РОЛЬ СВЯТИТЕЛЬСКОЙ КАФЕДЫ В КРИЗИСЕ НОВГОРОДСКО-МОСКОВСКИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ (деятельность церкви в обосновании идеологических концепций новгородского боярства)

,ls ПРЛ, вып. 4. с. 41.

118 Я и и н В. Л. Новгородские посадники, с. 270.

лики начала меркнуть, окончательное ее угасание было делом времени.

Первоочередной задачей новгородской церковной организации становится идеологическое обоснование существующих порядков, необходимое в условиях нарастания центростремительных объединительных сил русского общества. Московская великокняжеская администрация в XV в. все настойчивее заявляла свои притязания на «отчину и дедину» — Новгород. Новгородское боярство и церковь пытались отстоять сепаратизм дипломатическими маневрами и закреплением в народных массах идей «вольности» Новгорода, чему способствовала активная идеологическая работа церковников.

Боярская олигархия и владыка захватом всей полноты государственной власти в свои руки превращают вечевой Новгород в «Великый Новъград». Участие церковников в этой метаморфозе очевидно. Впервые новое титулование Новгорода употребляется в летописном сообщении о «розмирье» Москвы с новгородцами, в ходе дискуссии о митрополичьем суде: «Взяша розмирье

князь великыи Василий Дмитриевич с великым Новым- градом про грамоту, что записал великыи Новъград грамоту к митрополиту не зватися на Москву»ш. Вероятно, подобное наименование возникло при составлении грамоты об отказе от митрополичьего суда. После 1392 г. новая терминология постоянно употребляется в государственных актах, а вскоре находит свое отражение в сфрагистических материалах145.

Внедрение титулатуры «Великий Новгород» — несомненный политический акт, в результате которого Новгородская феодальная республика ставится на одну ступень иерархической лестницы с московским князем.

Дальнейшая история нововведения прослеживается в актах 50-х годов XV столетия, когда возникает еще более пышное титулование—«Господин государь Великий Новгород»,19.

Следующим немаловажным шагом новгородской церкви, преследовавшим как государственные, так и идеологические цели, является хиротонисание наречен- ного на архиепископию владыки Евфимия II Вяжищско- го киевским митрополитом Герасимом. Евфимий, избранный владыкой в ноябре 1428 г.146 и пробывший в течение шести лет священноиноком, в 1434 г. отправляется в Смоленск, где получает поставление на архиепископию от главы незадолго до этого образованной киевской митрополии — Герасима421.

Не преувеличивая значения этого факта, невозможно, однако, согласиться с оценкой В. Н. Вернадским этого момента как незначительного. В доказательство своей точки зрения В. Н. Вернадский останавливается на следующих фактах: во-первых, сообщение Псковской летописи1 о стремлении Герасима после назначения митрополитом ехать в Москву и о временной задержке в Смоленске; во-вторых, «скромное» именование Евфимия «священноиноком» в договорной грамоте с Василием II от 1435 г. (после хиротонии); в-третьих, поездка Евфимия в 1437 г. в Москву по прибытии туда нового митрополита Исидора Грека и ответный визит Исидора в Новгород ш.

Не подвергая сомнению сведения Псковской летописи, кстати, единственно сообщающей о поездке Герасима на Москву, отметим, что договорная грамота с Василием II заключается не священноиноком Евфимием Вяжищским, а его предшественником по кафедре Евфимием I Брадатым и датируется новейшим исследованием 1424 годом ш.

Что касается поездки Евфимия II к Исидору и ответного визита митрополита в Новгород, то следует, несомненно, учитывать факт гибели Герасима (сожженного

в 1435 г. в Смоленске) и неопределенность положения Исидора в Москве (который был назначен патриархом вместо рязанского епископа Ионы — ставленника московского великого князя). Не следует также забывать, что в условиях подготавливавшейся Ферраро-флорен- тийской унии, одним из инициаторов и авторов которой был Исидор, ему была необходима поддержка могущественного новгородского владыки. По крайней мере, последующая деятельность Евфимия II, несомненно, свидетельствует о закономерности его поставлення у киев* ского митрополита. Отметим также, что имя Герасима в списках русских митрополитов единственный раз употреблено в составе Новгородской Первой летописи младшего извода, безусловно, не без участия новгородского владыки. Евфимий наиболее ярко выразил стремления новгородского боярства, созданию идеологических кон1 цепций которого он посвятил всю свою жизнь. Во всех областях культурной жизни Новгорода всесильный владыка стремился противопоставить Новгород Москве.

Архитектура, летописание, литература, живопись Новгорода 30—50-х годов XV в. проникнуты стремлением вернуться к «старой основе» новгородской жизни.

Историки летописания отмечают, что на протяжений" этого периода в Новгороде было создано три крупных летописных свода и около пяти мелких редакций послед* них124. Эта работа велась при дворе новгородского владыки, под его пристальным наблюдением.

Деятельная забота Евфимия II объясняется стремлением архиепископа дать новгородскую историческую концепцию в противовес великокняжеской, нашедшей место в московских летописных сводах первой четверти XV в. Стержнем евфимиевских построений являлась идеализация исторического прошлого Новгорода, выдаваемого владыкой за центр общерусской истории. Однако, даже включая известия различных областей Русского государства, новгородские летописные своды 30— 50-х годов XV в. оставались летописями местными,

184 См.: Шахматов А. А. Обозрение русских . летописных сводов XIV—XVI вв., гл. X—XVIII, XXIII; Приселков М. Д.' История русского летописания XI—XV вв. Л., 1940, с. 113—149; Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.—Л., 1947, с, 447—449; История- русской литературы; Т, II, ч. 1, с. 2^6—261. узко новгородскими147.' Характерным является также пробоярское отношение к городским волнениям и к черному люду — «Голодникам», «ябедникам». Впрочем, тенденциозность была присуща не только новгородскому летописанию: «Летопись предназначалась в первую очередь не для потомков, а для современников, и летописные своды использовались в политической борьбе» т.

Новгородское летописание было официальным, выступавшим от лица новгородской олигархической верхушки и отразившим идеологические концепции феодальной аристократии республики. Интенсивная работа по составлению громадных летописных сводов XV В;, проходившая во владычном дворе под непосредственным наблюдением Евфимия II, возродила интерес к старине, создала возможность выделения основных этапов политической истории Новгорода. В это время приняла наиболее широкий размах канонизация новгородских святых. Новгородские святцы пополняются целым сонмом новых святых, среди которых важнейшее место было отведено новгородским святителям. Канонизация евфи- миевского времени несла в себе четко выраженную политическую окраску, освящая тот период в истории города, когда новгородцы стали «вольны в князьях», независимы от политических коллизий вокруг великокняжеского стола. Канонизация лишний раз подчеркивала анти- московские настроения верхушки новгородского боярства. На это указывают самые первые шаги этой инициативы, связанные с вОскрешением в памяти новгородцев предания глубокой старины — о «Чуде иконы Богородицы».

В 1436 г. в приделе Ивана Предтечи в Софийском соборе упавший сверху камень пробил «велию скважину», в которой открылась гробница с нетленными мощами неизвестного святителя. Сообщили Евфимию, который осмотрел гробницу и мощи. Ввиду отсутствия каких-либо данных о погребенном, владыка обратился за помощью к всевышнему с просьбой: «Да явит имя, кто есть». Ночью к Евфимию является архиепископ

Илья (Иоанн), который сообщает о принадлежности вскрытых мощей ему и повелевает праздновать свою память каждое 4 октября, что и было выполнено владыкой.

Архиепископ Илья был непосредственным «участником» «чудесного знамения», которому новгородцы были «обязаны» освобождением от нашествия суздальцев в 1169 г. Необъяснимый с точки зрения прямой логики уход из-под стен Новгорода многочисленного войска, в рядах которого объединилась «чуть ли не вся Русская земля», породил поэтичное повествование о «Чуде иконы Богородицы». Обращение к этой странице истории, совпавшее с новыми притязаниями северо-восточных владык — московских князей, прямых наследников суздальцев, служило грозным предостережением московскому Кремлю. Тем более, что «чудесная сила» Богородицы, «божественным знамением» отторгнувшая врага от стен патронального города, проявилась еще раз в благодарность за построение собора ш.

Имя нового святого, стоявшего на охране города, моментально обрастает целым рядом легенд и сказаний, еще более упрочивших его положение в галерее русских святых. Вероятно, вскоре после канонизации было написано первое «Житие Иоанна», возможным составителем которого был Пахомий Логофетш. Основа «Жития» — пересказ «Повести о победе новгородцев над суздаль- цами», расцвеченный дополнительными легендарными сообщениями «неложных» свидетелей, получившими литературную обработку в эпоху падения Новгорода, при второй редакции «Жития».

Однако создание культа Ильи освящало только один значительный эпизод в истории Новгорода. А боярству необходимо было поднять на щит все то прошлое, которое оно ставило примером в своей неустанной борьбе с московским князем. Это послужило причиной канонизации целого ряда святителей. Новая идея была рождена благодаря «видению пономаря Аарона», в котором «преждеотошедшие» новгородские святители заставили вновь вспоминать о них. Обратимся к «Повести», помещенной в летописном своде под 1439 г.148 Пономарь Аарон, заночевавший внутри Софии, «не во сне, а на яву» наблюдал за тем, что прежние архипастыри Новгорода, «вошед преждними дверьми», остановились около иконы Корсунский Божьей Матери и молились за Новгород. Наутро, извещенный о «чудесном видении» самим «очевидцем», Евфимий отслужил литургию и панихиду по своим святым предшественникам, погребенным в Софийском соборе, а вскоре установил им регулярное почитание на 10 февраля.

Политическая подоплека этого акта станет ясной при обращении к спискам новых святых.

Черниговский архиепископ Филарет под 10 февраля помещает следующих новгородских святых, местная канонизация которым была установлена в 1439 г.: Иоаким, Лука, Герман, Аркадий, Гавриил, Мартирий, Антоний, Василий и Симеон149.

Е. Е. Голубинский дает следующий перечень новгородских святых местного почитания, канонизированных в период между Собором 1549 г. и учреждением Синода: Иоаким, Лука, Герман, Аркадий, Григорий, Мартирий, Антоний, Василий, Симеон, Геннадий, Пимен150. Канонизация после 1549 г. свидетельствовала только об официальном признании святых, т. е. «торжественно и соборно подтвердила местные празднования»151. За более чем столетний период между установлением местного празднования и официального причисления к лику новгородских святых в список включены были имена поздних владык: Геннадия, умершего в 1505 г., и Пимена, скончавшегося в 1571 г., не имевших никакого отношения к перечню святых 1439 г. В Остальном списки Филарета и Е. Е. Голубинского совпадают поименно. Обращение к перечню новгородских святителей, погребенных в Софийском, соборе до Евфимия II и как будто попадавших под его канонизацию, значительно обширнее списка владык, почитавшихся в Новгороде 10 февраля. Исследователь новгородской церкви Макарий опубликовал следующий перечень новгородских архипастырей, покоящихся в Софии: Никита, Иоанн,

Иоаким ш, Лука, Аркадий, Григорий, Мартирий, Антоний, Василий, Симеон, Митрофан, Спиридон, Далмат, Климент, Давид152 (здесь указаны имена святителей доевфимиевского времени). Имена от Никиты до Симеона включительно названы в списке Макария святыми, причем Никите и Иоанну (Илье) местное почитание, как указывалось выше, было установлено ранее 1439 г.

Для более четкого выделения имен новгородских святителей, включенных в «евфимиевский список» святых, и неканонизированных архипастырей составим сводную таблицу, состоящую из летописного перечня доевфимиев- ских владык, святителей, погребенных в Софийском соборе, и новгородских святых, помещенных под 10 февраля • (реконструированный «евфимиевский список»).

. Не попала в «евфимиевский список» группа святителей, погребенных в Софийском соборе; Спиридон, Далмат, Климент, Давид. Эти владыки, сменяя друг друга, занимали архиепископскую кафедру в период с 1229 г. (дата избрания Спиридона) по 1324 г. (год смерти Давида). Несколько нарушает список восьмилетнее пребывание на кафедре Феоктиста, погребенного в Благовещенском монастыре153. Вероятно, причины невключения этих архипастырей следует искать в характеристике истории Новгорода того времени, на которое приходилась их святительская деятельность.

Выше указывалось, что в период с середины XIII в. до первой четверти XIV в. была в некоторой степени ущемлена вольность Новгорода в князьях. Новгородский княжеский стол фактически находился в зависимости от исхода борьбы между русскими князьями за великокняжеский ярлык, проходившей в далеком Сарае. Авторитет князя, поколебленный в результате новгородских событий XII — начала XIII в., благодаря деятельности Александра Невского и Ярослава Ярославича вновь возрастает.

Таблица 1 Новгородские владыки Святители, погребенные в Софийском соборе «Евфимиевский список» канонизированных святых Иоаким Корсунянин (989—1030) Иоаким Иоаким Ефрем (1030-1035) Лука Жидята (1036-1059) Лука Лука Стефан (1060-1068) Федор (1069-1078) Герман (1078-1096) Герман Никита (1096—1107» Никита Иоанн Попьяи (1108-1130) Нифонт (1131-1156) Аркадий (1156—1163) Аркадий Аркадий Илья (Иоанн) (1163—1186) Иоанн Гавриил (Григорий) (1186—1193) Григорий Гавриил Мартирий Рушанин (1193—1199) Мартирий Мартирий Митрофан (1200—1210, Митрофан / 1220—1223) Антоний (1210—1220, 1226—1228, 1229) Антоний Антоний Арсений (1223—1226, 1228—1229) Спиридон (1229—1249) Спиридон Далмат (1249—1273) Далмат Климент (1274—1299) Климент Феоктист (1300-1308) Даввд (1308-1325) Давид Моисей (1325—1330, 1352—1359) Василий Калика (1331-1352) Василий Василий Алексей (1359—1388) Иоаин (1388—1415) Симеон (1415—1421) Симеон Симеон Феодосий (1421—1424) Евфимий I (1424—1428)

Пересмотр новгородской политики в середине XV в., перед лицом усиливающихся притязаний Москвы на роль общерусского центра, и стремление великокняжеской администрации в связи с этим влиять на решения веча привели, вероятно, к переоценке новгородской дипломатии предшествующего столетия.

Свидетельством критического отношения к восточной ориентации в новгородской политике служит отсутствие владык этого периода в числе канонизированных святителей. Очевидность гипотезы подтверждается наличием в списке неканонизированных владык имени архиепископа Митрофана, явного суздальского ставленника, поставленного на новгородскую кафедру Всеволодом в 1200 г. ш. В этой связи отметим, что его предшественник епископ Мартирий и наследник архиепископ Антоний, погребенные также в Софийском соборе, фигурируют в «евфимиевском списке».

О непопулярности владык рассматриваемого времени (30-е годы XIII — 30-е годы XIV в.) свидетельствует замена архиепископа Давида в «Повести о новгородском посаднике Щиле» на Илью (Иоанна), с которым сказание связывает постройку монастыря. Отметим, что Илья скончался задолго до 1310 г., когда был основан монастырь ш.

Включение епископа Германа в список новгородских святых, погребенных в Софийском соборе, ошибочно. Летопись четко указывает на его захоронение в Киеве154. Это казус евфимиевской канонизации.

Принципу возвеличивания старины служит и установление местного поминания в том же 1439 г. князю Владимиру Ярославичу и его матери княгине Анне, проведенное одновременно с ремонтом гробниц новоявленных святых155. Владимир и Анна сохранились в новгородской памяти как инициаторы постройки Софийского собора — церковного символа новгородской независимости.

Вскоре после канонизации Владимира и Анны в но.в- городские святцы заносится имя активного союзника Новгорода в борьбе с Суздалем Мстислава Ростислави- ча Храброго, умершего в Новгороде в .июне 1180 г.

Просматривая список новгородских святых, канонизированных в евфимиевское время, можно отметить характерную антисуздальскую направленность его инициативы. Архипастыри политики сближения новгородского боярстнл с северо-восточными владыками не отвечали сепаратистским воззрениям новгородской олигархии серсдппы XV п. и не были включены в новгородские святим.

lid слси.ует считан. палично политической подоплеки в ходе сифнмпснскоП канонизации открытием второй четисртн XV ». Клерикалы никогда не гнушались ис- поль.юиап, популярность некоторых церковных деятелей л ні и» исторических событий; в своих идеологических Нпфимий Вяжищский, идеализируя новгородскую -старину», сделал это с широким размахом, придатним канонизации характер политической демонстрации.

Гли|и1ми(41ская канонизация была важной вехой в обосппнанни принципов новгородской независимости, состапнпА частью идеологического фундамента новгородского боярства. Вызвав в памяти новгородцев наиболее яркие страницы истории города, подчеркивавшие враждебное отношение новгородской «вольницы» к мо- гущестненному Северо-Востоку, владыка как бы заново их «позлатил и подписал».

Идейное содержание труднее всего проследить в архитектуре. Однако и здесь видны те характерные черты понгородской жизни, которые сложились во второй четперти XV в. Активное строительство евфимиевского зрсмсни дает для этого достаточный материал. Представляется необходимым отметить следующие отличительные черты развития новгородской архитектуры рассмат- рннаемого времени.

Во-первых, дальнейшее развитие традиций предшествующего периода, четко определяемых исследователями па примерах Никольской на Липне, Успенской в Воло- тоие и Михайловской на Сковородке церквей ш. К сожа-

97 140

См.: Каргер М. К. Новгород. Изд. 3-є. Л.—М., 1970, с. 34-36. 4

д. д. Хорошее леяию, группа архитектурных памятников этого направления представлена только одним сохранившимся евфи- миевским строением — церковью 12 Апостолов на Чу- динцевой улице. Поставленный новгородским архиепископом в 1454 г. ш, этот памятник воплощает лучшие традиции новгородски э зодчества XIII—XIV вв., поражая изяществом пропорций небольшого куба здания. Архитектура церкви 12 Апостолов опровергает мнение некоторых исследователей «о замирании творческого движения во всех областях новгородской культуры, в том числе и в зодчестве»156.

Во-вторЫх, использование для воплощения евфимиев- скнх замыслов западноевропейских строительных традиций. Приглашение иностранцев владыкой предвосхищает аналогичную деятельность московских киязей. Первым зданием, в строительстве которого принимали участие наряду с новгородскими зодчими «мастеры не- мечкыи из Заморья», была центральная постройка архитектурного ансамбля владычного двора — Грановитая палата ,43. Это квадратное трехэтажное здание, поразившее очевидца числом дверей («а дверии у нее 30»), представляло собой комплекс помещений хозяйственного (нижние этажи) и официального назначения, среди которых выделялся зал третьего этажа. Здесь, в одно- столпном, крытом готическими нервюрными сводами торжественном помещении, происходили заседания и приемы Совета господ.

Вслед за строительством Грановитой палаты на владычном дворе появляются «меньшая комната», поварни, «духовница», «ключница хлебная». Завершило оформление архитектурного ансамбля владычного двора создание «сторожни» — дозорной башни157.

Рассматривая строительную деятельность иностранцев, архитектурный вкус которых сказался при создании

ансамбля владычного двора, и главным образом в Грановитой палате, вряд ли можно согласиться с точкой зрения некоторых исследователей «о подражательности, увлеченности западноевропейскими формами»158. Тесно связанное с международной торговлей, архитектурное искусство Новгорода еще в конце XIII в. воспринимало в романском зодчестве «отдельные конструктивные детали и отдельные элементы композиционного решения, отнюдь не разрушавшие новгородской традиционной схемы здания в целом» ue. С другой стороны, новгородское зодчество оказывало обратное влияние на архитектуру Прибалтики ш.

Третье направление в новгородской архитектуре второй четверти XV в., наиболее широко представленное памятниками евфимиевского времени, характеризуется обращением новгородских зодчих к старым образцам домонгольского Новгорода. В целом это течение характерно для нсех без исключения областей Руси. Так, памятники Владимиро-Суздальского княжества XII в. служили примером зодчим Твери, Москвы и других центров Северо-Востока. Однако в желании прославить новгородскую старину евфимиевские зодчие стали не на путь использования и творческого переосмысления лучших качеств строительства XII в., а прямого копирования и подражательства старине, что отвечало сепаратистским тенденциям новгородской боярской, республики XV в.

Летописные сообщения евфимиевского времени пестрят рассказами о сооружении церквей «на старой основе». Причем строительство (вернее, воссоздание церквей в старом облике) представлено не только в Новгоро- де (Борисоглебская, Иоаннопредтеченская, Михайловская на Михайловой, Богородицкая на Прусской, Ильинская на Славне), но и в Русе (Спас-Преображенская) и в Городце (Георгиевская) 159. Сооружение церквей «на старой основе» наиболее полно выразило идейную направленность евфимиевского строительства.

Несомненный интерес представляют также наблюдения над литературными памятниками, нашедшими свое письменное выражение либо формировавшимися в устном творчестве второй четверти XV в. Помимо указанных выше «Повести о чуде иконы Богородицы» и «Жития Иоанна (Ильи)», созданных умелой рукой Пахо- мия Логофета при дворе новгородского архиепископа, отметим «Повесть о посаднике Щиле», «Повесть о посаднике Добрыне» и «Житие Михаила Клопского», устное оформление которых проходило в начале — середине XV в.160. Содержание последних трех произведений объединяется общей направленностью, отличаясь только внешними деталями изложения. Герои произведений — «посадники» Щил и Добрыня, «вельможа» Григорий обвиняются в насильственном «среброимании», за что наказываются либо гибелью (Добрыня), либо тяжелой болезнью, излечение от которой в заупокойной молитве (Щил и Григорий). В принципе это традиционные идеи христианской поучительной литературы, однако нужны были «конкретные социально-исторические'обстоятельства, которые обусловили актуализацию этих тем» 15°. Вспомним, что во время складывания легенд еще хранились в народной памяти идеи стригольничества, возможно, воплощаемые в жизнь и в условиях середины XV в. Идея спасительности заупокойных мо- ліітв, выраженная в произведениях, была ответом церк- ІП1 на враждебные воззрения еретиков, отрицавших их необходимость.

К воздействию того же идеологического течения следует отнести оформление другой идеи повестей — о греховности «лихоимства», взяточничества, «насильственного среброимания». Идея, проводимая стригольниками и имевшая под собой реальные условия жизни новгородского общества, не могла не учитываться церковью. Признавая наличие этого порока, церковь для привлечения народных масс на свою сторону вынуждена была указать на его «греховность» в стремлении обезопаситься от новых нападок.

Из всего сказанного вытекает первый важный принцип литературного наследия XV в. — подверженность влиянию стригольничества, что заставляет расширить хронологические рамки искоренения этой ереси в Новгороде, указанные Н. А. Казаковой151. Идеи стригольничества продолжали волновать народные массы вплоть до середины XV в. Однако идейная направленность произведений не ограничивается только этим. Созданные в 40—50-с годы XV столетия повести о посадниках Щиле и Добрыне отличаются откровенной антипосаднической направленностью ш. Это могло случиться лишь в эпоху утраты новгородским боярством своего авторитета. Обличая злоупотребления боярства, авторы повестей возвышают архиепископа, который противопоставляется представителям посадничества, и тем самым «подчеркивается мысль о некоем единстве архиепископа и народа» 153. В этом заключается второй принцип новгородской литературы середины XV в.

Третий принцип определяется при выявлении времени описываемых действий и жизни персонажей большинства литературных памятников. «Повесть о чуде иконы Богоматери» рассказывает о событиях 1169 г. «Житие Иоанна» — литературная обработка летописных сведений XII в. о святительской деятельности архиепископа Ильи. «Повесть о путешествии Иоанна на бесе в Иерусалим» и «Повесть о построении Благовещенского собора» также связаны с именем Ильи. Он же — персонаж вг «Повести о посаднике Щиле», хотя реальный герой жил много позже архиепископа 154. Посадник Добрыня — реальное лицо; умирает посадник, согласно летописи, в декабре 1117 г.161.

Таким образом, для новгородской литературы середины XV в. характерна концентрация сведений вокруг деятелей XII в. Действие литературных произведений, подобно храмам евфимиевского времени, ставится «на старой основе», освещая события и деятелей идеализированного евфимиевской канонизацией XII в.

Единственным исключением в этом ряду произведений XV в. является «Повесть о белом клобуке» — сказание о гонимой новгородской святыне, персонаж которой — архиепископ Василий, реальное лицо новгородской истории XIV в. Однако и в этом памятнике литературы четко проступает политическая направленность. .

Не вдаваясь в полемику о тенденциях, отраженных в содержании повести15в, отметим, что фактическая основа произведения базируется на хорошо, известных реалиях, получивших художественную обработку в позднейшее время. Это, во-первых, раннее складывание легенд вокруг имени Василия, две из которых нашли отражение на страницах летописи. В составе НПЛ имеется сказание о явлении среди бела дня звезды во время, его хиротонии 162. Среди легенд было предание о присылке Насилию из Константинополя особого головного убора — белого клобука1М. Литературная обработка предания пошла позднее в заключительную часть повести. Во-вторых, реконструкция одежды из погребения новгородского святителя подтвердила наличие среди прочих деталей белого клобука 1S9. Отождествление данного погребения с захоронением Василия было признано нами убедительным. Обнаружение необычного для областных владык головного убора подтверждает стремление новгородских иерархов выделиться в массе русских епископов, продемонстрировать лишний раз свою автономию от русской митрополии 1в0. Однако наличие белого клобука в погребении развеивает сложившуюся вокруг него легенду о «гонимой святыне». Если клобук Василия был таковым, его вряд ли бы положили в гробницу архиепископа. В-третьих, ношение белого клобука новгородскими святителями — факт, хорошо известный в позднейшей истории софийской кафедры, что подтверждается упоминанием белого клобука как отличительной детали одежды новгородского владыки в послании митрополита Филиппа 22 марта 1471 г. ш. Этим же объясняется наличие в софийской ризнице во времена Макария четырнадцати белых клобуков 1в.

Факты, указанные выше, позволяют критически подойти к оценке исторического содержания повести, сделанной Н. Н. Розовым. Литературоведческий анализ гвтора не вызывает никаких возражений. Однако исследователь, как нам представляется, неточно соотносит содержание повести с реальной исторической действительностью, исходит из неправильных тенденций. Вог 'первых, автор отрицает какое-либо стремление новгородской церкви к автономии не только в условиях XIV— XV вв., но во всей истории новгородской государственной независимости 1вз. Во-вторых, Н. Н. Розов объясняет 154

ПСРЛ, т. III, с. 140, 225.

189 См.: Монгайт А. Л. Указ. соч„ с. 99—-102; Яку ни- to а Л. И. Указ. соч., с.. 107.

160 См.: Никитский А. И. Очерки внутренней истории церкви в Новгороде, с. 106.

,в| РИБ, т. VI, стб. 725. 162

См.: Макарий {М и р о л ю б о в]. Археологическое описание церковных древностей..., с. 342—343. 163

См.:' Розов Н. Н. Повесть о новгородском белом, клобуке как памятник' обшерусской публицистики XV в., с. .202.

.юз •

отнесение финальной части повести ко времени архиепископства Василия поздней канонизацией святителя 163. Это ошибочно. Местная канонизация Василия была проведена в ходе евфимиевских мероприятий.

Безусловно, в дальнейшем, при литературной переработке легендарных сведений и рассказов «неложных» свидетелей, повести был придан дух, характерный для церковной жизни Новгорода конца XV—XVI вв., однако первоначально появление легенд отражало стремление «найти историческое оправдание домогательствам на независимость от митрополита»1в5.

И наконец, последняя черта литературных произведений XV в. — это трагизм и безысходность, звучащие в строках рассказов. Этот трагизм как бы предвещает крутые повороты новгородской истории, предсказывает скорое падение новгородской государственности. Повести середины XV в. предвосхищают мистику летописных легенд кануна падения феодальной республики.

Заканчивая обзор «деяний» Евфимия Вяжищского, нужно отметить, что, несмотря на его обширную работу,, по широте охвата сравнимую разве что с макарьевской эпохой, вся деятельность архиепископа в создании идеологических норм жизни новгородского общества проникнута духом боярского сепаратизма и церковной автономии. Хотя в дальнейшей своей деятельности новгородские святители в некоторой мере и следовали принципам евфимиевского времени, идеологические концепции новгородской олигархии столкнулись с политической действительностью. В этом столкновении наметился зародыш падения критериев Евфимия II.

Наиболее ярко стремление Евфимия основать внешнеполитическую жизнь Новгорода «на старой основе» проявилось в псковском вопросе. После церковной реформы 1348 г. участие новгородского святителя в делах псковской церкви было ограничено совершением определенных визитаций («подъездов»). Но владычные «подъезды» вскоре потеряли свой существенный юридический аспект. Очередность посещений Пскова архиепископом была подвержена колебаниям, вызванным как

объективными, так и субъективными обстоятельствами. «По взгляде владыки на визитацию начинает выступать на первый 'план фискальная сторона предмета вместо юридической»1вв. Владыки используют свой «подъезд» для получения богатого дохода с подчиненного духо- нснства. Ограничивается время пребывания в 'Пскове. Архиепископ Иоанн предпринял даже попытку получения «даров» посредством владычного сборщика даней. В 1411 г. новгородский владыка отправил в Псков протопопа Тимофея «собирать свой подъезд». Псковская администрация, однако, резко выступила против подобного нововведения и выпроводила «софьянина» со словами: «Коли бог дасть будет сам владыка во Пскове, тогда и подъезд его чист, как пошло исперва по старине». Иоанн вынужден был на следующий год сам отправиться в Псков, где вместо месяца пробыл две недели ш. С другой стороны, псковичи, хорошо представляя роль иерарха в новгородском правительстве, его влияние на внешнюю политику новгородского боярства, неоднократно обращались к архиепископу за посредничеством при заключении новгородско-псковских мирных договоров. В 1397 г. псковские послы посещают владыку Иоанна, а в 1426 г. — архиепископа Евфимия I1®8.

Первые годы деятельности Евфимия Вяжищского, казалось бы, не предвещали осложнения новгородско- псковских церковных отношений. В 1434 г. прибывшие в Новгород для заключения мира псковские послы «бьют ему челом»1в9. Однако на следующий год Евфимий предпринимает попытку упрочения своего положения в Пскове, восстановления прежних норм новгородско-псковских церковных связей, бытовавших до 1348 г.

13 января 1435 г. владыка приехал в Псков «не в свой подъезд, ни в свою череду, но наровою». Горожане встретили архиепископа «с честью» и «биша челом о сборовании». Евфимий потребовал у Пскова «суду своего» и «на попех своего подъезда». Псковичи, догадавшись о намерениях владыки («наместника и печатника из своей руку сажати новгородцев, а не псковичь»), Стали «за свою Старину». Иерарх разгневался и, пробыв одну неделю, уехал прочь. В Неваднчах его догнали князь Владимир с посадниками и боярами «И ту добиша ему челом». Евфимий возвратился. Вопрос о соборовании отложили на суд митрополита. Псковичи «даша ему (Евфимию. — А. X.) суд его месяц, и подъезд на попех имаше».

Владычный наместник начал судить в Пскове не по старой пошлине, «а в новину, а старину покинув». Подобные «деяния» наместника кончаются схваткой псковичей с софьянами. Разгневанный владыка покидает Псков, «не прия поминка псковского» и прокляв псковичей, «а попем и игуменом учинил протора много». «Не бывало так ни от первых владык», — горестно заключает псковский летописец 17°.

«Розмирье» церковной организации Пскова с новгородским владыкой привело к тому, что спустя два года митрополит Исидор назначает в Псков своего наместника архимандрита Геласья, которому были переданы «суд владычень и вси пошлины владычни» ш.

• • Церковные взаимоотношения Пскова и Новгорода были восстановлены в 1447 г., когда псковские послы обратились к Евфимию за благословением новгородско- псковского мира «по старине»т. С этого времени возобновляются «подъезды» архиепископа в Псков, фискальный характер которых при Евфимии II достигает наибольшего воплощения. Поездки в 1449, 1453 и 1456 гг. были ограничены тремя днями пребывания и заканчивались стереотипно: в последний день соборует, читает синодик и, взяв свой «подъезд», покидает Псков «с великой честию» 164.

Таким образом, попытка Евфимия II обосновать церковные взаимоотношения между Псковом и Новгородом «на старой основе» закончилась крахом. Конкретные со- циально-исторические условия второй четверти XV в. не позволили новгородскому владыке следовать идеологическим принципам в межгосударственных отношениях.

Напряженными в конце 30-х — начале 40-х годов XV были взаимоотношения Новгородской феодальной республики с Московским великим княжеством. В 1436 Г. Новгородское правительство отправило специальную комиссию для «отвода» великокняжеских земель от новгородских в пределах Волоколамска, Бежицкого Верха, Врлогды. Однако Василий II своих бояр на «отвод» не послал, «ни отцины новгородчкои нигде же новгородцем не отведе, ни исправы не учини». На следующий год в Новгород прибыл великокняжеский посланец князь Юрий Патракеевич, которому был поручен сбор «черного бора» *?4. В 1440—1441 гг. московское правительстг во разорвало мирные отношения с Новгородом. Великий князь ввел в Новгородскую землю войска, которые вместе с псковичами разорили «волостей новгородчкых много». Новгородское правительство, в свою очередь; «с заволОчаны по князи великого земли повоеваціа много противу того, что князь воевал Новгородчкыя волости» 165. Военные действия закончились заключение** мира «по старине». Новгород выплатил Василию II контрибуцию в 8000 рублей. Возглавлял новгородское посольство на переговорах владыка («новгородци посла- ша архиепископа Еуфимья и с ним бояр и жйтьих людей») 17в.

Характерно, что новгородско-московское «розмирье» вновь приводит к пролитовским устремлениям части новгородского боярства. В начале 40-х годов XV в. нов: городское правительство заключило с Казимиром IV договор, согласно которому литовский великий князь получил право собирать «черный бор» с некоторых новгородских волостей и держать своих тиунов в новгородских пригородах166. Опираясь на литовскую ориентацию части новгородской верхушки, Казимир IV в 1444 г. поставил перед новгородским правительством вопрос о признании Новгородом литовского суверенитета: «А из Литвы князь великыи Казимир приела в Новъгород, а ркя так: «возмите моих наместников на Городище,' а яз вас хочу боронити; а с князем есте с московским миру не взял вас деля». Новгород, однако, отказался от признания литовской великокняжеской власти 167.

Казимировы предложения Новгороду совпали по времени с существенными изменениями на Руси. Дмитрий Юрьевич Шемяка захватывает Москву и «поимаеї» Василия II, которого ослепляет. Сразу по вокняжении Дмитрий послал гонцов («поклонщиков» — по словам новгородского летописца) в Новгород для переговоров с новгородским правительством о дальнейших взаимоотношениях. Новгородцы отправляют посольство в Москву. По дороге, в Твери, посольство было задержано тверским князем Борисом Александровичем, который продержал новгородцев четыре месяца «на опасе»т. «Видно, что с вокняжением Шемяки нарушилась привычная система взаимоотношений на Руси. Шемяка обращается с «поклоном» в Новгород, князь Борис Тверской опасается установления союзных отношений между Московским княжеством и Новгородской республикой. С другой стороны, сам тверской князь стремится войти в непосредственную связь с Новгородом. Разрабатывается проект новгородско-тверского докончания. Если принять во внимание еще то обстоятельство, что с вокняжением Шемяки было восстановлено Суздальско-Нижегородское княжество, то правомерным явится вывод об усилении в рассматриваемое время тенденций к политическому обособлению от московского центра отдельных русских земель, об укреплении их самостоятельности» 168.

Однако надеждам Дмитрия Юрьевича и связанным с ними чаяниям новгородского правительства не суждено было сбыться. Усиливавшиеся тенденции объединения русских земель вокруг Москвы способствовали новому возвышению Василия Темного и падению власти Дмитрия Шемяки. После битвы 1450 г. под Галичем, в которой на стороне Шемяки выступали новгородцы, га- личский князь вновь получает политическое убежище в Новгороде, куда предварительно отослал семью. «В своей антимосковской акции новгородское правительство пошло на фактическое отложение от Москвы и признание суверенитета над республикой Дмитрия Шемяки, который пытался снова сделать ареной своей борьбы с великокняжеской властью северные русские области» *81.

' Спустя (три года после бегства от войск Василия Тем- ; ного Дмитрий Шемяка скончался в Новгороде и был \здесь похоронен. Многие летописи указывают на факт насильстйенной смерти Шемяки («умре с отравы», «умре напрасно», «даша ему лютаго зелия и испусти нужно душу») 169.

Связь Новгорода с Дмитрием Шемякой послужила причиной решительного наступления московского правительства на Новгородскую землю. В 1456 г. состоялся большой поход московских войск на Новгород. После кровопролитного сражения под Русой, в котором новгородское войско потерпело сокрушительное поражение, боярское правительство обратилось за миром к Василию И. Депутацию с «челобитьем» о мире возглавлял архиепископ Евфимий II18s. В результате переговоров был оформлен московско-новгородский, так называемый Яжелбицкий договор. На этот раз великокняжеская администрация не ограничивалась денежной контрибуцией. В пунктах Яжелбицкого договора Новгороду были предъявлены условия, ограничивавшие и изменявшие новгородскую «старину». Новгородское правительство обязалось не принимать великокняжеских противников («лиходеев»), отменялись вечевые грамоты («а вечевым грамотам не быти»). Последнее означало лишение Новгородской феодальной республики законодательных прав и возможности проведения самостоятельной внешней политики 170. «Мир, заключенный в Яжелбицах, стал поворотным моментом в развитии московско-новгород- ских отношений» 171.

г

1

Мирный договор 1450 г. означал политическую смерть Евфимия II Вяжищского, за которой вскоре последовала физическая. Сепаратистским устремлениям новгородского боярства и автокефальной политике новгородской церкви был нанесен первый ощутимый удар. Не за гора- ' ми было окончательное падение' Новгородской'феодальной республики. Это чувствовал даже Евфимий. Недаром властолюбивый архиепископ перед смертью склонил голову не только перед могуществом московской светской, но и церковной власти. Находясь на смертйом одре, Евфимий Вяжищский обращается к митрополиту с просьбой «сложить» с него «нелюбие» и благословить перед кончиной. Благословенные грамоты Ионы запоздали и были вложены в руки уже умершего владыки 18в.

Логофетом при следующем новгородском владыке Иомс Отенском, изобилует личными наблюдениями «очевидцев:», «изустными» рассказами «вяжищекой братии» и лиц, окружавших архипастыря. Святительская деятельность Евфимия описана кратко. Посмертные «чудеса» святого вставлены после составления первоначальной редакции жития и другим автором (см.: Ключевский В. О. Древнерусские жития..., с. 154). Общерусская канонизация Евфи'- мия Вяжищского была установлена на Соборе 1549 г. (см.: Г о - лубинский Е. Е. История канонизации..., с. 104).

1М ПРЛ, вып. 4, с. 22.