§ 5. Геософия евразийства о месторазвитии коренных народов Севера в мировой культуре

Н.С.

Из фундаментального факта антропогеографической непрерывности Евразии Н.С. Трубецкой, как мы видим, делает вывод об ее цельности. Что же это означает?

Во-первых, самодостаточность Евразии, обусловленную ее исчерпывающим внутренним разнообразием.

Во-вторых, географическую возможность и историческую необходимость государственного объединения Евразии165.

Более подробно необходимость геополитической интеграции Евразии обосновывает П.Н. Савицкий: «Природа евразийского мира минимально благоприятна для разного рода "сепаратизмов" — будь то политических, культурных или экономических. "Мозаически-дроб- ное" строение Европы и Азии содействует возникновению небольших замкнутых, обособленных мирков. Здесь есть материальные предпосылки для существования малых государств, особых для каждого города или провинции культурных укладов, экономических областей, обладающих большим хозяйственным разнообразием на узком пространстве. Совсем иное дело в Евразии. Широко выкроенная сфера "флагоподобного" расположения зон не содействует ничему подобному. Бесконечные равнины приучают к широте горизонта, к размаху геополитических комбинаций. В пределах степей, передвигаясь по суше, в пределах лесов — по воде многочисленных здесь рек и озер, человек находился тут в постоянной миграции, непрерывно меняя свое место обитания. Этнические и культурные элементы пребывали в интенсивном взаимодействии, скрещивании и перемешивании. В Европе и Азии временами бывало возможно жить только интересами своей колокольни. В Евразии, если это и удастся, то в историческом смысле на чрезвычайно короткий срок. На севере Евразии имеются сотни тысяч кв. км лесов, среди которых нет ни одного гектара пашни. Как прожить обитателям этих пространств без соприкосновения с более южными областями? На юге на не меньших просторах расстилаются степи, пригодные для скотоводства, а отчасти и для земледелия, при том, однако, что на пространстве многих тысяч кв. км здесь нет ни одного дерева. Как прожить населению этих областей без хозяйственного взаимодействия с севером? Природа Евразии в гораздо большей степени подсказывает людям необходимость политического, культурного и экономического объединения, чем мы наблюдаем то в Европе и Азии. Недаром именно в рамках евразийских степей и пустынь существовал такой "унифицированный" во многих отношениях уклад, как быт кочевников — на всем пространстве его бытования: от Венгрии до Маньчжурии и на всем протяжении истории — от скифов до современных монголов. Недаром в просторах Евразии рождались такие великие политические объединительные попытки, как скифская, гуннская, монгольская (XIII-XIV вв.) и др. Эти попытки охватывали не только степь и пустыню, но и лежащую к северу от них лесную зону и более южную область "горного окаймления" Евразии»166.

Сам процесс государственного объединения, безусловно, имеет противоречивый характер. Н.С. Трубецкой обращает внимание, что правительство России «готово было всюду проводить насильственную ассимиляцию и культурно обезличивать вновь присоединенные области»167. Вместе с тем стихийный процесс перемешивания народов и культур реализовывал, в конечном счете, те ценностные ориентации, которые определялись объективными историко-геогра- фическими условиями Евразии.

Это выражалось в следующих процессах: •

в доминировании ценности миксации, смешивания культур: «в новоприсоединенных областях сами собой вырабатывались особые смешанные бытовые типы»168; •

«братание племен Евразии» как специфическая форма государственного строительства169; •

снятие антропологического отчуждения путем соединения разных племен Евразии в одну общую семью, что заставляет «каждого из них смотреть на русскую государственность как на свою соб-

4

ственную, родную» ; •

вследствие периодической «глубокой перепашки всего социального организма нации, поднявшей наверх те слои, которые прежде были внизу»170, образуются источники постоянной энергетической подпитки, формирующей стационарные конвекционные потоки народонаселения, типичные для Евразии.

Все это, как полагает Н.С. Трубецкой, является основанием «для целой радуги родственных друг другу евразийских культур»171.

Внутренне единство евразийской культуры базируется, по его мнению, на "туранском" этнопсихологическом типе. Поясняя термин «туранский», он пишет: «Под именем "туранских", или "урало-алтайских", народов разумеют следующие пять групп народов:

Народы угро-финские, которые по признакам языкового родства подразделяются на западных финнов (эстов, карелов, собственно финнов и ряд мелких племен), лопарей в Швеции, Норвегии, северной Финляндии и в России (на Кольском полуострове), мордву, черемисов, пермских финнов (зырян и вотяков) и угров (мадьяр или венгерцев в Венгрии и Трансильвании и "обских угров", т.

Самоеды, делившиеся на несколько племен, ныне почти вымершие и сохранившиеся лишь в незначительном количестве в Архангельской губернии и северо-западной Сибири.

Тюрки, к которым принадлежат турки-османы, разные татары (крымские, казанские, азербайджанские, тобольские и т. д.), мещеряки, тептяри, балкарцы (карачаевцы, урусбиевцы и проч.), кумыки, башкиры, киргизы-кайсаки, кара-киргизы, туркмены, сарты, узбеки, алтайцы, якуты, чуваши и целый ряд древних исчезнувших народов, из которых наиболее известными являются хазары, болгары (волжско-камские и "аспаруховы"), половцы (иначе, куманы, или кипчаки), уйгуры и проч.

Монголы, к которым принадлежат в пределах России калмыки и буряты, а за ее пределами — собственно монголы в Монголии.

Маньчжуры, к которым, кроме собственно маньчжуров, принадлежат еще гольды и тунгусы (ныне почти поголовно вымершие или обрусевшие)»172.

Наиболее ярко туранский психический облик выступает, по Н.С. Трубецкому, у тюрков, духовный мир которых в нормальном состоянии характеризуется состоянием устойчивого равновесия, душевной ясностью и спокойствием, простыми и симметричными схемами мышления, отсутствием разлада между мыслью и внешней действительностью. Отсюда — культурная устойчивость и сила туранского типа, установка на культурно-историческую преемственность и экономию национальных сил. По мнению Н.С. Трубецкого, монголы отличаются от тюрков более резким, а угрофинны — более слабым проявлением всех типических черт туранской психологии.

В результате анализа лингвистического материала Н.С. Трубецкой приходит к следующим выводам об особенностях психики угро- финнов: 1) меньшая последовательность, допускающая множество исключений; 2) большее разнообразие и дивергентность; 3) отсутствие всякого размаха, стесненность; 4) слабость оказываемого духовного влияния во внешних контактах, но сильная духовная восприимчивость («непрерывное заимствование отовсюду»173); 5) относительно сильное взаимовлияние внутри угро-финнского мира.

Социокультурное значимое своеобразие культуры отдельных угро-финских племен Н.С. Трубецкой видит, во-первых, в том, что, «раз позаимствовав у данного народа какой-нибудь элемент культуры, угрофинны сохраняют этот элемент в более древнем, архаическом виде, чем тот вид, в котором этот элемент сохраняется у его первоначального носителя.»174; и, во-вторых, в том, что «угрофинны синтезируют элементы, заимствованные из нескольких разнородных культур»175.

Н.С. Трубецкой настаивает на единстве туранского этнопсихологического типа, «по отношению к которому этнопсихологический тип тюркский, монгольский и угро-финский являются оттенками или вариантами»176. Это означает, что тот вариант туранского типа, который репрезентируется племенами угрофиннов, а также сходными с ними другими коренными малочисленными народами Евразии, специализируется — с точки зрения информационного метаболизма — на хранении и накоплении полученной из различных источников информации, что создает предпосылки для ее творческого синтеза.

Этот вывод об информационной специализации туранских народов, относимый и к коренным малочисленным народам Севера, представляет интерес в связи с отмеченным П.Н. Савицким северным градиентом миграции центров мировой культуры.

Формулируя «культурно-климатическую» концепцию миграции культуры в направлении «полюсов холода», находящихся в глубине Северной Америки и «Евразии», П.Н. Савицкий указывает на следующую эмпирически фиксируемую тенденцию: «Культурные сосредоточия западной части "старого света" располагались: до 1000 г. до Р. X. — в областях со средними годовыми температурами около + 20 °С и выше; от 1000 г. до Р. X. до эпохи Р. X. — в областях со средними годовыми температурами около + 15 °С и выше; от эпохи Р. X. до 1000 г. по Р. X. в областях со средними годовыми температурами — около + 10 °С и выше; от 1000 г. по Р. X. и до настоящего времени в областях со средними годовыми температурами около + 5 °С и выше»177. П.Н. Савицкий считает резонным предположить, что в третьем тысячелетии по Р. X., продолжая в том же темпе, как в прошлом, свое движение навстречу холоду, культурные сосредоточия мира передвинутся в сторону климатических зон со средними годовыми около 0° .

П.Н. Савицкий оговаривается, что не приписывает этой схеме процесса географически-культурных перемещений характера безусловной точности, что тенденцию такой эволюции он устанавливает всецело эмпирически и что он не ставит себе задачи дать причинное ее истолкование. Но, проводя аналогию с эволюцией органического мир, предлагает считать холод определяющим фактором эволюции: «Он обуславливает видоизменения органического мира. Не увлекает ли он в свои пределы и человеческую культуру, в ее напряженнейших проявлениях? А рано или поздно не прикончит ли ледяным своим прикосновением существование и органического мира, и человеческой культуры?.. Тема, дающая пищу для фантазии...»178.

Выявляемая П.Н. Савицким закономерность, в соответствии с которой «более "поздние" культуры рождаются во все более холодных странах», дает основания для оптимистического прогноза в отношении исторических перспектив циркумполярных культур. Переживаемое в настоящее время глобальное потепление создает для этого необходимую ресурсную базу.