Границы возможностей

Возьмем для начала две бинарных оппозиции: (1) отделена или нет экономика от государства и (2) сконцентрирована или нет функция принуждения. С их помощью можно построить следующую типологическую таблицу.

Таблица 1
Основные типы общественного строя

	Принуждение	Принуждение
	не централизовано	централизовано
Экономика	Сегментированное	Традиционное
находится	общество	централизованное
в подчиненном		авторитарное
состоянии		государство
	стабильный и часто	циклический,
	встречающийся тип	стабильный и часто
		встречающийся тип
Экономика	Торговый	Гражданское
самостоятельна	город-государство	общество
и приоритетна
	нестабильный тип	п

Слияние экономического и политического аспектов жизнедеятельности плюс приоритетное значение, которое получает в этой системе политика, дает известную антропологам и этнографам карту сегментарного общества. Социальные единицы являются здесь одновременно производственными, но забота о защите от внешних врагов и поддержании внутреннего порядка абсолютно заслоняет собой всякие экономические соображения. А слияние тех
же аспектов, но сопровождаемое приоритетным вниманием к экономике, дает традиционный торговый город-государство. Третий случай характеризуется разделением аспектов жизнедеятельности, которое сопровождается доминированием политического начала; здесь мы получаем традиционное авторитарное государство, которое терпимо относится к специализированной экономической сфере, но довольно жестко ее контролирует. И наконец, в последнем случае экономика не просто независима, но в известном смысле стоит выше государства и рассматривает его как слугу. Это — гражданское общество. Маркс часто иронизировал по поводу того, что буржуазное государство представляет собой исполнительный комитет буржуазии. В действительности же осуществление этой возможности было, пожалуй, самым значительным достижением человечества в социальной сфере.
Гражданское общество может с гордостью вписать ядовитые замечания Маркса в свой послужной список. Укрощение власти, превращение ее из хозяина в слугу, в инструмент, о котором судят по его полезности и эффективности, — разве это не крупнейшая из всех побед человечества? Марксисты полагали, что им удастся заменить власть производящей части общества властью общества в целом, однако все их достижения свелись к тому, что они вернули обычное насильственное государство. Они научили людей использовать ложное противопоставление: “индивидуализм — коллективизм”. На самом деле, здесь противостоят друг другу совершенно иные вещи — власть угнетателей и власть производителей, и марксизм с успехом вернул к власти угнетателей, хотя он и называл их “коллективистами”.
Из четырех типов общества, зафиксированных в нашей таблице, два — сегментарные общества и авторитарные государства, — растения живучие и неприхотливые: их можно обнаружить по всему миру, в различные исторические эпохи. А вот торговые города-государства — это блестящие, но в высшей степени нестабильные образования, которые обычно живут недолго. В них на самом деле существовал тот классовый конфликт, который Маркс считал общей чертой всех человеческих обществ — кроме са
мого первого и последнего. И наконец, гражданское общество пока появилось в истории только однажды, но сегодня, кажется, способно завоевать мир. Во всяком случае те страны, где оно существует, являготся и более богатыми, и более влиятельными, чем все остальные. Но оно вполне еще может оказаться ненадежным, как и его очевидный предшественник — торговый город-государство.
Само появление гражданского общества похоже на чудо. Ведь предшествующее — аграрное — общество действительно заключало в себе все те качества, которыми просветители характеризовали “мрак Средневековья”: из-за религиозного обскурантизма его интеллектуальная жизнь была довольно жалкой, а экономическое развитие просто отсутствовало. В силу ограниченности доступных ресурсов, ситуация носила мальтузианский характер. И к тому же все определялось стремлением достичь определенной позиции в социальной структуре, но отнюдь не качеством и эффективностью деятельности. А это, в свою очередь, лишь усиливало религиозный обскурантизм. В те времена борьба за власть неизбежно способствовала возникновению тирании, поскольку терпимость могла привести к победе соперника, который не стал бы повторять ошибок своего чересчур мягкого предшественника. Так возникло общество, в котором правили короли и священники. Просветители совершенно точно нарисовали эту картину. Но они заблуждались, когда наивно утверждали, что все это ошибка. Это была не ошибка, а естественное развитие событий, предопределенное самой природой вещей.
Предложенная нами четырехчастная типология, выведенная из двух простых, но чрезвычайно важных противопоставлений, является, однако, недостаточно полной. К этой схеме надо добавить еще одну оппозицию. Это усложнит дело, ибо таблица в результате станет трехмерной и ее будет непросто изобразить на бумаге. Тем не менее сделать это необходимо. Дополнительное измерение нужно не только для того, чтобы получить более детальную и богатую типологию. Оно имеет прямое отношение к сформулированной проблеме: как могли люди вырваться из абсолютно замкнутого порочного круга аграрной жизни, воспроизводившего вновь и вновь тиранию и предрассудок?

Этот невероятный исторический скачок можно объяснить с помощью одного в высшей степени идеологизированного и вместе с тем хрупкого типа социальной организации.
Таблица 2
Идеократические версии основных типов

	Принуждение не централизовано	Принуждение централизовано
Экономика	Спарта	Исламское
находится в подчиненном		государство
состоянии	очень редкии тип	если циклическим, то стабильный тип
Экономика	Религиозное	Марксистская
самостоятельна	государство	идеократия
и приоритетна	по Кальвину/Ноксу
	нестабильный тип	явно нестабильный тип

Новое измерение вводит в рассмотрение абстрактную систему верований, которые могут иметь различную интенсивность.

Прежде мы противопоставили друг другу два типа мотивации — честь и интерес. Угнетатели живут по законам чести, производители повинуются коммерческому интересу. Однако некоторые люди движимьг не этими (или не только этими) мотивами и стремятся в первую очередь к добродетели или спасению. Так возникает третье измерение. Его появление связано с использованием социального строя для утверждения определенных принципов или же с использованием принципов для поддержания общественного порядка. Каждый из четырех типов общественного устройства, зафиксированных в первой, двумерной таблице, отражает ситуацию, в которой вера является не слишком интенсивной. Поэтому в первой типологии она не учитывается как сколько-нибудь важный фактор. Но человек — идеологическое существо, и его вера может возгораться яростным пламенем. Принимая во внимание это влияние веры и стремление человека к спасению, мы получаем но
вый ряд социальных форм. Каждому из четырех типов социальных форм, где накал веры был невелик, во второй таблице соответствует свой вариант религиозного строя. При этом к двум прежним измерениям, соотношение которых сохраняется, добавляется третье, которое фиксирует присутствие интенсивного религиозного начала. В результате мы видим, что обычному сегментарному обществу может соответствовать Спарта, где, по словам Ксенофонта, поразившим в свое время воображение Адама Фергюсона, добродетель является государственным делом. Религиозный вариант торгового города-государства — это что-то вроде Женевы Кальвина или Шотландии Джона Нокса. Оба эти примера хорошо иллюстрируют замечание Юма, что пуританский энтузиазм опаснее для свободы, чем предрассудок священнослужителей. Религиозной же версией аграрного авторитарного государства могут служить исламские страны, где вера освободилась от политической оболочки, а ее носители в известном смысле существуют отдельно от государства и даже обладают правом судить его. Вера уже больше не связана с какими-либо политическими деятелями или инстанциями, неподконтрольна им, так как имеет форму писаного трансцендентного закона, на страже которого стоит сплоченный транснациональный и трансэтнический класс священнослужителей. И если закон оказывается где-то нарушен, они могут восстановить нравственный порядок, объединившись с общинами, расположенными на периферии общества. Таким образом, вера в определенном смысле стоит здесь выше государства и остается от него независимой, хотя само государство является авторитарным и обычно не терпит соперников в области политического принуждения на территории, которая ему подконтрольна. Несмотря на то, что хранители религиозного закона не имеют в исламском мире ни индивидуальной, ни коллективной власти, этика, проводниками которой они служат, является в обществе огромной силой. Представители власти не в состоянии ее изменить и даже не могут ею сколько-нибудь свободно манипулировать. Такое общественное устройство довольно хорошо действовало в традиционном аграрном мире, но, вопреки ожиданиям, ныне оно стало действовать еще лучше: за последние
сто лет ислам стал чище и заметно окреп. Поэтому было бы глупо высказывать какие-то догматические прогнозы, обсуждая устойчивость этой тенденции. Но если она окажется устойчивой, ислам станет постоянной и серьезной альтернативой скептическому гражданскому обществу, и у нас всегда будет возможность выбрать этот вариант индустриальной и компьютеризированной Уммы.
Но что же является пламенной религиозной альтернативой той странной и прохладной (именно, по сути своей, прохладной) смеси, которую представляет собой гражданское общество? Это мир марксизма, каким мы знали его в его реальном политическом воплощении, начиная с 1917 года и до полного краха (по крайней мере, в Европе) в 1989 году. Как и в гражданском обществе, в нем тоже было известно различие между производством и властью: производственные и политические единицы здесь не совпадали, хотя и подчинялись одной и той же инстанции. Если верить официальной идеологии и формулировкам конечных целей, марксистское государство должно было служить производству, ибо сущность человека усматривалась в труде, а не в иерархии и насилии. Однако на практике управление обществом было подчинено требованиям веры и делом государства стало поддержание добродетели — как в Спарте, в кальвинистской Женеве, в пуританских исламских странах. В результате возник безжалостный централизованный идеократический режим.
Последовавшая за этим великая гонка или “холодная война” стала вещью во многих отношениях беспрецедентной. Это была первая в истории война, которая велась по новым правилам — главным образом, как соревнование в экономической области (сопровождавшееся, правда, относительно небольшими вооруженными конфликтами в форме войн “по доверенности”, которые велись в третьих странах). И эта война имела невероятно ясный, определенный, однозначный исход. Проходившая не на полях сражений, а на экономической арене, она завершилась недвусмысленной победой одной из сторон. В отличие от войны между производителями и воителями, которая закончилась в 1945 году, в данном случае победители не настаивали на безоговорочной капитуляции: проигравшая
сторона пошла на это по своей собственной воле. Никогда прежде идеологическое столкновение не заканчивалось с таким поразительным единодушием.
Итак, возрождение гражданского общества — как лозунга и как понятия — несомненно, теснейшим образом связано с крахом марксистской системы, который последовал после многолетнего и тяжелого мучившего ее недуга. Крах этот помог нам лучше разобраться в логике нашей ситуации, уяснить природу собственных ценностей, которые прежде мы чувствовали и понимали только отчасти. Теперь мы знаем, как порой напряженно и мучительно они появлялись на свет. И, в конце концов, мы начинаем лучше видеть смысл и природу человеческого общества и те основные варианты развития, которые в нем существуют.

<< | >>

↑

Источник: Геллнер Э.. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. 2004

Еще по теме Границы возможностей: