СТРАДАНИЯ ДОБРОГО ЧЕЛОВЕКА, НЕДОСТАТОЧНО ИЗУЧИВШЕГО СВОЕ РЕМЕСЛО


Между тем Гелидор использовал эти дни, чтобы охладить рвение его светлости * к боннальским делам. Уже некоторое время добрый герцог больше, чем когда-либо, находился во власти человека, который уничтожал лучшие чувства его души, подобно тому, как иссохший корень растирают в пыль, и он любил этого человека, который с удовольствием давал ему чувствовать запах мертвечины, исходивший от него, и издевался над человечеством до тех пор, пока герцог не забывал о последнем.

Несчастное, людское племя, отданное на произвол! Как ты заброшено и запущено и достойно сожаления, когда твои князья из твоих же братьев избирают себе любимцев, издевающихся над тобой до тех пор, пока властители не вспомнят о тебе! Однако еще вопрос, кто более достоин сожаления — бедные люди или князья, имеющие таких любимцев, как Гелидор, который за час до возвращения Биливского, улыбаясь, оставил своего герцога. Добрый герцог, полный сердечного участия, выразил надежду, что Биливский сообщит ему хорошие вести об Арнере, в ответ на что Гелидор произнес слова, которые глубоко взволновали герцога: Никогда не забывайте, ваша светлость, слов, при помощи которых ваш лейбмедик вылечил вас от опасной болезни, которая может вас опять поразить.
.При этих словах герцогу вновь пришли на память те моменты его жизни, которые, казалось, шли вразрез с конечными целями Арнера; подавляющая картина заблуждений, вызванных юношеским его легковерием, стояла вновь перед его глазами. Он отошел в сторону, и Гёлидор достиг того, чего он желал.
Дело в следующем: двадцатилетний юноша, ангельски добрый, но как дитя неопытный, герцог вступил в управление герцогством и застал задолженную казну, жалкий, нищий народ и придворную жизнь, подобную беспрерывному карнавалу. Дольше он этого терпеть не мог. Желая изменить положение, он протягивал руку всякому прожектеру, всякому мечтателю и лицемеру, но народ его становился все беднее и задолженность казны росла. Это лишало молодого человека всякой бодрости. Он
утратил жизнерадостность и настолько обессилел, что стали опасаться за его жизнь. Лейбмедик старого закала, шутивший еще с его дедом, пытался его приободрить и каждое утро, входя в комнату, произносил одни и те же слова: «Ваша светлость, ваша светлость, весь мир — сплошной сумасшедший дом. Оставьте все, как есть, и выздоравливайте». Сначала герцог ему отвечал: Вы' легкомысленный человек, молчите и давайте мне ваше лекарство.
Но врач, покачивая своим толстым брюхом, сказал, что его слова относятся к числу лекарств и его светлость должен ему позволить по крайней мере еще четыре недели произносить эти слова каждое утро и при этом смеяться, как он это делал до сих пор. Его светлость не возражал, и это помогло. Каждое утро герцог все больше находил правды в словах врача, который преподносил их ему натощак, и его вера в прожектеров, мечтателей и лицемеров понемногу исчезала. Но сердце его осталось тем же. Выздоровев, он не переставал приближать к себе людей, о которых думал, что они имеют искреннее намерение по-отечески обращаться с народом. Но он в них ошибался. Отцы эти имели своих собственных детей, и те, которые делали вид, что таковых не имеют, имели их больше других. От этого интересы народа, как это было уже и раньше, всегда оставались на последнем плане. Герцог при этом всегда обнаруживал великодушие и стойкость и ни одного совета не оставлял без внимания. Однажды даже перешел в лагерь попов, где он, как казалось ему, нашел больше заботы и умения разбираться в некоторых существенных вопросах народной жизни, чем где бы то ни было, но в целом их установления и душевное настроение не удовлетворяли его. Ему претило верить таким людям, которые не могут стоять перед ним твердо, не сгибая спины, и смотреть ему прямо в глаза. И он не мог понять, как может счастье человека состоять в душевном настроении, которое в такой степени ослабляет его. Ему понятна была связь между их слабостью и искривлением спины, он считал первой потребностью человека держаться прямо. Он встречался не только с представителями высшего духовенства и умными людьми; знал также низшую братию и глупцов.
Ему бросалось в глаза, что первые являются тем, чем они желают быть, вторые —тем, чем им быть приходится.

Но и эта разница ему была не по душе, и еще меньше та власть, которую они имели над головами своих людей. Своей головы он ни за какую цену не отдал бы; и если бы он мог даже таким образом осчастливить свой народ, он не стал бы отдавать им свою голову, чтобы они распоряжались ею, как танцовщица из евангелия головой Иоанна крестителя. Нет, это было бы для него невозможно. Представители высшего духовенства тоже вскоре заметили его независимость. Этот недостаток они вообще больше всего замечают и строго осуждают. Независимость мысли они считают зловредным орудием сатаны, призванным расшатать всякую веру.
Герцог терпеть не мог бесконечных споров. Он не мог поверить, что истинное счастье людей зависит от тех учений, высказываний и суждений, которые испокон веку разделяют честных людей и, вероятно, еще до конца дней будут их разделять.
Короче говоря, с ним ничего нельзя было поделать. Как только он замечал, что дело касается его духовной свободы, он сейчас же прерывал разговор, предпочитая блуждать впотьмах с открытыми глазами, чем войти в рай с завязанными.
Так он годами плавал на поверхности по волнам океана, нигде не находя надежного пристанища для своей души, и в конце концов стал искать забвения. Чаще всего он его находил в одиночестве. Часами сидел он перед пылающим камином, сжигая целые кипы бумаг, и, когда они превращались в золу, он говорил: «Вот то, что осталось от них — это истина».
Государственные дела ему надоели. Ему все это казалось работой возчика, который должен гнать свою перегруженную повозку по болотам и ухабам как попало. Сильвия сказала правду: он часто называл своих лучших министров извозчичьими клячами. Правда, он это не про* износил как ругательство, с презрением, а, наоборот, с сочувствием, с жалостью. Но выслушивать это им было не особенно приятно, тем более что для самого недостойного из придворных он делал исключение и никогда не называл его так.. Но герцог на это не обращал внимания.
Часто он один удалялся с охоты и отправлялся в хижину крестьянина, ел у него хлеб, запивая молоком, и оставлял ему золотую монету. Он шел в еще более бед

ную хижину, говоря: «О, если бы я был одним из них и жил, как они!»
Встречному нищему он отдавал свои часы, а ребенку, просящему у него хлеба,— кошелек. Сознавая свое несчастье, он говорил часто со вздохом: «Мне раньше казалось, что я могу быть отцом для бедняков. Но теперь я хотел бы, чтобы они по крайней мере не видели во мне своего врага. Но и этого нет. Народ избегает близких мне, он дрожит перед тем, кто исполняет мои приказания, а мой закон в его глазах и устах не что иное, как ключ к его денежному ящику. Этот ключ мои слуги всегда держат наготове, чтобы использовать во вред ему».
Он думал об издании нового уложения законов, но люди, которые могли бы это сделать, говорили, что не могут, а те, которые не могли, выражали свою готовность; но он видел, что они не в состоянии это сделать.
Таково было его положение. Он видел, куда ему нужно направить свои силы, но на каждом шагу ошибался в средствах и наконец пришел к заключению, к которому многие приходят в таких случаях: он решил, что не может достигнуть своей цели.
Содержание глав 39—40 Принципы человека с бычьей шеей, который похож на черта, нарисованного в «Физиономике» Лафатера. Двойное различие между вещами и людьми
Автор характеризует врага Арнера — придворного Гелидора, имеющего большое влияние на герцога. Гелидор исходил из темных сторон человека, в то время как Биливский опирался на его хорошие качества.
Остроумный, насмешливый Гелидор действовал на интеллект герцога, а Биливский влиял на его сердце. Гелидор пытается ослабить положительную оценку Биливским боннальских реформ своим заявлением, что они могли там удасться только благодаря исключительным личным качествам Арнера, пастора и лейтенанта.
<< | >>
Источник: И. Г. Песталоцци. Избранные педагогические произведения в трех томах.Том 1. 1961

Еще по теме СТРАДАНИЯ ДОБРОГО ЧЕЛОВЕКА, НЕДОСТАТОЧНО ИЗУЧИВШЕГО СВОЕ РЕМЕСЛО:

  1. Глава XIX О ЗАНЯТИЯХ ИСТИННО НАБОЖНОГО ЧЕЛОВЕКА И ДОБРОГО ИНОКА
  2. § CLXXIII О том, что мнение о смертности души не мешает человеку желать обессмертить свое имя
  3. Глава 17 Освобождения человека недостаточно, чтобы доказать бытие Маркионова бога. Причина для его откровения миру существовала с самого начала
  4. СТРАДАНИЕ и ОКОНЧАНИЕ СТРАДАНИЯ
  5. IX. Удовольствия и Страдания
  6. Время свое и общее: социальная ценность и социологическая категория времени
  7. Выше страдания
  8. Осознанное страдание
  9. Об удовольствии и страдании
  10. Как правильно распределить свое время и научить этому детей?
  11. 6. Почему традиционные половые роли сохраняют свое влияние?
  12. СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ДОБРОГО КРОНШТАДТСКОГО ПАСТЫРЯ (НАДГРОБНЫЕ РЕЧИ, НЕКРОЛОГИ, ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОТЦЕ ИОАННЕ КРОНШТАДТСКОМ)
  13. О физических страданиях
  14. ПЕРВАЯ БЛАГОРОДНАЯ ИСТИНА: СТРАДАНИЕ
  15. Почечная недостаточность
  16. ПРОТИВОРЕЧИЯ МЕЖДУ ЕВРОПЕЙСКИМИ ДЕРЖАВАМИ ЗА СВОЕ ВЛИЯНИЕ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ
  17. Ремесла
  18. Ремесла
  19. РЕМЕСЛО
  20. РЕМЕСЛО И ТОРГОВЛЯ