ФИЛОСОФИЯ МОЕГО ЛЕЙТЕНАНТА И МОЕЙ КНИГИ*

Моряк, который объехал полсвета и наконец попал еще в сильную бурю, над глубинами многоцветного моря не так жаждет увидеть белых птиц, предвещающих близость материка, как выздоравливающий Арнер жаждал увидеть свой родной Бонналь.

Ни об одном своем деле он не говорил так тепло и настойчиво с пастором и с лейтенантом, как о Боннале. Все трое находили, что дело можно считать начатым, но для окончательного завершения его нет почти ничего, прежде всего нет законодательства, которое соответствовало бы новым установлениям и их конечным целям.
Помещик и пастор считали, что это дело лейтенанта; они говорили ему, что он должен к этому подготовиться. Биливский-де также ожидает, что эту часть работы выполнит не старый пастор и не молодой помещик, а лейте- нант с его богатым опытом. Арнер не делал комплимента, но действительно был в этом убежден.
С тех пор как лейтенант прочел первое письмо Биливского, он сделал исследование природы истинного народного законодательства предметом бессонных ночей и каждой свободной минуты в течение дня. Поэтому он радостно и определенно подумал об этой работе и не уклонился от изложения своих взглядов в один из первых вечеров, которые они провели у выздоравливающего помещика. Он сказал следующее. Новейшее законодательство, которое нельзя всерьез считать народным, предполагает, что по своей природе человек, особенно низшего сословия, якобы гораздо лучше и выше, чем он есть на самом деле и чем он может быть, если только его не поставить в соответствующие условия. Человек,— продолжал он,— по своей природе, если ему предоставить вырасти дикарем, ленив, невежествен, неосторожен, непредусмотрителен, легкомыслен, легковерен, боязлив и безгранично жаден, и, благодаря опасностям, которые грозят ему как слабому существу, и препятствиям, на которые наталкивается его жадность, хитер, коварен, недоверчив, склонен к насилию, дерзок, мстителен и жесток. Таков человек по природе, когда он, предоставленный себе, вырастает в первобытных условиях. Он грабит так же легко, как ест, убивает так же легко, как спит. Его потребность — право его природы, основа его права — его вожделение, предел его притязаний — его лень или невозможность достигнуть большего.
И верно то, что человек, каков он есть по природе, предоставленный самому себе и вырастающий в первобытных условиях, неизбежно должен сделаться для об
щества не только бесполезным, но в высокой степени опасным и невыносимым *.
Поэтому общество, чтобы человек имел для него некоторую ценность или был для него просто выносимым, должно сделать из него нечто совсем другое, чем он является по своей природе и чем он сделался бы, если бы он, предоставленный самому себе, вырос в диких условиях.
Вся общественная ценность человека как гражданина, все его полезные и нужные для общества качества покоятся на установлениях, нравах, системах воспитания и законах, которые в корне изменяют и перекраивают его природу, чтобы ввести его в русло порядка, противного первобытным влечениям его природы, сделать его годным для жизни в условиях, для которых природа его не предназначала и не приспособила, но скорее сама вложила в него величайшие препятствия для этого. Вот почему человек, поскольку ему не хватает настоящего общественного воспитания, и остается естественным человеком (Naturmensch). И в той мере, в какой ему отказано в возможности пользоваться установленными учреждениями, воспитательными формами, нравами, законами, необходимыми, чтобы сделать из человека то, чем он должен быть в обществе, в той мере он остается, несмотря на наличие внешних форм общественного быта, по своему существу тем же слабым и опасным существом, каким он был в лесу. Несмотря на весь внешний облик общественного существа, он остается неудовлетворенным первобытным человеком со всеми недостатками, слабостями и опасностями этого состояния. С одной стороны, он так же мало полезен, как и общество мало застраховано от его агрессивности. Он вносит смятение повсюду, где только может и желает. С другой стороны, общество также мало удовлетворяет его потребности. Ему, выросшему заброшенным в естественных и диких условиях, лучше было бы не находиться среди общества и влачить жалкую жизнь животного, не обузданного и не скованного какими-либо условиями в лесу, чем жить гражданином и вследствие недостатка общественного воспитания умирать в каторжных условиях, подавляющих в нем права его природы, во всех отношениях ограничивающих его естественное влечение и не дающих ему ничего, кроме требования быть тем, что ни бог, ни люди из него не делали и выполнению чего общество больше
всего препятствует. Между тем далеко не так легко сделать из человека нечто другое, чем он есть по природе, и требуется мудрость законодателя, хорошо знающего человеческую природу, или, если хотите, благочестие ангельской добродетели, заслужившей преклонение, дабы довести человека до такого состояния, чтобы он при выполнении своих сословных, служебных и профессиональных обязанностей и в своей повседневной работе нашел удовлетворяющий его путь и не одичал в тяжелых условиях, с неумолимой жестокостью ограничивающих основные влечения его природы и насильно стремящихся из него сделать нечто другое, чем то, к чему его влекут заложенные в нем природные стремления.
Всякий пробел в гражданском обществе, всякое затруднение в общественной жизни, всякое стремление насилием или хитростью сохранить свою естественную свободу и достигнуть удовлетворения своих естественных потребностей вне колеи гражданского порядка — все это заново вызывает в каждом отдельном случае заложенную глубоко в природе людей искру возмущения против сковывающей человека цепи, оживляет никогда не умирающие в нас зародыши наших естественных влечений и ослабляет в каждом случае силы нашего гражданского образования, ограничивающие эти влечения.
Вот сколько и никак не меньше препятствий нужно побороть законодателю, который желает гражданской конституцией сделать счастливыми людей и не только обещать преимущества общественного союза, справедливости и безопасности, но и привести их в исполнение.

Везде, где людям предоставлено вырасти дикарями и сделаться тем, чем они делаются согласно своей природе, там всякое право и безопасность в государстве являются лишь мечтой. И то и другое возможно в государстве лишь постольку, поскольку живущие в нем граждане исцелились от основных недостатков своей жизни в природных условиях, а именно: от суеверия, легкомыслия, необдуманности, распущенности, трусости, беспорядочности, наклонности к бесчинству, мечтательному образу жизни; и от последствий этих недостатков или, вернее, от слабости нашей природы: от упрямства, глупости, дерзости, происходящей от легкомыслия, путаницы вследствие беспорядочности, от нужды, про
истекающей от распущенности, от затруднений в делах, происходящих от неумелости, от безумия жадности, от насильственности притязаний, от свирепости их мести. Это возможно постольку, поскольку они сделались рассудительными, осторожными, деятельными, стойкими и во всяких положениях находящими благодаря навыкам и силам, приобретенным путем соответствующего общественного воспитания, средства для удовлетворения своих желаний в самих себе.
Там, где этого нет, где общество со своими гражданами поступает подобно крестьянину, который из своего виноградника без предварительной обработки весной и без подрезывания и подвязывания летом извлекает все, что ему дают бог и лоза, где скорее происходит наоборот, то есть чем выше гражданин по своему положению, тем легче ему удается ускользнуть из связывающих его оков и жить согласно с его природными наклонностями,— там гражданское общество (иначе это не может быть) должно получить права и гарантии безопасности, каких заслуживает сам законодатель, но зато сама страна напоминает дом легкомысленного хозяина.
Это бывает там... как бы сказать где? Я предпочитаю не называть того места, где эту высшую истину можно высказывать с гораздо большим удобством... Это бывает там, где всякие старосты, писари, приказные служители и тому подобные, хорошо всем известные люди, менее честные, менее откровенные, менее надежные, менее добродушные и чистосердечные и более запятнанные, чем простые люди в стране именно потому, что они старосты, приказные служители и писари,— могут себе позволить независимо от их чести, их доброго имени, их кошелька быть значительно хуже всякого простого человека в стране. И так бывает там, где люди, именно потому, что они являются старостами, писарями и так далее, приходят к тому, что они во всем, что касается домашнего порядка, воспитания, трудолюбия, менее приспособлены, чем старые, впавшие в детство женщины и пастухи, и, напротив, являются мастерами во всем, что приводит человека к одичанию и делает из него извращенного, хитрого, фальшивого, ленивого, беспорядочного и к тому еще лживого, коварного, жестокого и мстительного естественного человека. И именно потому, что они правительственные чиновники и стоят на общественной сту
пени выше, чем другие, они скорее и легче могут сделаться в этом отношении мастерами и образцами для других.
Там, где законодательство власть имущих людей дает такие результаты, там безопасность людей, их имущество, свобода и справедливость являются химерой, так как при таких условиях весь народ, все те, кто ходят на двух ногах, становятся сбродом, все стремления которого направлены к тому, чтобы подобно своим начальникам уйти от ненавистной цепи и подобно им продолжать жить, как в лесу, имея по возможности еще для своих услуг и удобств другие двуногие существа. С другой стороны, этот сброд, запуганный, вновь прикованный к цепи и истерзанный чрезвычайно важным в этих условиях, но крайне неудовлетворительным правосудием виселицы, колесования и галеры !, стремится достигнуть удовлетворения своих влечений окольным путем — путем фальши, обмана, притворства и рабского влияния, так как открытый прямой путь насилия закрыт для него...
...Такая вопиющая несправедливость существует еще повсюду на свете. Всякое правосудие, которое при таких условиях возможно в государстве, есть не что иное, как жалкая, вынужденная охота на заброшенного и одичавшего человека-зверя, так же мало изменяющая, улучшающая или укрощающая породу человеческую, как капканы и ямы в лесу изменяют природу лисицы, медведя и волка. Эта порода людей изменяется и улучшается лишь постольку, поскольку она путем соответствующего ее природе образования и мудрого руководства воспитывается для своего гражданского назначения и становится тем, чем она должна быть на самом деле Виноват! Говоря о правосудии виселицы, колесования и галеры, лейтенант имеет в виду не то правосудие, которое пользуется виселицей, колесованием и галерами, а то, которое должно ими пользоваться потому, что оно само доводит народ до такого состояния, за которое его потом само наказывает, то правосудие, которое никого в стране не исправляет и, наоборот, полстраны делает несчастными; правосудие, которое с детьми своей собственной несправедливости поступает так, как будто бы они не были людьми и не должны были неизбежно одичать в условиях своей гражданской заброшенности. Такое правосудие лейтенант называет правосудием виселицы, галер и колеса.— Прим. автора.

Вот что говорил лейтенант об основной ошибке новых законодательств. Обоим слушателям становилось жутко.
Подобные рассуждения проливали пастору свет на важный вопрос в его катехизисе, а именно: человек по своей природе склонен ненавидеть бога и своих близких. И хотя помещик ничего не мог возразить на это, тем не менее оба видели, что этого хватит лишь на то, чтобы поставить все действующее в философском столетии законодательство вверх ногами. Если бы они были голландцами, то они вынесли бы дело на публичное обсуждение или же предоставили богу и времени прояснение этого сомнительного дела. Но это были немецкие мужи, и они шли безбоязненно, не уклоняясь в сторону, прямым путем, измеряя с лотом в руках дно и глубину вод, которые они считали себя обязанными переплыть.

<< | >>

↑

Источник: И. Г. Песталоцци. Избранные педагогические произведения в трех томах.Том 1. 1961

Еще по теме ФИЛОСОФИЯ МОЕГО ЛЕЙТЕНАНТА И МОЕЙ КНИГИ*:

- Воспитание ребенка - Дидактика - Дошкольное образование - Избранные педагогические труды - Инновационная педагогика - История педагогики - Книги по педагогике - Коррекционна педагогика - Логопедия - Педагогика и воспитание - Педагогическая методика преподавания - Социальная педагогика - Физическая культура и спорт -