Время свое и общее: социальная ценность и социологическая категория времени
Время, его меры (циклы, ритмы их смены) и задают наиболее общую рамку человеческих действий, и вместе с тем переживаются - пусть не каждым и в разной степени, в разной форме - как интимное достояние человека.
Для европейской культуры после эссе Бодлера «Художник современной жизни» и императива Рембо «Быть абсолютно современным» («II faut etre absolument modeme») время - едва ли не синоним самого индивида, символ его индивидуальности (см.: Friedland, Boden 1994). Таково приватное, свое время каждого дня (досуг), каждой недели (выходной), каждого года (отпуск), таков «мой день» (день моих удач). Модерное общество - общество дифференцирующихся времен и разных временных систем, среди которых и развитые формы общего времени вплоть до универсального и общедоступного сетевого (кибертайм). Для них характерно непрестанное уплотнение и обязательное исчисление времени, его коммерциализация и ощущение постоянного дефицита (см.: Baier 2000). Отсюда соответственно и высокий престиж «свободного времени», которое только в обществах данного типа становится распространенным социальным явлением и высоко ценимым феноменом, значимым индивидуальным и коллективным ресурсом, так что исторической границей обществ модерна становится констатация перехода к «цивилизации досуга» (см.: L’Avenement 2001). Употребление, восприятие и оценка времени в сегодняшней России определяются тем, чье это время - кому оно принадлежит, кто его задает или, в более общем плане, в какой системе координат оно человеком осознается. Наметим крайние точки данной системы координат (кроме уже упоминавшегося противопоставления рабочего и досугового времени/места): официальное (время начальства, власти, государственных институций) - приватное (время частных людей); центр (столица, Москва) - периферия (провинция); время людей успеха (условно говоря, предпринимателей) и людей привычки (государственных служащих, людей на пенсии); время молодежи (до 30 лет) и пожилых (старше 50-ти). Перечисленные оси координат частично близки друг к другу, но только частично. Важней здесь другое: эти крайние точки — действительно полярные в том смысле, что соответствующие позиции людей, их мнения, реакции, оценки резко противостоят друг другу. Между мирами официального и частного, столичного и провинциального, молодого и старого в сегодняшней России - явный, ощутимый разрыв. В стране сегодня практически нет ни признанных социальных форм (институций), которые бы смягчали этот разрыв, опосредовали непреодолимые «расстояния» между верхами и низами общества, между его центром и периферией, ни авторитетных интеллектуальных групп, которые бы эти разрывы «обживали», символически демпфировали, ни ресурса убедительных идей и символов, которые бы данные проблемы обозначали, структурировали, придавали им смысл, помогали понимать. Практически всем социальным и культурным институтам сегодняшнего российского общества (кроме президента, армии и церкви) абсолютное большинство жителей России не доверяет3, 3 РОЛЬ И ВЛИЯНИе СеГОДНЯШНеЙ ИНТеЛЛИГеНЦИИ СТаВИТ ДОСТа- Подробнее об этом см статью точно низко, из фигурирующих в обществе идей и симво- В лов явно предпочитает «твердый порядок», «сильную державу», «особый русский путь». Отсюда - и тоска большинства по идеализированному советскому прошлому (прежде всего - по эпохе Брежнева), и возвращение на экраны телевизоров «классических» кинообразцов сталинской эпохи, и массовое любование мелодраматизированными картинками из жизни дореволюционной России в популярных сегодня костюмных телесериалах. Собственно «настоящее», включая весь период перестройки, распад СССР, попытки реформ в политике и экономике, оценивается большинством россиян весьма низко (по формуле своего рода алиби — «это не мое время»), тогда как «прошлое» (время до перестройки, отчасти - сталинская эпоха, отчасти - дореволюционный период) - напротив, весьма высоко. Самая общая конструкция времени, рамка его восприятия сегодня в России - ностальгическая: это сознание потери, томление по утраченному. Прошлое, можно сказать, значимо, потому что утрачено, но и утрачено, потому что значимо, значимое и потерянное здесь — почти синонимы: дорожить можно только потерянным, а то, чем дорожишь, ты обречен рано или поздно потерять. Другая существенная особенность коллективного восприятия времени (как и пространства) в сегодняшней России - в том, что оно, как правило, не принадлежит человеку. Человек подвластный и подопечный, рядовой россиянин отчужден от времени, т.е. от себя, от других, от себя в связи и во взаимодействии с другими, за исключением власти и фигур, воплощающих высшую власть (время ведь как раз и фиксирует характер и порядок взаимодействия человека с различными значимыми для него другими людьми - так образуются конкурирующие между собой «сообщества воспоминаний», группы с общей памятью). Средний житель России по его собственным ощущениям не хозяин своего времени, поэтому он его плохо помнит, слабо предвидит, почти не планирует, даже не старается предугадать. У него, можно сказать, хронологическая близорукость, он видит лишь сегодняшний, самое большее - завтрашний день, а об остальном предпочитает не задумываться либо полагается на судьбу и случай (по данным 2000 года, до 6о% россиян верят в приметы, каждый третий полагается на гороскопы). Так спустя го лет после августовского путча 1991 года трое из пяти опрошенных не могли, по их признанию, вспомнить о своих тогдашних мыслях и чувствах либо ссылались на то, что не успели в ту пору разобраться в случившемся. Половина респондентов не помнила ни одной фамилии ни из членов ГКЧП, ни из противостоящих им сил. Дело не в субъективно плохой памяти и тому подобных психологических механизмах, а в социальных нормах, институционализированных механизмах вытеснения и забывания4. Речь идет о систематически воспроизводящейся ом соображения спе ПОЗИЦИИ И ПОЗе неуЧЭСТИЯ («И НИЧвГО-ТО Я не член», как го- no-антропологии w ' N внос™-: А0941998 ворил герои платоновского «Города Градова»). В форме прошлого на массовом уровне закрепляется только привычное, повторяющееся, всегдашнее. Вместе с тем и «неуверенность» большинства россиян в будущем, которую фиксируют материалы социологических опросов, - это среди прочего их неуверенность в том, что оно будет таким же, как привычное прошлое. За подобной неуверенностью — страх перед переменами. Отсюда и ценностный упор на повторение: повторяющееся удостоверяет и укрепляет реальность происходящего в сознании тех, кто не владеет временем, не уверен в своем праве владеть им и вообще владеть хоть чем-то своим.
Россиянин чаще всего не рассматривает время как собственный ресурс (притом ценнейший). Впрочем, у него почти что нет и других ресурсов, которые можно было бы со временем накапливать, размещать во времени так, чтобы оно представало, во-первых, как более или менее реальная перспектива, а во-вторых, как собственное владение и, значит, как благо, как ценность. Время в России не пространство перемен и не их синоним (по словам поэта Александра Тимофеевского: «В России время неподвижно, / И таймеры здесь не в ходу»). Таким временем не дорожат: его нужно тратить, его предстоит как-то «убить». С эрозией и распадом «общего» времени и пространства - официальной рамки принудительного и минимализированного сосуществования - в жизни и сознании россиян в сколько-нибудь отчетливом и значимом виде не оформилось тем не менее «свое» время, ценимое каждым и у каждого другого именно в ресурсном, конструктивном смысле (кроме опять-таки привычного по советским порядкам времени отпуска, субботне-воскресных и праздничных поездок на дачу, участок5). Напротив, в их коллективной, особенно крупно- 5 городской, жизни возникли, более того - разрастаются зо- 06 этом статы0 “6удни г г г и праздники-в настоящем ны времен и пространств, которые приходится квалифи- сборнике цировать как ничьи - в них осуществляется поведение на улицах, вокзалах, метро, в так называемых, по прежней терминологии, «общественных местах» (см.: Auge 1992). Границы между общим и частным при этом как бы нет (люди в толпе и на ходу едят, пьют, дремлют или просто спят, целуются и выясняют отношения, говорят в полный голос и проч.). Периметр приватности не обозначен и не значим для участников, почему и пересечение его «другим» не сопровождается соответствующими ритуалами взаимности, взаимной уступки (извинением, улыбкой, приветствием). Поведение в зонах подобных времен и пространств сейчас практически не кодифицировано, формы социальности и социальной связи здесь носят необязательный, а потому остаточный или спонтанный характер, отличаются странным на первый взгляд соединением нетерпеливости, суеты с неполной включенностью участников, их полусонной расслабленностью и вместе с тем диффузным раздражением, если не агрессивностью, причем необусловленной, «на всякий случай». Стоит отметить, что категориальный аппарат для исследования подобных феноменов «ослабленной» или «размытой» социальности мало разработан, а классический инструментарий, выработанный для анализа артикулированных социальных отношений в рамках сложившихся институтов или процессов активной мобилизации, здесь совсем не подходит. К меняющемуся времени россияне в лучшем случае адаптируются, пассивно приспосабливаются, вынужденно привыкают. Принудительное, пассивное переживание - еще одна важная особенность восприятия времени в России. Привычка (норма оценки себя и других, сниженная до минимума собственных запросов и минимума требований к себе) - это важнейшая мера качества жизни для сегодняшнего россиянина и, стало быть, мера и образ его времени. Причем это не просто индивидуальная реакция, а черта антропологического стереотипа: по данным опроса 1998 года, две трети россиян согласны, что в характере русского человека «довольствоваться малым, не гонясь за успехом и богатством», больше половины - что к главным качества русских относится «терпение», «способность длительное время мириться с трудностями и лишениями». При таком понимании время - это то, что повторяется, то, что есть всегда и не сулит перемен. Оно равно для всех и не принадлежит никому: переживая время как знакомое, привычное, повторяющееся, человек как раз и приобретает общность с другими такими же, как он, чувствует себя вместе с ними частью неизменного целого. 6 С переживанием времени как рутины в сознании подробнее см статью -о при- среднего россиянина соотносится готовность к чрезвычай- вычном и чрезвычайном- в . _ - настоящем сборнике ному6. Важно понять, что отсылка к особому порядку ве- 7 щей, к форсмажорным обстоятельствам означает в данном Гв^^асТ.Х^ивГ1 “У43*5 лишь °Дно: и сами эти Обстоятельства, и выход из ватку времени, у людей с бо- них не подвластны индивиду, они — прерогатива власти. лее богатыми, разнообразны Ц так же как человек прИВЫЧНЫЙ - ЭТО фуНКЦИЯ ОТ ПЛаНОВ ми социальными связями и символическими ресурсами, и расчетов централизованнои системы господства, так с одной стороны, и избыток и экстренное в российских условиях не противостоит при- вычному. Напротив, они предполагают и поддерживают ных слоев—время ими не друг друга, воплощаясь в стратегиях периодической массо- контролируется. но и его B0^ мобилизации «сверху». Характерно, что при всем ка- внешние. принудительно-со- * циальныо мерки для них не тастрофизме восприятия перемен подобные периоды обязательны, не значимы или «общих испытаний» («большая беда», по выражению Ми- даже не видны для них-струк- ... ч туру < > имеет только вирту. хаила Жванецкого). когда в них включены все как один и альное. телевизионное время- для всех задан «сверху» один особый порядок, не просто (Бек 2001 105) воспринимаются россиянами позитивно, но и предстают ключевыми точками в оценке прошлого. Так, ретроспективную картину XX века в массовом сознании россиян структурируют почти исключительно революции, войны и соприродные, сомасштаб- ные им события (например, распад СССР). Между крайними точками российских пространств и времен (центром и окраиной, верхом и низом) нет, как говорилось, опосредующих механизмов, промежуточных институций и групп, своего рода «социальных мембран», так что нынешний россиянин - существо не коллективистское, а, напротив, атомарное и входит в целое именно на правах «атома». С одной поправкой: по крайней мере, один такой механизм есть - это телевизор7. Среди городского населения России сегодня смотрят телевизор ежедневно 91% (тогда как ежедневно читают газету 24%, а журнал и вовсе 4%). Около половины работающих горожан, приходя домой с работы, находят телевизор уже включенным (их детьми или находящимися на пенсии родителями) либо сейчас же включают его сами, как электрический свет: включенный телевизор - синоним «живого» дома, с ним в квартире или комнате как будто бы «кто-то есть». Понятно, что свободное - личное, семейное, рекреативное - время обычных нынешних россиян по большей части структурирует телевизор, сетка его передач: не зря газеты и дешевые глянцевые журналы с аннотированной программой телепередач и светской хроникой жизни телезвезд («Семь дней», «ТВ-парк») - самые широко покупаемые и читаемые периодические издания в России.