Василий ФИЛИППОВ Сергей, ты правда считаешь, что тот смешной законопроект, который называется «Закон о русском народе» (его вообще с большим трудом можно назвать нормативным актом), будучи принят Государственной Думой, действительно добавит какие-то новые статусные права русским, особенно русским в «национальных» республиках? Сергей СОКОЛОВСКИЙ Я формалист.
Я считаю, что если закон выходит, то он что-то добавляет, иначе зачем его издавать. Другое дело, в правоприменительной области, в механизмах осуществления этого права, там, может быть, он ничего не добавляет. Но с точки зрения юридической все-таки для меня добавляет. Написано слово, слово называется «закон», значит, соответственно мы можем вычитывать и трактовать его как добавление, по, что называется, формальному критерию. Елена ФИЛИППОВА Сергей, я хотела бы уточнить, в чем различие между понятиями «этнические» и «национальные» меньшинства. Насколько мне известно, в бывшей Югославии, например, существуют национальные меньшинства, которые пользуются одним объемом прав, и этнические меньшинства, которые пользуются другим объемом прав. Сергей СОКОЛОВСКИЙ Отчасти да, хотя что это такое «на самом деле» — для меня всегда проблема. Потому что для меня «на самом деле» нет, а есть конкуренция двух видов описаний. У нас все время, когда мы прочитываем международный термин «национальное меньшинство», «национальное» автоматически заменяется «эт- нонациональным», а там все-таки подчеркивается «национальное» в таком же смысле как национальный гимн, то есть принадлежащее государству, гражданам этого государства. Недавно к нам в институт присылали на отзыв проект закона о меньшинствах Сербии. И он весь проникнут теми же самыми эволюционистскими и примордиалистскими построениями, как и многие наши документы. Поэтому я подозреваю, что они там разделяют национальное и этническое по статусу. Там термин «национальный» как «согражданство» не работает. Там работает термин «национальный» как «нация» и «этнический» как «не нация». Более низкий статус у этой второй группы. Это мне напоминает, может быть, я неточно буду цитировать: разделение на коренные народы и меньшинства в некоторых странах Балтии. Было такое в законах. Борис меня сейчас поправит. Борис ЦИЛЕВИЧ Действительно, проблема концептуализации через терминологию исключительно важна. Она и намного сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Наша организация в течение последних полутора лет занимается интересным проектом. Мы пытаемся создать базу данных национального законодательства в посткоммунистических государствах Восточной и Центральной Европы, имеющего отношение к проблематике меньшинств, языка, эгнично- сти и так далее. Тут, конечно, добавляется еще проблема перевода, потому что очень часто в национальных языках понятия имеют очень серьезные смысловые нюансы. Но тем не менее, действительно, просто для иллюстрации... Сергей упомянул страны Балтии. В Латвии эту понятийную базу определяет закон от 19 марта 1991 года, имеющий очень претенциозное название: «О свободном развитии национальных и этнических групп Латвии и праве на культурную автономию». На самом деле, конечно, никакой культурной автономии там нет, она есть в названии, но не более того. И иерархия там примерно такая. По-латышски это звучит «паматтаута», что, в общем, на русский очень трудно перевести иначе как «коренной народ». В то же время есть небольшая группа — ливы, которую опять же приходится переводить как «коренной народ», но уже в смысле... Сергей СОКОЛОВСКИЙ «Традиционные меньшинства» — там была категория... Борис ЦИЛЕВИЧ В законодательстве не было. В околоюридическом дискурсе была. Но дело в терминологии, которая используется: национальные и этнические группы. Естественно, никто не может ответить на вопрос, какая между ними разница: какие группы национальные и какие этнические. Те эксперты, которые участвовали в подготовке этого закона, они как бы неформально депутатам так объясняли, что национальные — это те, которые имеют где-то «свое государство», этнические — нет; это как бы известный подход, но это нигде не записано — не то что в законах, но и где-то в более или менее академических текстах.
Этот закон явно устарел, он такого, вобщем-то, чисто перестроечного периода, декларативный. Я был одним из членов рабочей группы, которая разрабатывала новый закон. Мы выбрали другую линию, мы очень твердо придерживались терминологии Европейской рамочной конвенции о защите национальных меньшинств. Этот законопроект был успешно разработан, но правительство даже не стало подавать его в парламент, это еще дело будущего. В России — несколько проще, поскольку законодательная база строится не на защите меньшинств. Основная парадигма — не защита меньшинств, а культурная автономия. Круг субъектов культурной автономии достаточно широк и как бы нет необходимости его жестко регулировать. То есть вы уходите от этой проблемы, я имею в виду российское законодательство, каким-то образом, но, конечно, концептуально это имеет очень большое значение. Те же самые проблемы существуют на уровне, скажем, Совета Европы и ООН. Вот почему национальное меньшинство? Одно из объяснений даже такое: национальное — это значит не региональное. То есть Европейская рамочная конвенция была задумана именно для меньшинств, существующих в пределах целого государства. К региональным меньшинствам вроде бы, по идее, должна быть применима Европейская языковая хартия (хотя там субъектом являются языки). На практике получается, что государства- участники рамочной конвенции намного охотнее применяют ее именно к региональным меньшинствам. Например, Германия просто установила список меньшинств, включила туда сорбов и фризов. Это, скорее, региональные, чем национальные меньшинства. Ну и так далее, я не буду больше развивать эту тему. Проблема определения национального меньшинства — это, конечно, тема отдельного и очень долгого разговора, вы знаете все эти сложности. Я хочу только подчеркнуть, что есть фундаментальные различия между подходом ООН, с одной стороны, и Совета Европы — с другой. Все-таки сегодняшняя позиция Совета Европы определяется Рекомендацией Парламентской Ассамблеи № 1201 1993 года, которая вводит достаточно ограничивающее определение национального меньшинства. Это не юридически обязывающий документ. Документом он стал бы, если бы его утвердил Комитет министров. Этого никогда не было сделано, поэтому это только проект. Более того, это проект, который входит в явное противоречие с Общим комментарием № 23 Комитета ООН по правам человека, который предлагает намного более широкое понятие национального меньшинства в смысле применимости статьи 27 Пакта о гражданских и политических правах. То есть на самом деле на международном уровне в этом смысле ясности и порядка ничуть не больше, чем на уровне российского законодательства и законодательства субъектов Федерации. И последнее. Ситуация в академическом смысле, в частности политологическом, как мне кажется, тоже очень неясная. В частности, Уилл Кимлика (Will Kymlicka) очень последовательно проводит эту линию на противопоставление национального меньшинства и иммигрантского меньшинства— «migrant minority». Этот подход Саша Осипов критикует в книге под редакцией Ким- лики, которая должна выйти до конца этого года и в которой есть и моя статья. Я тоже очень критикую этот подход, но мы, как вежливые люди, критикуем, скорее, его применение в посткоммунистической Центральной и Восточной Европе. На самом деле эта критика могла бы иметь и достаточно универсальный характер, поскольку каких-то твердых критериев установить тут невозможно. Как мне кажется, в данном случае проявляется одна особенность американской политической философии. Это ее стремление как бы помочь нам, то есть перенести принципы либеральной философии, вполне оправдавшие себя в том мире, на нашу посткоммунистическую почву. Это может нам сослужить медвежью услугу.