Сергей АБАШИН У меня такой вопрос. В вашем докладе невольно все время было противопоставление российской (советской) науки, которая активно использует этнический расистский дискурс, и зарубежной науки, которая давно уже отошла от этого расистского этнического дискурса, вполне избавилась от всех его недостатков.
Я хотел, чтобы вы прокомментировали этот сюжет подробнее. И второй вопрос. Может быть, вы читали в журнале «Этнографическое обозрение» рецензию Виктории Коротеевой по поводу книг Андерсона16. В ней она высказала упрек в том, что Андерсон и Геллнер часто аргументируют свои взгляды удачными, броскими фразами и иронией. Вашему докладу тоже можно бросить этот упрек Коротеевой, потому что вы полемизируете с оппонентами, иронизируя над ними. Насколько такой прием оправдан? Насколько он достигает той цели, которой вы хотите достичь? Владимир МАЛАХОВ По поводу первого замечания: я его ожидал. Спасибо, что вы его сделали. К сожалению, у нас просто нет времени подробно входить в этот сложнейший комплекс проблем. Буду предельно краток. Разумеется, не надо думать, что «у них» сплошь продвинутые исследователи, а «у нас» сплошь недоумки. У «них» тоже идут дебаты между приверженцами эссенциалистской и конструктивистской парадигм. Тот же Энтони Смит, которого я упоминал, стоит на позициях эссенциализма. Я особенно хорошо знаю немецкоязычную ситуацию и вижу, с какой гигантской симпатией они относятся к нашим работам, занимающимся конкретными исследованиями, особенно если те (а это обычное дело) исходят из эссенциалистской и даже примордиалистской методологии. Возьмем, например, Андреаса Каппелера. Ему очень нравится как раз то, что делают люди, стоящие ближе к позитивистскому историцизму, чем какие-либо конструктивисты. И он употребляет свое влияние при лоббировании — в фондах, которые приглашают людей на конгрессы и стажировки, дают стипендии и так далее. Словом, ситуация в западном академическом сообществе во многом похожа на нашу. Так что мне бы очень не хотелось, чтобы из моих слов складывалось представление о господстве социального конструктивизма на Западе. Там, кстати, наряду с убежденными примордиалистами спекулятивного, так сказать, плана, есть и примордиалисты органицистского, биологистского толка. Петер ван ден Берге, например. Это исследователь, который фактически сводит этнич- ность к генам. По его теории этническая группа обречена на воспроизводство в своем поведении и мышлении тех образцов, которые заложены в генотипе ее членов. Что касается критики Викторией Коротеевой Геллнера, Хобсбаума и Андерсона, то, конечно же, статью эту я изучал внимательно еще в 1993 г., когда она выходила в «Этнографическом обозрении». Что я могу сказать? Разумеется, есть различие в жанрах. Работа Геллнера выполнена в жанре своего рода социологического эссе, и поэтому определенные ходы мысли там просто не нюансировались — подобное данным жанром не предполагается. А когда такой человек, как, скажем, Смит, пишет в жанре научного трактата, ему надо прояснять основания своих суждений, ему нельзя отделаться красивым афористичным высказыванием там, где надо аргументировать. Ну и что? Во-первых, случались достаточно многочисленные полемические столкновения. Одному из них с участием Геллнера я даже был свидетелем в 1994 г. Так что, прибегая к иронизированию или нет, можно было обсуждать проблему на одном поле и устно и письменно. Вспомним, например, полемические выступления против конструктивистов у Смита или у Лии Гринфельд. Сергей АБАШИН Можно мне уточнить? Какая цель нынешнего разговора или вашего выступления, вашей позиции? Это цель вступить в какую-то форму диалога со сторонниками этнического дискурса, переубедить их? Тогда ирония, которая вызывает отторжение, создает эмоциональный конфликт, здесь неуместна. Или цель, наоборот, создать свой дискурс, свой «язык», параллельный, конфрон- тирующий с этническим дискурсом и с носителями этого «языка»? Тогда, наверное, ирония — это вполне допустимое оружие в споре. Но нужна ли такая цель? Нужно ли ее ставить? Владимир МАЛАХОВ Моя ирония порождена недоумением, которое я испытал, изучая способы обращения с «этничностыо» в российской академической литературе. Понятно, что «Этнографическое обозрение», которое выходит тиражом 910 штук — это одно, а учебные пособия и популярные брошюры — это другое. Но между академической литературой и популярными изданиями существует явная связь. Этноцентричность академического дискурса не может не сказаться на публикациях, предназначенных для широкой аудитории. Когда в учебниках и популярных брошюрах уже в виде формул, в виде окончательных дефиниций преподносятся весьма сомнительные допущения (да еще набираются жирным шрифтом), мы имеем дело с некоей индоктриниру- ющей процедурой. И бороться с ней иначе как перформативными средствами нельзя. Ее влияние нельзя уменьшить научными трактатами. Академи ческие споры здесь не помогут. Это надо делать на другом поле. Нужно выходить на газеты, нужно выходить на телевидение. Необходимы совершенно иные способы воздействия. Вообще переубедить с помощью чисто логических аргументов никого нельзя. Ибо, как сказал один мудрый человек: если бы геометрические аксиомы затрагивали интересы людей, то и они бы оспаривались. Что касается «нации» и «этноса», то это настолько идеологически нагруженные слова, в них заложены такие эмоциональные и политические инвестиции, что ожидать установления научного согласия относительно их определений — просто наивно.
Проблема таких дефиниций слишком тесно связана с проблемами статуса. От того, как определить ту иную группу — как «нацию» или как «народность», зависит направление колоссальных денежных потоков. Если позволите, случай из моего личного опыта. Связан он с моим преподаванием в Высшей школе социальных и экономических наук. Не так давно слушательница, которая прослушала два моих курса (один — «Национализм как политическая идеология», другой — «Мультикультурализм: дискурс и политическая реальность»), обсуждала со мной проект магистерской диссертации. Это было уже после всех лекций и семинаров, где говорилось об определенности этнической идентичности самосознанием и культурой, о нереду- цируемости этничности к биологии. Все, казалось, было разжевано до такой степени, что воспринималось как трюизм. Так вот, в ходе обсуждения проекта мы заговорили о книге о культурном плюрализме во Франции. Говоря об авторе этой книги, я заметил, что не знаю, кто он на самом деле, — по-моему, он не француз, говорю я (имея в виду, что он не из Франции). И что же я слышу? Что «на самом деле он еврей». Так что год работы, как оказалось, псу под хвост. Понимаете? Она живет в дискурсивном поле, которое определяет, что есть «на самом деле». На самом деле он еврей, она же знает, это истина. А то, что он из Британии или Франции — это неважно. Как с этим бороться? Если вы видите в девяноста случаях из ста, что под нацией понимают этнос, или под этносом понимают кровнородственное сообщество, или считают этнос автономным агентом социального действия, самостоятельный, либо коллективной персоной — чисто теоретически это опровергнуть невозможно. «Опровергнуть» это (я имею в виду преодолеть как мыслительный навык) можно через косвенные действия. В частности, перформативно. Как может, например, утвердиться употребление термина «национальное» в неэтническом смысле? Вот сериал «Агент национальной безопасности», он же не об агенте этнической безопасности, он — об агенте национальной безопасности. Или «Общенациональная газета». Это не газета русского народа, это газета российской нации как политического и социокультурного сообщества. Или телепередача «Национальный интерес». Это опять же не интерес какой-то группы, а интерес нации как гражданско-политического целого. Так что журналисты за несколько лет косвенным образом достигают результата, которого ни ученые, ни педагоги прямым образом достичь не могут. Андрей ТУЗИКОВ Не кажется ли вам, что вы тоже совершили определенную реификацию, ре- ифицировав гражданские отношения? Ведь основная идея (core idea) либерального дискурса — это именно автономность личности, автономность гражданского общества. Но ведь это феномен отнюдь не вещественный, он тоже возникает только в социальных отношениях, в социальной практике. А у вас как бы прозвучало, по крайней мере, что есть нечто позитивное — то, что противостоит плохому консерватизму, который занимается гипостазирующей реификацией. Но мне показалось, что вы использовали как бы гипостазирующую реификацию номер 1 против гипостазирующей реификации номер 2. А в принципе из них можно выпрыгнуть? Сергей СОКОЛОВСКИЙ Несколько слов о гипостазировании. Мне кажется, это такой троп или особенность мышления, который, вообще говоря, неизбежен и просто должен рефлексироваться; мне кажется, что процессы гипостазирования присущи любому абстрагированию. Ведь что такое абстрагирование? Мы пытаемся уложить сложную реальность в упрощенную схему, а любой схематизм как редукция, конечно же, означает описание большего через меньшее, через свертку, что и есть, в общем, гипостазирование. Мы берем часть и по части пытаемся объяснять целое. Если мы рассмотрим внимательно собственные тексты и тексты друг друга, то мы увидим там это самое гипостазирование если не этнического, то чего-нибудь другого: языкового, дискурса, элит, их роли в наших объяснениях. Владимир МАЛАХОВ По поводу опасности гипостазирования. Конечно, эта опасность всех всегда подстерегает. Все можно реифицировать. В том числе и саму категорию реификации. ' Для меня гражданское общество — это не некий terminus technicus, подброшенный нам, россиянам, откуда-то извне квазилиберальным Западом. Это регулятивная идея. Как всякая регулятивная идея она лишь определяет горизонт нашего действия, но она нигде не воплощена. Авантюра в Косово это еще раз показала. То, что либеральный Запад повел себя в высшей степени нелиберально, и то, что эти бомбардировки находились в вопиющем противоречии с самими основаниями либерального дискурса, более-менее однозначно. И цезура, проходящая между российскими и западными участниками интеллектуального сообщества, очень показательна. Получилось, что по национальному (не этническому, а именно национальному) признаку здесь прошел водораздел, то есть подавляющее большинство российских участников эту акцию осуждает, подавляющее большинство западных участников эту акцию поддерживает. Тот же самый Ю. Хабермас поддерживал. Потом, правда, открестился, сославшись на слишком большое количество жертв среди мирного населения. Но то, что можно в принципе навязывать свободу бомбами, — это его не смущало.