Глава XXV (Что) хотя о добром ангеле говорится, что он не может грешить только потому, что имеет такое знание после падения диавола, — все равно это к славе его
Учитель. Что касается того, что оба они — и добрый ангел, и злой — знают наверное, что за такую вину такая следует плата, то как разное у них знание, так и причина знания не одна, и конец непохожий. Ибо то, что один знает из своего опыта, то другой усвоил из его примера.
Но первый так, что не устоял, а второй иначе, устоявши. Поэтому как первому, ибо он постыдно не устоял, — знание его в посрамление, так второму, поскольку он устоял, — знание его во хвалу. Значит, если о добром говорится, что он не может грешить уже только потому, что имеет такое знание, то достаточно ясно, что насколько славно знание, похвальной стойкостью приобретенное, настолько же к славе служит и неспособность греха, рожденная из славного знания. Стало быть, как злой ангел достоин хулы, ибо не может вернуться к праведности, так этот достоин хвалы, ибо не может отойти от нее. И немудрено: ибо как тот не может возвратиться к ней, потому что отошел только по злой воле своей, так этот уже не может отойти от нее, пребыв твердым только по доброй воле. Итак, ясно, что как тому невозможность восстановить утраченное есть отмщение за грех, так этому невозможность утратить сбереженное есть награда за праведность. Ученик. Это твое размышление о знании и неспособности доброго ангела было бы весьма хорошо, если бы, как ты утверждаешь, эти знание и неспособность были у него потому, что он устоял. Но ведь похоже, что он привержен им не потому, что сам был тверд, а потому, что отпадший был нетверд. Учитель. Если это так, как ты говоришь, тогда добрый ангел может радоваться падению отступника-ангела, как тот, кому перепало от того, что другой пал* ибо (тогда) он допущен к этому знанию, благодаря которому не может ни грешить, ни сделаться несчастным, не потому что сам заслужил это благом, но потому что другой ему это заслужил злом. Конечно, все это полная нелепица. Ученик. Чем нелепее представляешь ты то, что устоявший ангел выгадал от падения согрешившего, тем более необходимо, чтобы ты показал, что он наделен знанием, о котором речь, не потому, что тот согрешил. Учитель. Ты не должен говорить, что добрый ангел потому достиг этого знания, что злой согрешил; но следует говорить, что добрый ангел потому пришел к этому знанию от примера падшего, что тот согрешил. Ведь если бы никто из них не согрешил, Бог дал бы каждому из них в награду за твердость одинаковое знание — по-другому (чем теперь), без примера чьего-либо падения. Никто ведь не станет говорить, что Бог не мог бы по-другому дать своим ангелам это знание. Следовательно, когда тот согрешил, на его примере Он научил другого тому, чему (и так) собирался научить; не от неспособности своей, как если бы иначе не мог, чем так, но от вящей способности, которой мог из зла сделать добро, чтобы и зло не оставалось без дела в царстве всемогущей премудрости.
Ученик. Очень по душе мне то, что ты говоришь. Учитель. Итак, ясно, что если добрый ангел не может грешить уже одним тем, что знает, что за грехом злого последовало наказание, то эта неспособность все же ему не к умалению заслуг, но как награда за сбереженную праведность. А он, как ты знаешь — выше мы уже это выяснили, неспособен грешить потому, что настолько был возвеличен благодаря твердости своей, что уже и не видел, чего больше можно было бы пожелать. Ученик. Все, что мы выше нашли в рассуждении, прочно в памяти моей. Глава XXVII Откуда вошло зло в ангела, который был добрым Но пусть не утомит тебя коротко ответить (еще) на глупый вопрос мой, чтобы сам я знал, как отвечать спрашивающим об этом: ибо не всегда легко ответить что-то разумное глупцу, спрашивающему глупости. Итак, спрашиваю: откуда явилось первое зло, называемое неправедностью, или грехом, в ангеле, который создан был праведным? Учитель. Скажи мне, откуда явилось ничто в нечто? Ученик. Ничто ни явилось, ни удалилось. Учитель. Что же ты тогда спрашиваешь, откуда взялась неправедность, — она ведь ничто? Ученик. Потому что, когда праведность ушла оттуда, где она была, мы говорим, что «пришла неправедность». Учитель. Тогда и говори более правильно и отчетливо и спрашивай об уходе праведности. Ведь часто умело заданный вопрос помогает ответу, а неумелый влечет за собой еще более трудный вопрос. Ученик. Значит, почему же ангела праведного праведность покинула? Учитель. Если уж ты хочешь говорить правильно, то не она «покинула» его, но он ее бросил, пожелав недолжного. Ученик. Почему он бросил ее? Учитель. Когда я говорю, что «пожелав недолжного, бросил ее», — этим ясно указываю, почему и как он бросил ее. Ибо он бросил ее потому, что хотел того, чего хотеть было не должно; и таким образом, желая недолжного, он утратил ее. Ученик. Почему же он хотел недолжного? Учитель. Никакая причина не предваряла этого хотения, кроме той, что он мог хотеть. Ученик. Разве потому хотел, что мог? Учитель. Нет, ибо равно мог и добрый ангел хотеть, но не хотел. Ведь никто не хочет того, чего может хотеть лишь по той причине, что может этого хотеть. Ученик. Но тогда почему же хотел? Учитель. Не по другой причине, как по той, что хотел. Ведь это хотение не имело никакой другой причины, которой оно сколько-то подталкивалось или привлекалось бы. Но оно само себе было и «действующей причиной», если можно так сказать, и действием.
Еще по теме Глава XXV (Что) хотя о добром ангеле говорится, что он не может грешить только потому, что имеет такое знание после падения диавола, — все равно это к славе его: