Данный раздел призван избавить от представления, будто Аристотель предлагал в своей «Этике» теорию цен. Такая теория имеет действительно ключевое значение для понимания рынка, главная функция которого — формирование цены, уравновешивающей спрос и предложение.
Ни одно из этих понятий, однако, Аристотелю знакомо не было. Постулат о самодостаточности подразумевал, что только торговля, необходимая для восстановления самодостаточности, была естественной и поэтому правильной. Торговля осуществлялась посредством актов обмена, что опять же подразумевало определенную пропорцию обмена. Ho как вписать акты бартерного обмена в рамки сообщества? И если бартер существует, то по какому соотношению он должен осуществляться? Что касается происхождения бартера, то ничто не могло быть более убедительным для философа Gemeinschaft, нежели смитовское предположение о склонности к обмену, якобы присущей индивиду Обмен, говорил Аристотель, возник из потребностей разросшейся семьи, члены которой первоначально сообща пользовались вещами, которыми сообща и владели. Когда их численность возросла и они были вынуждены поселиться порознь, то вдруг обнаружилось, что им не хватает каких-то вещей, которыми они ранее пользовались сообща и которые теперь приходится получать друг у друга50. В результате они стали делиться друг с другом51. Короче, взаимность такой помощи достигалась в форме бартера52. Отсюда — обмен. Пропорция обмена должна быть такой, чтобы она могла поддерживать отношения в сообществе53. Руководящим принципом опять-таки были не интересы индивидов, а интересы сообщества. Умения людей различного статуса должны обмениваться по норме, пропорциональной статусу каждого: продукт работы строителя обменивался на многократно умноженный продукт работы сапожника. Иначе бы взаимность нарушилась, и сообщество не сохранилось54. Аристотель предложил формулу, по которой пропорция обмена (или цена) должна была устанавливаться55: она определяется точкой пересечения двух диагоналей, каждая из которых отражает статус одной из двух сторон56. Точка формально находится при помощи четырех величин — по две для каждой диагонали. Метод оказался невнятным, результат неточным. В экономической теории четыре определяющих величины представлены правильно и четко путем выделения пары показателей на кривой спроса и пары показателей на кривой предложения — они и задают цену, расчищающую рынок. Решающее различие состояло в том, что современный экономист имел своей целью описание рыночного ценообразования, но подобная мысль была далека от сознания Аристотеля. Он был занят совершенно другой, по своей сути практической проблемой — выводом формулы, по которой цену следовало устанавливать. Довольно неожиданно, что Аристотель, похоже, не видел другой разницы между заранее установленной ценой и ценой, полученной в результате торга, кроме разницы во времени: первая из этих цен существовала до того, как происходила сделка, а вторая — появлялась позже57. Цена, возникающая в ходе торга, настаивал он, будет, скорее всего, чрезмерной, поскольку договариваться о ней приходится в ситуации, когда спрос еще не удовлетворен. Уже одного этого достаточно, чтобы убедиться в наивности представлений Аристотеля о функционировании рынка. Очевидно, он был уверен в том, что справедливо установленная цена должна отличаться от цены, получаемой в процессе торга. Заранее установленная цена помимо справедливого характера имела и то преимущество, что позволяла отделить естественную торговлю от неестественной. Коль скоро цель естественной торговли заключается исключительно в том, чтобы восстанавливать самодостаточность, предварительная фиксация цены обеспечивает это условие за счет исключения прибыли. Эквивалентность (как мы далее будем называть заранее установленную пропорцию обмена) призвана поэтому предохранять естественную торговлю. В результате торга цена может принести прибыль одной из сторон за счет другой и таким образом подорвать единство сообщества, вместо того чтобы служить его предпосылкой. Для современного, приспособленного к рынку ума рассмотренная здесь и приписываемая Аристотелю мысленная цепочка должна казаться серией парадоксов. В ней нет места представлениям о рынке как двигателе торгов, о ценообразовании как функции рынка, о наличии у торговли иных функций, кроме обеспечения самодостаточности, о причинах, по которым заранее установленная цена может отличаться от цены, сложившейся на рынке, и рыночные цены должны колебаться, наконец, о конкуренции как механизме, формирующем цену, которая уникальна тем, что расчищает рынок и может поэтому считаться (единственной) естественной нормой обмена. Вместо этого рынок и торговля рассматриваются здесь как раздельные и различные институты: цены — как создаваемые обычаем, законом или оглашением; прибыльная торговля — как неестественная; заранее установленная цена — как естественная; колебания цен — как нежелательные и естественная цена — как выражение взаимной оценки статусов производителей, а вовсе не объективная оценка обмениваемых товаров.
Для разрешения этих кажущихся противоречий понятие «эквивалентность» оказывается определяющим. В ключевом фрагменте о происхождении обмена (allage) Аристотель дал предельно точную характеристику этому основному институту архаического общества — обмену по эквивалентностям. Увеличение размера семьи означало конец ее самодостаточности. При отсутствии то одной вещи, то другой члены семьи были вынуждены восполнять нехватку чего-либо, опираясь друг на друга. Некоторые варварские народы, по словам Аристотеля, все еще практикуют подобный обмен натурой: «Они обмениваются между собой только предметами необходимости: например, они обменивают вино на хлеб и наоборот [столько, сколько требуют обстоятельства и не более... и так с каждым их видом]. Такого рода [обмен] не против природы и вовсе не является разновидностью искусства наживать состояние, ведь его назначение — восполнять то, чего недостает для согласной с природой самодовлеющей жизни»25. Институт обмена по эквивалентностям был предназначен для обеспечения порядка, при котором все домохозяева могут претендовать на долю необходимых продуктов в установленной пропорции в обмен на продукты, которые оказались в их собственном распоряжении. Ни от кого не требовалось в ответ на просьбу отдавать свое добро, не получая ничего взамен. Так, бедняку, у которого не было никакого эквивалента для обмена, надлежало свой долг отработать (отсюда огромная социальная важность института долгового рабства). Таким образом, бартер произошел из института распределения предметов жизненной необходимости; бартер был призван обеспечить всех домохозяев этими предметами до уровня достаточности; это было институционализировано в качестве обязанности домохозяев, чтобы те отдавали часть своего излишка необходимых продуктов любому другому домохозяину, у которого случилась нехватка соответствующего конкретного продукта, по его просьбе в меру этой нехватки, и только в этих пределах; обмен совершался в установленной пропорции (эквивалентности) на другие продукты жизненной необходимости, имеющиеся у данного домохозяина в запасе. Если это выразить в юридических терминах, насколько это возможно применить к столь примитивным условиям, обязательство домохозяина касалось такой бартерной сделки, размер которой ограничен величиной, характеризующей нужду истца в данный момент, которая совершается в эквивалентной пропорции с исключением кредита и предметом которой могли быть все жизненно необходимые продукты. В «Этике» Аристотель подчеркивал, что, несмотря на эквивалентность обмениваемых товаров, одна из сторон оказывалась в выигрышном положении, а именно та, которая была вынуждена предложить эту сделку. Тем не менее в конечном счете процедура сводится к взаимности, поскольку в другое время наступал черед другой стороны выиграть от этой возможности. «Дело ведь в том, что и государство держится на пропорциональном ответном деянии... иначе [никто не передаст (свои припасы)], между тем как вместе держатся благодаря [такой] передаче, недаром храмы богинь дарения ставят на видном месте: чтобы воздаяние осуществилось, это ведь и присуще благодарности — ответить угодившему услугой за услугу и в свой черед начать угождать ему»58. Ничто, на наш взгляд, не может лучше показать значение взаимности, чем это разъяснение. Это можно назвать открытостью для взаимности. Обмен здесь выступает элементом поведения, основанного на взаимности в противовес рыночному взгляду, который наделил бартер качествами, прямо противоположными щедрости и милосердию, сопутствовавшими идее взаимности. Если бы не эти принципиальные разъяснения, мы, возможно, все еще были бы не в состоянии идентифицировать такой жизненно важный институт архаического общества, несмотря на груцы документальных свидетельств, раскопанных последними двумя-тремя поколениями археологов. Цифры, выражающие математические соотношения между единицами продуктов разного рода, всюду переводились ориенталистами как цена, ибо существование рынков подразумевалось как нечто само собой разумеющееся. В действительности эти цифры обозначали эквивалентность, совершенно не связанную с рынками и рыночными ценами; их фиксированность была врожденной, не предполагающей никаких предшествующих колебаний, завершаемых неким процессом установления или фиксирования цены — именно этот образ подсказывается самими этими выражениями. Ho язык в данном случае нас обманывает.