Феноменологическая социология считает проблему значения и, следовательно, природу социальной реальности главной темой своих исследований. Тем самым она дает возможность проведения водораздела между нею и прочими социологическими направлениями.
Если стать на позицию, согласно которой характерной чертой социального мира, отличающей его от мира объектов или мира природы, является присущий ему имманентный смысл, то этим мы не только определим основной предмет и задачи социологии, но и дадим критерий суждения о любом из конкурирующих социологических направлений. Онтологические предпосылки феноменологической социологии, заимствованные из феноменологической философии, утверждают наличие социального мира, конституированного и существующего как субъективно значимый мир. В свою очередь основной чертой феноменологической модели человека является человеческая способность выработки значений. «Нам сужден мир значений», — писал Мерло-Понти [149, р. XIX]. С точки зрения феноменологии мы получаем, таким образом, возможность судить о других социологических направлениях в зависимости от того, как они концептуально и методологически относятся к проблеме значения. Если люди действуют на основе значений, которыми они наделяют собственные миры, и если задача социологии состоит в понимании человеческих действий, тогда самыми точными социологическими интерпретациями будут те, что сводят до минимума 'коррекцию человеческих действий, добиваясь соответствия собственных описаний значимым человеческим действиям, описаниями которых они являются. И наоборот, теории, игнорирующие проблему значения, произвольно трактующие связанные с нею аспекты социального мира, тем самым безо всякой необходимости корректируют процессы и явления изучаемой реальности. Если такая коррекция имеет место, закономерно встает вопрос о природе свойственного этим теориям обоснования. Если установление соответствия между социологическим описанием и непосредственно переживаемой индивидами реальностью вызывает затруднения, можно усомниться в обоснованности этого описания. Если же такое соответствие установить невозможно, то связь описания с какой-либо из переживаемых членами общества реальностей становится вовсе проблематичной. Проблема обоснованности будет более детально анализироваться в шестой главе, здесь же достаточно заметить, что в рамках феноменологической социологии критерий оценки альтернативных точек зрения находится на уровне субъективных, или непосредственно переживаемых, значений. Один из подходов к анализу выработанных традиционной социологией процедур отбора и абстрагирования социальных явлений, ведущих к корректированию исследуемой реальности, был предложен Гибсоном Уинтером [224]. Основываясь на феноменологическом описании сознания, Уинтер сопоставляет несколько господствующих социологических точек зрения на социальный мир и пытается прояснить их отношение к «переживаемому миру». При этом ему удается, используя в качестве критерия адекватности характерный для феноменологии образ человека, противопоставить феноменологическую онтологию (человек как существо, обладающее способностью выработки значений) онтологическим представлениям, свойственным прочим социологическим направлениям. Уинтер показывает, что модель человека, лежащая в основе большинства социологических теорий и исследований, не соответствует феноменологическому описанию сознания. С точки зрения феноменологии большинство социологических описаний представляет собой коррекцию действительных форм человеческого бытия в мире. Уинтер начинает свой анализ с признания того, что «мир интенционального «я» не бывает полностью открытым для другого, даже при наличии самых интимных отношений» [224, р. 119]. Мы не можем, считает он, «внутренне пережить в нашем сознании все богатство и своеобразие сознания другого». Другому свойственно свое, особое видение мира, которое не поддается полному постижению во всей его уникальности. Признание человеческой интенциональности не только ограничивает возможности социологического познания, но и заставляет социологов глубже задуматься над поставленным Вебером [220] и позднее Шюцем [190] вопросом. о том, как приблизиться к познанию интенциональности, оставаясь при этом на строго научных позициях. Типичные решения этой проблемы, при которых человеческая интенциональность оказывается в различной степени скорректированной в ходе применения к ней процедур социологического теоретизирования, представлены на рис. 1, где сопоставляются четыре господствующие в социальной науке точки зрения. Существуют, как полагает Уинтер, несколько типичных уровней абстракции, характерных для разных стилей теоретизирования в социологии. Уровень абстракции определяется свойственной ему моделью человека, предполагаемой им природой упорядоченности социальных объектов и тем, как он рассматривает социальное действие. Различаясь по каждому из этих параметров, уровни абстракции различаются и по характеру формулируемых ими принципиальных теоретических проблем, и по типу предлагаемого ими объяснения. Эти уровни аб стракции могут быть расположены в иерархическом порядке, отражающем относительную удаленность каждого из них от социальной реальности, то есть от человеческих проектов, к познанию которых они стремятся, от интенциональности человека в миреХотя каждый уровень неизбежно подразумевает определенного рода отбор объектов из той реальности, которую он стремится понять, центральный пункт аргументации Уинтера Бихевиористский Побуждения Равновесие сил Законы функционалистский Потребности Сохранение системы Стандартные переменные СТИЛЬ ТЕОРЕТИЗИРОВАНИЯ волюнгасмсгсьин ДЕЯТЕЛЬ СОЦИАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК (интегрирующий фактор) ДЕЙСТВИЕ (форма) Интересы Доминирование/компромисс Идеальные конструкты Инте»4ИJHJЛ 4С тский Упорядоченность значений Проекты Импгичигнык уроэень Спонтанность Иитенциональность Схема (телесный (реализованная) субъект) Рис. 1. Типы подходов к изучению социального мира По Уинтеру [224, р. 114]. «Стрелка, идущая из левого нижнего угла в правый верхний угол, показывает нарастание степени абстрактности в зависимости от стиля теоретизирования, а также служит выделению фундаментальных элементов структуры социальной реальности, характерных для того или иного стиля» [р. ИЗ]. состоит в том, что чем ближе к реальности этот процесс отбора, тем меньше будет коррекция, и наоборот. Некоторые типичные черты, характерные для теоретических стилей, свойственных тому или иному уровню абстракции, представлены на рис. 1. Недостатки некоторых из них уже обсуждались Уолшем. Каждый из этих стилей по-своему относится к интенциональности. Например, бихевиористский подход реализуется на уровне абстракции, наиболее удаленном от интенциональности: поведение индивидов рассматривается как реакция на внешние и внутренние детерминирующие стимулы, а социальный порядок — как результат равновесия сил. Человеческая же деятельность понимается в терминах «научных» законов. Проблема интенциональности, проблема значения полностью игнорируемся бихевиористами, сводящими сознание к простым ощущениям. На нижнем уровне иерархии рекомендуемый феноменологией интенционали- стский стиль отдает перзеьство тем модусам внимания, которые связывают действующего индивида с его миром. В качестве отправною пункта он берет проблему значения и понимает действие с точки зрения значимых проектов человека. Действительную проблему для социальных наук представляют не те явления, которые допускают сравнительно точную формулировку, а те, которые такой формулировке не поддаются. Социальные же значения именно таковы. Как утверждает Уинтер, «ученый может принять значение на веру или исследовать его; избежать его он не может» [224, р. 124]. Сторонники бихевиористского и функционалистского стилей как раз и принимают значение на веру, рассматривая его как эпифеномен социальных сил или системы потребностей. Именно поэтому их цели, методы и используемые ими предпосылки ведут к объяснению, редуцирующему и корректирующему социальную реальность в соответствии с их научным идеалом. Более того, поскольку никогда не уточняется, чья именно реальность становится предметом объяснения, невозможно установить связи между объяснениями и реальными человеческими переживаниями. Это усугубляется отсутствием правил перехода от прямого наблюдения к избранному уровню концептуальной абстракции. Феноменологическая социология выдвигает альтернативный подход. Она принимает интенциональное «я» в качестве отправной точки социологического анализа и считает сугубо человеческий уровень абстракции — уровень социальных значений — фундаментом систематической социологической рефлексии и абстрагирования. Это требует, разумеется, разработки новых методов подхода к повседневному миру и его исследованию. Но здесь-го и прерывается хол рассуждений Уинтера, ибо, хотя он детально рассмотрел особенности предмета феноменологической социологии, ему не удалось ответить на вопрос, как следует разрабатывать эти методы, а потому он предоставляет другим предметное исследование и анализ методологических проблем. Поскольку свойственный каждому подходу уровень абстракции определяет тип избираемых теоретических проблем, он определяет и тип анализируемых данных и, следовательно, особенности методологического стиля. Так, например, социологу, делающему эмпирические обобщения на уровне социальной системы или общества в целом, необходимы данные, относящиеся ко всему обществу. Мало кто (если вообще кто-нибудь) из социологов имеет возможность сам собрать такого рода данные. Имеющиеся же данные, характеризующие такой объект, как «общество», выражены обычно в сжатой, в высшей степени абстрактной форме, независимо от того, является она числовой (например, демографические нормы) или языковой (скажем, законы уголовного права). Но если социолог хочет делать выводы, основываясь на фактах, а не на собственном воображении, ему не остается ничего иного, как работать с этими абстракциями, сформулированными первоначально для практических, а отнюдь не для социологических целей, Данные такого рода — продукт обыденного практического мышления. Практические цели, для достижения которых и благодаря которым появились на свет эти данные, определили их особенные характер и форму. Если их характер и форма соответствуют тому, что требуется социологу для решения его проблем, — это не белее чем случайное совпадение. Чаще всего, используя несоциологические данные в социологических целях, социолог рассматривает их как приближенное выражение «реально существующих тенденций»; числовые показатели, напоимер, понимаются как более или менее точные суммарные выражения «действительно имевших место» событий. Такой подход требует принятия на веру категорий, в которых фиксируются эти данные. Предполагается, что категории измерения данных однозначно соотносятся с явлениями, с которыми они связаны. Такой подход к Данным неизбежно ведет к совпадению интересов социолога и практических интересов, являющихся главной причиной появления такого рода данных. Сам того не замечая, социолог, использующий данные, организованные в категориях практического мышления, оказывается вынужденным принять обыденное определение ис- следуемой ситуации.
Социологическая проблема совпадает в таком случае с социальной проблемой, поскольку она формулируется на основе данных, собранных в целях принятия практических решений. Феноменологическая социология, напротив, делает предметом исследования именно те явления, которые принимаются на веру традиционной социологией. Выработка статистических данных в целях практического принятия решений рассматривается ею как феномен, сам по себе заслуживающий внимания исследователя. Категории, используемые в практике составления официальной статистики, трактуются ею как социальные конструкты, стоящие в неопределенном отношении к соответствующим событиям *. Порядок, который эти категории навязывают явлениям, таков, что конкретные его характеристики (выражаемые, например, в официальных индексах) можно понять, лишь изучив сами эти категории. Отсюда следует, что так называемым «макросоциологам» или «системным теоретикам», которые изучают общество в целом, опираясь на данные, собранные в практически целях, волей-неволей приходится принимать на веру значение этих данных. Такое принятие значения ведет к имплицитному совпадению социологического и практического определений ситуации. Опора на практически произведенные данные заставляет, следовательно, остро ставить вопросы о том, что значит для социологии интерпретирующее понимание и почему такое понимание требует отвлечения от ценностей и представлений здравого смысла. Поставив под сомнение значение данных, на которых основаны социологические обобщения относительно «общества» или «системы», мы ставим под вопрос значение самих обобщений. Итак, уровень абстрагирования, определяющий специфику встающих перед социологом аналитических проблем, заставляет его обращаться к тем или иным данным, способствуя тем самым формированию особого методологического стиля. Если исследовать иерархию теоретических подходов — от интенционализма до бихевиоризма,— то окажется, что проблематика сознания и социального значения все больше уступает место анализу внешних, «объективных» характеристик деятельности, так что, в конце концоз, суммарные показатели официальной статистики начинают рассматриваться как адекватный источник суждений об «обществе». Проблемы, связанные с постижением интенциональности, игнорируются, и все внимание сисредоточивается на таких явлениях, к которым применимы стереотипы «научного метода» социологов. В результате в поле зрения исследователя остаются весьма ограниченные характеристики человеческой деятельности. Воплощением традиционного теоретико-методологического подхода служит канонизированная модель «добротного полевого исследования», где логика метода диктует порядок явлений и жестко ограничивает отбор исследуемых черт поведения. Классификация социологических подходов согласно их удаленности от уровня субъективных значений помогает понять истинную природу многих социологических теорий. Те из них, которые в целях анализа рассматривают человека по аналогии с объектами или организмами природного мира или как простого носителя свойств, искажают форму человеческого бытия в мире, а следовательно, и действительную природу общественной жизни. Анализ социологических подходов, пренебрегающих изучением значения и интенциональности, поднимает две взаимосвязанные проблемы. Первая из них касается отношений между социологической деятельностью и ее широким социальным контекстом. Теории, игнорирующие проблематику значений, выдвигают объяснения, абсолютно чуждые интенциональности общественных индивидов, как раз и создающих те самые факты, которые должны объяснить эти теории. Поскольку интен- циональность либо вовсе игнориоуется, либо искажается, смысл и практическая значимость таких объяснений Для самих членов общества оказываются весьма сомнительными. Философская проблема «свобода или детерминизм» также выражает эту дилемму социологического объяснения. Если в социологическом объяснении действия индивидов описываются как определяемые социальными структурами, производительными силами или иными средствами внешнего давления, то социальным индивидам, собственно, нечего делать. Позитивизм рассматривает человека именно таким образом. Но возникает вопрос: могут ли сами члены общества, действия которых понимаются столь детерминистично, принять эту трактовку или извлечь из нее какой-нибудь смысл? Ведь свойственное здравому смыслу признание принципа свободы выбора, воплощенного, например, в понятии ответственности перед законом, заставляет отвергнуть любое объяснение, отрицающее выбор и отвлекающее внимание от его источника и человеческой интенциональности! В отличие от позитивистов сторонники теоретико-методологического подхода, открыто признающего свободу выбора (к ним относится и феноменологическая социология), говорят индивидам, что они могут, если захотят, изменить ситуацию. Социологические описания и информация становятся в таком случае возможным средством прояснения оснований ЙЫ- бора и более полного их осознания. Фактически большинство социологических объяснений, поскольку они не соотносятся с интенциями и значениями, посредством которых реализуются социальные события, оказывается очень трудно перевести в понятия, значимые для членов общества. Там, где такой перевод оказывается невозможным, социология превращается в эзотерическую игру, разыгрываемую отчужденным меньшинством на интеллектуальной обочине общества. Действительно, какой цели могут служить теоретические абстракции социальной науки, если они не соответствуют человеческим переживаниям? Какое значение могут они иметь для членов общества, если они сформулированы таким образом, что отрицают возможность значимого выбора? Вторая, тесно связанная с предыдущей проблема — проблема обоснованности—более полно рассматривается в следующей главе. Но она привлекает наше внимание к внешнему значению социологического объяснения, то есть к его значению для несоциологов. Применительно к проблеме обоснованности релевантные несоциоло- ги — это те, чьи действия пытается понять социолог. С точки зрения феноменологии мало иметь внутренние, чисто социологические критерии обоснованности теоретических построений. Обоснованность следует понимать гораздо шире: для установления внешней обоснованности социолог должен разработать методы, позволяющие вернуть объяснения обратно в мир, из которого они ведут свое происхождение, доказав тем самым, что они не корректируют без всякой необходимости социальную реальность, на объяснение которой претендуют. Социологическое объяснение будет считаться обоснованным только в том случае, если удастся показать, что оно соответствует значениям, используемым индивидами в практике конструирования общественных реальностей и организации повседневной практической деятельности Анализ двух взаимосвязанных проблем —обоснования и социальной значимости социологического объяс нения — показывает, что социологии необходимо обоснование на уровне интенциональности, что социология должна одновременно и основываться на социальных значениях, служащих индивидам для конструирования практической деятельности, и углубленно исследовать их. Признав и поняв специфику человеческого бытия в мире — его интенциональность, — социология получает возможность давать такие объяснения, которые обосно ваны более глубоко, чем того требуют ограниченные каноны традиционного научного метода, и которые — благодаря своему соответствию социальным значениям— не только сами будут значимыми в глазах членов общества, но и будут способствовать более полному осознанию этих значений. Феноменологическая социология, следовательно, стремится разработать такие формы и методы описания, которые позволят избежать разделения человека на субъект и объект. Поскольку она намерена следовать сформулированным феноменологией лозунгам «вернуться к самим вещам» и «быть верным самим вещам» и поскольку «сами вещи» — это значимые переживания человеком самого себя и своего социального мира, ее задачей оказывается описание и объяснение «самих вещей». Однако природа человеческого переживания ставит предел такого рода методологии и связанным с нею описаниям, дающим адекватное, а не скорректированное отображение феноменального социально- . 1 См. обсуждение Силвер:«еном процесса обоснования в седь- главе и мои соображения по этой проблеме в шестой главе. го мира. Поэтому, признав проблему значения центральной проблемой социологии, следует одновременно отказаться от претензий на «объективность» предлагаемых ею описаний. Социолог, как и любой другой человек, опирается на обыденное мышление, и его описания являются продуктом этого обыденного мышления. Наблюдая социальный мир, он остается членом этого мира и никогда не сможет стать над ним, чтобы занять позицию некоего «объективного» наблюдателя. Он, так же как и все прочие люди, подчиняется тем правилам, которые управляют практическим мышлением и обменом мнениями, и если он претендует на некую высшую и абсолютную «объективность», значит, он просто-напросто шарлатан. В таком случае он будет обходить те самые вещи, которые должна исследовать социология, если она хочет остаться верной своему предмету. Обыденное мышление становится, таким образом, центральной проблемой социологии. Так, феноменологическая социология придает первостепенное значение вопросу о том, как люди в повседневных рутинных взаимодействиях осмысливают, создают и воспроизводят те феномены, которые социологи называют «социальные структуры». Такое определение проблематики социологического исследования требует признания того, что социологи получают доступ к этим явлениям только с помощью собственного практического мышления. Применительно к оценке традиционных методов исследования и вырабатываемых ими данных это признание имеет далеко идущие последствия. Ясно, что необходимы новые формы исследования, способные составить альтернативу тем дегуманизирующим методам, которые низводят человека до уровня объекта и в то же время безоговорочно полагаются на здравый смысл как на источник собственного суждения о мире. Фьноменологическая критика, таким образом, выявляет целый ряд в высшей степени проблематичных аспектов современной социологической теории. Это, во- первых, отсутствие четко определенных целей теоретизирования, во-вторых, отсутствие ясно определенных правил выработки теории, в-третьих, отсутствие точного представления о том, что такое теория, в-четвертых, неправильное представление об автономности теории и методологии, приведшее к практическому разделению соответствующих типов деятельности, в-пя^ых, непонимание связи между социологическими теориями и социальными значениями, из которых складываются проекты человеческой деятельности, и, наконец, в-шестых, неосознаваемые последствия применения обыденного мышления как практическими деятелями, так и социологами в целях истолкования социального мира. Все эти проблемы указывают на необходимость выработки таких методов, которые соответствовали бы природе социальных значений и которые дали бы социологам возможность устанавливать обоснованность выдвигаемых ими объяснений на уровне значения.