Н.Н.Моисеев ТЕКТОЛОГИЯ БОГДАНОВА: СОВРЕМЕННЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

1

Сегодня тектология как наука об организации переживает второе рождение: сочинение Богданова привлекает внимание не только историков науки, но и лиц, занимающихся самыми различными смежными дисциплинами.

Ряд авторов говорят о связях тектологии и кибернетики и даже утверждают, что тектология является своеобразной предтечей кибернетики. Связь, безусловно, существует, хотя бы потому, что Богданов широко использует понятие обратной связи, не употребляя этого термина, который родился в теории регулирования техническими системами, уже после работ Богданова. Точно так же в биокибернетике он был введен П.К.Анохиным лишь в 1931 г. Уже после кончины Богданова.

Но считать его предшественником кибернетики вряд ли было бы правильно. Вспомним, например, что в знаменитом труде Ампера «Классификация наук», изданном в 1841 г., кибернетике уже нашлось место. И этой дисциплине как всеобщей науке об управлении Ампер посвятил несколько страниц, описывающих ее смысл и историю. А в начале 40-х годов прошлого столетия Болеслав Трентовский читал в старинном университете во Фрайбурге годичный курс лекций под названием «Философия кибернетики». Он был издан во Фрайбурге литографским способом на немецком языке, а затем типографским на польском в Познани в 1846 г. Я уж не говорю о том, что русское «губернатор», французское «gou- vernement» происходит от греческого «кибернет» или «гибернет»), что означает «управляющий» или «организатор». Ну и, наконец, тектология значительно шире кибернетики, хотя также вряд ли является «всеобщей наукой», как это утверждает Богданов, поскольку далеко не полностью покрывает перечень вопросов, которым посвящена кибернетика.

Другие авторы связывают тектологию с теорией систем, что тоже справедливо, но лишь в известной степени. Фон Берталанфи не мог не знать о тектологии, поскольку она вышла в Берлине в немецком переводе в 19281929 гг., а в 1931 г. фон Берталанфи уже работал в Германии. Влияние тектологии на теорию систем просматривается вполне отчетливо — но это уже другая тема.

Кроме того, теория систем, по моему глубокому убеждению, относится к числу «несостоявшихся наук». В самом деле, идеи фон Берталанфи, несмотря на их широкую рекламу, не внесли каких-либо методологичес- ких или конструктивных методов в анализ сложных систем. Новые механизмы не были раскрыты, а математические методы анализа опирались на идеи теории бифуркаций и малого параметра Пуанкаре и Тихонова, на теорию графов и другие традиционные методы анализа сложных систем. Попытка Месаровича создать своеобразную «системную алгебру» не привела к каким-либо конструктивным или философским результатам — осталась «стрельбой в воздух». Иное дело тектология.

Я попробую предложить еще один ракурс рассмотрения этой дисциплины, который, разумеется, не исчерпывает ее содержания, но, как я надеюсь, поможет пониманию смысла работы Богданова, написанной, к сожалению, весьма архаичным языком и отнюдь не легким для прочтения.

2

Однако, если преодолеть трудности языка и объяснение многих терминов, не вполне оправданно введенных автором, поскольку соответствующие понятия уже имелись в естествознании, кибернетике и математике, другими словами, если перевести тектологию на современный язык и вдуматься в ее содержание, то эта дисциплина представляется как естественная составляющая теории самоорганизации. Ныне это перспективная дисциплина, которая развивается под разными названиями, являющимися почти синонимами: теория самоорганизации, универсального эволюционизма, синергетики. Иногда говорят и о теории организации.

Я вижу в тектологии своеобразное введение в этот актуальный предмет, точнее, в его методологическую основу. Самое удивительное в работе Богданова то, что он, не имея достаточного еще эмпирического материала, которым располагает современная наука, утверждал изоморфизм физических, биологических и социальных законов. Это было, конечно, гениальное прозрение, нарушавшее традиционные марксистские, да и другие философские воззрения, рожденные классическим рационализмом эпохи Просвещения. В свое время, когда я начинал заниматься изучением биосферы как единого целого, и особенно в попытках описать на языке математики процессы единства биосферы и общества, аргументация Богданова оказалась для меня одной из важнейших опор в выборе и оправдании направления моей деятельности.

И в то же время тектология поставила целый ряд чисто методических вопросов, которые необходимы для строгого изложения и ответа на которые, по существу, в работе Богданова не было. Например, он употребляет слово «организация» как некое существительное, как объект и как процесс, наряду с термином «организующая деятельность». Но смысл их совершенно разный. Слово «организация» можно использовать для описания любой совокупности элементов, между которыми установлены определенные связи, взаимодействия. Таким образом, понятие «организация» может рассматриваться в качестве синонима термина «система». И ее свойства зависят от структуры связей, ей присущих. Что же касается организационной или организующей деятельности, то они связаны с деятельностью субъекта, который в состоянии распоряжаться изменением структуры этих связей. И может относиться только к живому веществу или человеку.

3

Утверждать, что Богданов был основоположником теории организации, тоже не совсем правомочно, поскольку в науке уже были аналогичные прецеденты. Так, наш знаменитый соотечественник академик Федоров еще в конце прошлого века разрабатывал принципы организации кристаллических решеток и установил возможность существования лишь определенных кристаллических структур (и даже их все перечислил). Были и другие работы в этой области. Но Богданов был первым, кто рассмотрел динамику возможных изменений организаций под действием внешних или внутренних воздействий. И, что еще важнее, он перенес основы этой науки в область обществоведения. Более того, он сделал попытку анализа возможных механизмов, благодаря которым происходит изменение организационных структур. Конъюгация, ингрессия и другие термины, введенные автором, суть названия возможных механизмов, которые, правда, могут быть названы и более простыми словами, более употребительными в естествознании и общественных науках.

Будучи по образованию врачом, Богданов вряд ли был знаком с работами Эйлера и Пуанкаре и с их кон- цепцией бифуркации. Поэтому его описание возможных механизмов эволюции организационных структур весьма неполно. Более того, его использование термина «кризис», который по смыслу должен быть эквивалентом терминов бифуркация (А.Пуанкаре) или катастрофа (Р.Том), дает весьма упрощенное представление о возможном характере быстрой перестройки организации. Создается впечатление, что Богданов не понимал многих особенностей этого явления и принципиальной непредсказуемости результата преодоления кризиса и посткризисной структуры организации. Но здесь причины более глубокие, о чем я скажу ниже.

К сожалению, в тектологии Богданова практически отсутствует попытка как объяснения причин возникновения уже отмеченных выше изоморфизмов, так и природы механизмов, определяющих динамику организационных структур, что является наиболее важной страницей современной теории самоорганизации. Во всяком случае, ее методологического фундамента.

В основе современной теории организации (самоорганизации) лежит представление о системном характере всего Универсума. Оно является следствием принципа Бора: существует лишь то, что наблюдаемо. А наблюдать мы можем лишь то, что связано с нами теми или иными взаимодействиями. Значит все, что наблюдаемо, есть система и все, что в ней происходит, в том числе и действие разума человека, есть следствие внутренних причин, определяющих развитие. Вот почему мы употребляем в качестве «всеобщей науки», если пользоваться терминологией Богданова, не термин «теория организации», а «теория самоорганизации». И самое общее представление о некоторых общих свойствах динамики любых организационных структур может быть описано надлежащей модификацией дарвиновской триады: изменчивость, т.е. действие непредсказуемых факторов стохастической природы, наследственность — влияние прошлого на настоящее и будущее и принципов отбора, т.е. законов природы.

Если наследственность и отбор в той или иной форме присутствуют в тектологии, то неконтролируемая изменчивость, по существу, чужда Богданову.

И эту ограниченность богдановской тектологии легко понять. Во времена Богданова квантовая механика делала только первые шаги, еще не было понимания того, что принцип неопределенности Гейзенберга — объективная реальность, что динамику микромира можно описать только вероятностными распределениями. Только теперь мы понимаем, что вероятностная природа микромира проходит насквозь через все этажи мироздания, что она определяет тепловое движение молекул, а следовательно, и интенсивность мутагенеза, а следовательно, и непредсказуемость многих особенностей рождающегося человека и, тем более, непредсказуемость поведения личности! И многое другое, что исключает детерминированность любых представлений о будущем.

4

Огромная заслуга Богданова — приложение общих рассуждений об особенностях организационных структур и организационной деятельности к конкретным вопросам общественного развития. Конечно, и здесь, за те более чем полвека, которые нас отделяют от работ Богданова, утекло много воды, в теории самоорганизации появились и новые идеи, и новые факты. И даже новые разделы. Но то обстоятельство, что Богданов сумел связать организационную (организующую) деятельность с понятием «интереса» (цели), раскрыть связь динамики организационных структур с формированием цели организации, показать, как организация, созданная для выполнения определенных функций, неизбежно постепенно приобретает собственные цели и, следовательно, как организация начинает эволюционировать в новую сторону, не предусмотренную организующим субъектом (т.е. вырождаться), переоценить невозможно. Более того, Богданов, по существу, обосновал необходимость непрерывного совершенствования любого аппарата управления, неизбежность перестройки любых организационных структур и опасность их консервации.

Однако в тектологии есть одно важное направление, которое осталось почти не рассмотренным Богдановым и которое приобретает в настоящее время особое значение. Я имею в виду теорию компромиссов.

Существует некое универсальное свойство материального мира — объединение элементов в системы, в возникновении кооперативного взаимодействия. Оно проявляется в мире неживого вещества, например, в когерентном излучении, резонансных явлениях и т.д. Мы его видим и в живом веществе — такой пример дают многоклеточные организмы. Но особенно ярко эта тенденция проявляется в обществе. Нельзя сказать, что Богданов не замечает такой особенности нашего мира — он даже вводит для этого специальный термин конъюгация. Но Богданов не замечает, что в основе всех подобных явлений всегда лежит некоторый компромисс.

Правда, Богданов говорит о борьбе организаций, но слово компромисс в его работе отсутствует. А ведь в это время о нем, о его месте в развитии живого мира и общества уже думали ц. биологи, и экономисты. Концепция адаптации вида сводится к поиску компромисса между биоценозом и видом, для которого он является нишей. А итальянский экономист Парето еще в начале века ввел нонятие неулучшаемого компромисса (так называемую ныне паретооптимальность). Правда, теперь мы знаем, что этого свойства компромисса еще недостаточно для того, чтобы быть уверенным в том, что он будет принят конфликтующими субъектами. Для этого необходима еще его устойчивость, т.е соблюдение условий типа Нэша. Но все это было понято лишь в послевоенные годы.

Мне кажется, что термин компромисс Богданов пытается заменить термином равновесие, что, впрочем, не вполне эквивалентно.

S

Я уже заметил, что в тектологии Богданова важное место занимает понятие кризиса, аналога понятия бифуркации или катастрофы в теории динамических систем. «Кризис», по Богданову, означает быструю перестройку системы, ее структуры. В идеализированных случаях (подобных тем, которые изучал Леонард Эйлер еще в XVIII в.) этот переход организации в новое состояние происходит мгновенно. В реальности — это всегда быстро протекающий «революционный» процесс преобразования. Его причина — существование критических значений внешней нагрузки или разрушение той или иной внутренней связи, приводящих к потере устойчивости (стабильности) того квазиравновесия, в котором находилась система. И, как я уже говорил, посткритическое состояние непредсказуемо (точнее, «почти» непредсказуемо) — так учит теория.

К числу бифуркационных относятся все революционные перестройки общества. И если быть последовательными, то мы неизбежно придем к выводу о том, что результат любой революции, ее исход, т.е. конечное, постреволюционное состояние общества непредсказуемо, причем принципиально! Последнее утверждение не только вывод теории, оно является уже и эмпирическим обобщением: ни одна революция не достигала тех целей, ради которых она предпринималась. И причина здесь общая для всех катастрофических (кризисных, бифуркационных) состояний. При переходе, через критическое состояние память системы резко уменьшается и в становлении ее будущего состояния превалирующую роль приобретают всегда существующие непредсказуемые, т.е. случайные факты.

Это обстоятельство однажды очень точно проиллюстрировал Л.Д.Троцкий, который в одной из своих статей сказал о том, что если бы в июле 1917 г. его и Ленина не было бы в Петербурге, то Октябрьская революция вряд ли бы состоялась! История выбрала бы какое-нибудь иное русло. Я думаю, что он был недалек от истины.

Итак, любая революция действительно катастрофа с непредсказуемым исходом — таков один из выводов современной тектологии, т.е. теории самоорганизации. Говоря об общественных катаклизмах, я принимаю терминологию Рене Тома, а не Анри Пуанкаре, ибо абстрактная «бифуркация», во всяком случае для моего поколения, несет куда меньше трагических ассоциаций, чем «катастрофа» Тома. Революция — это действительно всегда человеческая трагедия независимо от того, начинается она сверху или снизу. Значит, при выборе стратегии своего развития человечество должно избегать кризисов системы, кризисов организации. Таков «великий принцип современности»!

К сожалению, Богданов не сделал подобного вывода из своего исследования. Да, по всей вероятности, он и не мог его сделать по соображениям не только идеологическим, но и чисто эмоциональным. Уйдя однажды из пар- тии большевиков, он все-таки остался революционером и по характеру своей непримиримости — большевиком. Весь настрой его книги, его медицинской деятельности и даже неординарность его кончины говорят об этом.

Но для меня, не только как для математика, который занимался теорией бифуркации динамических систем, но и просто как для человека — такой вывод очевиден. Вот почему я убежденный и «непримиримый» оппортунист. Впрочем, как и всякий исследователь, для которого логика и эмпирические обобщения и есть путь к истине. И современная теория организации, т.е. тектология, убеждает исследователя, что для развития общества есть только одна дорога: медленное и очень постепенное изменение всех характеристик общественной организации. И никаких революций, сколь бы ни манящими были открывающиеся перспективы.

Иначе горе и кровь!

6

Теория организации (как теперь чаще говорят — самоорганизации), в отличие от теории систем, быстро развивающаяся дисциплина.

На одном ее фланге — проблемы методологические, обосновывающие главную парадигму современного рационалистического мышления — единство определяющих особенностей всех процессов развития в косной природе, живом веществе и обществе. А может быть, даже и в микромире, макромире и супермире. На другом — «инструментальная» составляющая дисциплины: математическая теория динамических систем, компьютерная имитация, человеко-машинные системы и т.д.

Необозримое промежуточное пространство посвящено описанию механизмов, определяющих сам процесс развития и его конкретизацию. И все эти вопросы нельзя разорвать — они представляют собой единое целое, некую общность. Это целый мир! И Богданов увидел эту целостность, эту неразрывность. Ведь не случаен же подзаголовок его книги: всеобщая организационная наука! И он ее рассматривал не только в качестве альтернативы философии (или как своеобразную философию), но и как стержень всех основных научных дисциплин и разумной деятельности. Может быть, в этом он и был пер- вым — на ступень такого понимания и такого уровня обобщения никто до него не поднимался.

Чтение Богданова много лет назад мне помогло увидеть то общее, что объединяло и Бора, и Пуанкаре, и Вернадского, и великих обществоведов прошлого и современности.

Я думаю, что пришло время для систематического изложения теории организации в форме некой многотомной сводки ее интерпретаций, ее рассмотрения в разных ракурсах, ее изложения с разных позиций. И в этой сводке тектология Богданова займет достойное место!

«Вопросы философии*, 1995.