ГЛАВА 5 КУЛЬТУРНЫЕ КОДЫ И ТИПЫ СОЦИАЛЬНОСТИ: КОЛЛЕКТИВИЗМ, ИНДИВИДУАЛИЗМ, ПЛЮРАЛИЗМ
Типологическая дифференциация социального, выделение в нем отдельных, или индивидуальных, обществ — дело для отечественной (и не только отечественной) исследовательской практики в высшей степени привычное.
И продукт, на выходе, дежурный: традиционное (доиндустри- альное), индустриальное и постиндустриальное общества. Мы настолько привыкли к такому делению, что уже и не замечаем, проглатывая, как наживку, его идеологическую оболочку — индустриализм (экономический или технологический детерминизм, а в последнее время — пе^кратизм). В обществе, конечно, все взаимосвязано. И экономика, подчиняясь коммуникативно-системной логике социального, тесно взаимодействует со всеми остальными сферами общественной жизни. Более того, в недостаточно развитых обществах, которых Маркс справедливо относил к предыстории человечества, а мы сегодня относим к системам с материально не гарантированным существованием индивидов, экономика (материальное производство) действительно заполняет собой большую, если не подавляющую часть индивидуальной и общественной жизни людей. И тем не менее «индустриальная» идеология фиксирует не самый глубокий уровень социальной детерминации человека и общества. Предельный или последний ее уровень, как было показано в гл. 1 (в разрабатываемой нами диспозиционно-коммуникативной парадигме социального), представлен реальностью (реалиями) ценностного порядка. Спору нет, в мире социального много стихийного, спонтанного, бессознательного и т. п. Но немало в нем и того, что в той или иной мере осознается, проспективным, или целепроективным образом выстраивается ^соответствующими волевыми усилиями поддерживается, реализуется. Это конс- труирующе-когнитивная составляющая нашего бытия. Сама по себе, в независимом или автономном режиме она, однако, не работает. Для ее уверенной работы нужно легитимное ценностно-смысловое сопровождение. В него-то и упирается в конечном счете все наше историческое индивидуально дифференцированное творчество. Исходя из сказанного и принимая во внимания желание освободиться от прагматически-индустриальной идеологии, мы предлагаем перейти (хотя по умолчанию это уже состоялось) на новую терминологию: не до- индустриальное, индустриальное и постиндустриальное, а домодерное, модерное и постмодерное общества. «Модерное» — термин для русского слуха непривычный, но он благозвучнее, а главное — адекватнее (нет сбивающих с толку коннотаций) «модернового» и «модернистского» — тоже языковых переводов западного (английского) modern, от которого, как не трудно догадаться, мы и отталкиваемся в своих терминологических изысканиях. «Модерный» — это модернизация, т. е. процесс широкой, по всем ключевым направлениям, исторической рационализации (и на этой основе — эффективности или продуктивности), совершающийся прежде всего в голове человека. В ней, а не где-то там еще — скажем, в «Великом Колесе Истории», «Информационном Поле Земли», «Тонком Мире», в гималайских Сомати-пещерах — и зачинаются в действительности все порядки и беспорядки социальной ойкумены людей. Вместе с тем, чтобы не терять связи со сложившейся традицией и имеющейся литературой, сохранить преемственность с уже наработанным материалом, нам придется употреблять понятия «модерное» и «индустриальное» (с соответствующими, по контексту, приставками) как синонимы. Для исключения недопонимания в коммуникации с нашими потенциальными читателями введем еще одно разъяснение. Трехзвенная последовательность «домодерн — модерн — постмодерн» являет собой некий мегатренд истории. Он, как видим, конститутивно один, и это вызывает подозрение или сомнение у тех, кто привык видеть на его месте альтернативность и децентризм, легко обобщаемые в идею многообразия и равноправия путей исторического развития цивилизаций, стран, народов.
Популярными в данной связи стали также рассуждения о «других модернах». Их, мол, было немало в прошлом и еще больше становится в настоящем. Западный в таком случае лишь один из многих. Здесь не место углубляться в детали проблемы (о них у нас будет возможность поговорить в гл. 7), отметим лишь следующее. Заданности или предопределенности история действительно не знает. И единообразием она никогда не страдала, но мейнстрим по факту у нее складывался всегда. Есть он, несмотря на возросшую гетерогенность, и сегодня. Мы уже поднимали вопрос о специфичности, или специфических сущностях социального. Стоит специфике в каком-то своем сегменте (сегментах) радикально измениться, и замена сущности становится неизбежной. В познавательном плане это тянет за собой банальную подмену понятий. Так и в нашей ситуации: говорят, и очень убежденно, о других модернах, хотя в «плавающем означаемом» одни только фасады да строительные леса. Между тем в универсальности концептуального, или идейного, ядра модерна — рыночная конкуренция, демократические институты власти, свободная и ответственная личность и т. д. — сомневаться не приходится. Можно, как в нашей отечественной истории, провести индустриализацию, не вкусив плодов эмансипирующей рационализации и индивидуирующей свободы — какой же это модерн? Исторически оригинальный модерн — это ментальная или духовная «индустриализация». Идеологически-мобилизационная основа для него слишком, чрезмерно специфична. Важно также различать «специфику от» (на этом пути можно попасть в ловушку особого, в назидание или в укор другим пути), и «специфику для» (для определения своего пути, для раскрытия в полной мере своего потенциала). Но если рассматриваемое — не другие модерны, тогда что? В лучшем случае — другие варианты все того же модерна. В худшем — не-, анти- или эпимодерн. По-настоящему другой модерн — это альтермодерн, т. е. нечто, прямо и действительно противоположное модерну. Но ни прошлый, ни современный исторический опыт жизнестойкой альтернативы модерну так и не предложили. Западный бренд на этот уникальный исторический продукт никто пока не оспорил. Хотя оспаривают многие, и усилия продолжаются. Более того, мы считаем, что убедительная (так чтобы без оговорок) альтернатива модерну определенно вызреет в рамках постмодерна — когда он достигнет своего акмэ. Все, как и всегда, сдела ет сама история. По мере ухода от непосредственного контакта, актуальности и злобы дня, значительного увеличения темпоральной дистанции, т. е. перехода от происходящего к произошедшему — в соответствии с вызреванием всего этого она высветит реальную перспективу, погасит страсти, примирит с истиной факта. Как это произошло, например, с демократией: Древняя Греция, Афины — ее родина, и только неисправимые фрондеры оспаривают сегодня эту историческую данность. А пока кипение страстей оправдано, даже больше — продуктивно. Понятийно узнаваемый и содержательно объединяющий смысл «других модернов» один — специфические (цивилизационные, национальные и т. д.) реализации модерна, который, как и велосипед, изобретается однажды. На специфику данное сравнение работает и еще в одном отношении: на велосипеде можно только ездить, но никогда — стоять. Учитывая и опираясь на выводы нашего аксиологического анализа, разрабатывать общественную типологию мы будем в терминах культурных кодов и определяемых ими типов социальности: домодерное общество — коллективизм, модерное общество — индивидуализм, постмо- дерное общество — плюрализм.