Сущность, типы и формы социальной мобильности

Мы принимаем как аксиому исторически обусловленное неравенство людей в прошлом, настоящем и будущем. Но исходим из возможности при разных формах организации общества регулировать масштабы этого неравенства, характер его воспроизводства и шансы для продвижения вверх выходцев из социальных низов в зависимости от степени открытости общества.

Изучение социальной мобильности было начато П. Сорокиным, опубликовавшим в 1927 г. книгу «Social Mobility, Its Forms and Fluctuation» (N. Y.: Harper and Brothers) [Сорокин, 1992]. Он понимал под социальной мобильностью любой переход индивида или социального объекта (ценности), т.е. всего того, что создано или модифицировано человеческой деятельностью, из одной социальной позиции в другую. Сорокин показал, что в соответствий с природой стратификации существуют два основных типа социальной мобильности — горизонтальная и вертикальная. Под горизонтальной мобильностью подразумевается переход индивида или социального объекта из одной социальной группы в другую, расположенную на одном и том же уровне, т.е. при сохранении своего социального статуса. Под вертикальной мобильностью им подразумевались отношения, которые возникают при перемещении индивида или социального объекта из одного социального пласта в другой. В зависимости от направления перемещения существуют два типа вертикальной мобильности — восходящая и нисходящая, т.е. социальный подъем и социальный спуск. «Восходящие течения существуют в двух основных формах: проникновение индивида из нижнего пласта в существующий более высокий пласт, или создание такими индивидами новой группы и проникновение всей группы в более высокий пласт на уровень с уже существующими группами этого пласта. Соответственно и нисходящие течения также имеют две формы. Первая заключается в падении индивида с более высокой социальной позиции на более низкую, без разрушения при этом исходной группы, к которой он ранее принадлежал. Другая форма проявляется в деградации социальной группы в целом, в понижении ее ранга на фоне других групп или в разрушении ее социального единства. В первом случае '‘падение” напоминает нам человека, упавшего с корабля, во втором — погружение в воду самого судна со всеми пассажирами на борту или крушение корабля, когда он разбивается вдребезги» [Сорокин, 1992, с. 373-374].

Согласно П. Сорокину, социальная мобильность может быть двух видов: мобильность как добровольное перемещение или циркуляция индивидов в рамках социальной иерархии и мобильность, диктуемая структурными изменениями (например, индустриализацией и демографическими факторами). При урбанизации и индустриализации происходит количественный рост видов занятий и соответствующие изменения требований к квалификации и профессиональной подготовке. Как следствие индустриализации, наблюдается относительный рост рабочей силы, занятой в категории «белых воротничков», и уменьшение абсолютной численности сельскохозяйственных рабочих. Степень индустриализации фактически тесно связана с уровнем мобильности, так как ведет к росту числа занятий высокого статуса и падению занятости в категориях занятий низшего ранга (неквалифицированный труд).

Социальная мобильность справедливо рассматривается как позитивный фактор общественного развития, поскольку содействует привлечению одаренных и динамичных людей из низов к ответственной деятельности. Это, как правило, стабилизирует конкретно-историческое общество, делает его более адаптивным к меняющимся ситуациям в технологиях производства, экономических и социальных отношениях. В то же время социальные перемещения сами по себе не меняют характера социальной стратификации. Соответственно и исследования мобильности скорее отвечают на вопрос об эффективности использования творческого потенциала членов общества, чем на вопрос о характере социальных изменений, происходящих в нем под влиянием технологических, экономических и политических факторов.

На это важнейшее обстоятельство обратили внимание еще в начале 1920-х гг. два выдающихся русских автора, хотя, казалось бы, бившие тогда в глаза факты повседневности подтверждали значение социальной мобильности. Приведем весьма характерное для того времени высказывание, принадлежащее перу, к сожалению, забытого ныне автора А. Хрящевой: «Классы образуются не в порядке усмотрения или происхождения человека, а в порядке законов экономических (производственных) отношений буржуазного общества. Отдельные лица могут деклассировать, сколько угодно. От этого не изменится структура общества, так как она обусловлена требованиями отношений производства. Если структура общества такова, что в нем 10% крупнобуржуазных верхов, 40% земельных мелких собственников и мелкой буржуазии (служащих и чиновников) и 50% рабочих, то никакие восхождения и нисхождения не могут изменить этого отношения. С точки зрения образования классов важно не то, сколько и откуда деклассирует лиц, а важно соотношение классов в каждый данный момент. Индивидуальные случаи деклассирования ни на одну йоту не меняют законов образования классов... Изменение соотношений классов может произойти лишь вследствие изменения соотношений производственных функций общества» [Хрящева, 1922, с. 173—174].

Одновременно с А. Хрящевой оппонент коммунистического режима, создатель теории социальной мобильности, наш выдающийся социолог П. Сорокин обратился к тому же вопросу, но с политико-идеологической акцентировкой. Он привел следующий пример: «...октябрьская революция ставила своей задачей разрушение социальной пирамиды неравенства — и имущественного и правового, — уничтожение класса эксплуататоров и тем самым эксплуатируемых.

Что же получилось? — простая перегруппировка. В начале революции из верхних этажей пирамиды массовым образом были выкинуты старая буржуазия, аристократия и привилегированно-командующие слои. И обратно, снизу наверх, были подняты отдельные “обитатели социальных подвалов”. “Кто был ничем, тот стал всем”. Но исчезла ли сама пирамида? — Ничуть... Через два-три года разрушаемая пирамида оказалась живой и здоровой. На низах снова были массы, наверху командующие властители...

В течение 1921—1922 гг. совершалась... обратная “циркуляция”: множество рабочих и крестьян, попавших в верхи в начале революции, теперь обратно выталкиваются оттуда, и наоборот, множество лиц, выкинутых в 1917—1918 гг. из командующих позиций на низы, теперь снова поднялись status quo ante. В армии — наверху снова старый генералитет... и офицерство, разбавленное процентом “новичков”. В комиссариатах, кроме членов комиссий, остальные директора и начальники департаментов — старые “спецы”; здесь немало старых министров, директоров.,. Так дело обстоит во всех этих Госпланах, совнархозах, наркоматах» [Сорокин, 1994, с. 430—431].

К тому же следует учесть, что профессиональная принадлежность (occupation), по которой многие десятилетия судят о характере мобильности, обладает слабой исторической устойчивостью, так как непосредственно зависит от постоянно происходящих изменений в технологии человеческой деятельности. И далеко не всегда факт получения профессии программиста сыном слесаря является свидетельством приобретения более высокого статуса в стратификационной иерархии. С другой стороны, модели, использующие в качестве альтернативы профессиональной принадлежности такие статусные показатели, как доход и образование, также не могут претендовать на адекват ность, поскольку соответствующие признаки, как правило, лишены существенных качественных характеристик, что зачастую вводит исследователей в заблуждение (например, из-за отсутствия разграничения массового и элитарного высшего образования или недоучета вызываемых многочисленными факторами различий в покупательной способности доходов и т.д.).

В то же время возрастание шансов на индивидуальное продвижение из низших слоев в высшие в процессе мобильности оправданно рассматривается социологами как свидетельство большей открытости общества, его демократичности, равенства возможностей для его членов. Некоторые социологи обращают внимание на то обстоятельство, что исследования мобильности помогают управлению социальным развитием таким образом, чтобы менее обеспеченные граждане в процессе карьерной мобильности за счет собственных усилий вошли бы в состав продвинутой на шкале материального благосостояния страты; дети из рабочих семей увеличили бы свой шанс повысить социальный статус по сравнению с родителями, а представители средних слоев могли бы сохранить свои рабочие места и статусные позиции.

Для индивида возможность продвижения вверх не только означает увеличение доли получаемых им социальных благ, она способствует реализации его личных данных, делает его более пластичным и многосторонним.

К отрицательным результатам мобильности, как вертикальной, так и горизонтальной, относят утрату индивидом своей прежней групповой принадлежности, чему предшествует его предварительное приспособление к своей будущей группе. Такая идентификация поведения ведет к напряженности с коллегами и часто к отчуждению, но именно это процесс способствует вступлению в новую группу Слагаемые этого процес са могут меняться местами, не меняя его сути, так же, как не меняет ее то, что представляет собой новая группа — деловую организацию, клуб, страту; во всех случаях такое перемещение сопровождается усилением индивидуализма и часто сохранением возникшего при перемещении отчуждения.

Положительные и отрицательные последствия индивидуальной мобильности сказываются не только на индивиде, но и на обществе. Продвижение вверх тесно связано с экономическим развитием, интеллектуальным и научным прогрессом, формированием новых ценностей и социальных движений, движение вниз ведет к освобождению высших слоев от мало полезных элементов. Но всего важнее то, что усиленная мобильность способствует дестабилизации общества по всем его параметрам. Другой возможный результат — вытеснение наиболее способных членов общества из процесса мобильности или же за пределы данного общества как такового, что с неизбежностью сказывается отрицательно и на судьбе самого общества. От той или иной реакции общества на последствия мобильности зависит возможность или невозможность преодоления вызываемой ею нестабильности.

Что же скрыто за поверхностью — явлениями социальной мобильности? Социальная мобильность, на наш взгляд, является формой латентного процесса воспроизводства социальных отношений, социальной структуры в целом и индивидов. Это воспроизводство отражает как действие универсальных законов социального развития, так и специфические черты развития конкретных социальных организмов (государств, регионов), национальные традиции, выраженные в ценностях и нормах меж- групповых взаимодействий и связей. Воспроизводство рассматривается нами применительно к историческому времени существования конкретной социально-экономической системы.

Как отмечал российский философ А.С. Ахиезер, люди воспроизводят свою собственную жизнь, свои специфические цели, свой образ жизни, системы личных отношений на производстве и вне него. Но, с другой стороны, они неизменно стоят перед фактом, что их деятельность направлена на воспроизводство общества с его системой производства и потребления, с его социокультурными институтами. Следовательно, эта дея тельность индивида объективно и субъективно сфокусирована в двух направлениях: воспроизводство самого себя как личности и воспроизводство общественных отношений [Ахиезер, 1983, с. 117-118].

Процесс воспроизводства индивида и его статуса (включая все возможные перемещения, т.е. мобильность) протекает непосредственно в территориальных общностях, социальных организациях и семьях, которые при посредстве таких «отраслевых» социальных институтов, как образование, здравоохранение и т.д., обеспечивают удовлетворение основных потребностей индивида и воспроизведение его как живого носителя свойств, характеристик класса, группы, слоя.

Напомним, что П. Сорокин писал не только о перемещениях индивидов и их социальных следствиях, но и об изменении позиций социальных групп на шкале социальных статусов. В мобильности воплощается воспроизводство социума как через непрерывный поток воссоздания ранее существовавших элементов социальной структуры и отношений между ними, так и через отмирание одних и возникновение и расширенную репродукцию других, новых групп, социальных норм и ценностей. Классы, социальные группы и слои, также как и отношения между ними воспроизводятся в масштабах всего общества.

Однако мобильность и индивидов, и социальных групп не является универсальным средством преобразований в социальной структуре общества. Воспроизводство через социальную мобильность суть эволюционная форма развития, т.е. его временные границы ограничены периодом существования данного социально-исторического организма. Поскольку среда может быть либо относительно неизменной, либо изменяться, то и воспроизводство может осуществляться или как инвариантное, или как преобразующее объект от цикла к циклу, вплоть до изменения его сущностных свойств. Изменения сущностных свойств социума означают складывание нового типа воспроизводства, а соответственно и новых форм социальной мобильности.

Итак, за мобильностью скрыты структурные изменения в обществе, которые мы попытались представить в виде следующей схемы (табл. 6.1).

Таблица 6.1

Направленность социального развития Сфера социального развития Направленность (вектор) социального развития 1. Направленность

технологического

развития Дифференциация и непосредственная коллективность —» Индивидуальная и опосредованная коллективность 2. Направленность производства Ради прибыли/Ради власти —> Ради удовлетворения потребностей 3. Характер труда Нетворческий, стереотипный —> Творческий, самоорганизованный 4. Направленность досуга Компенсаторный —> Личностно-развивающий 5. Характер социальных отношений Неравенство (статусная согласованность) —> Неравенство (статусная рассогласованность) —» Неравенство (на основе мерито- кратических принципов) Эта достаточно абстрактная схема в наибольшей мере раскрывает ситуацию с социальной мобильностью в конкретноисторических обществах, входящих в состав атлантической (евро-американской) цивилизации, в которой отмеченные процессы проявляются с наибольшей выразительностью. Ключевым признаком динамики социальных отношений и их проявления в социальной карьерной мобильности служит реализация в информационном обществе принципа продвижения по критерию меритократизма. В российском же обществе, как показывает анализ, доминирует принцип меритократизма, органичный для этакратической системы и диаметрально противоположный меритократизму.

Рассмотрим этот вопрос подробнее. Как известно, в основе традиционной и преобладавшей в XVIII-XX вв. классовой системы лежало формирование элиты, отличающейся контролем над основными средствами производства (в ином концептуальном контексте — контрольными позициями на рынке труда). Согласно Д. Беллу, М. Кастельсу, Д. Груски и другим современным авторам, на смену классовой системе индустриального общества ныне (с конца XX в.) приходит информационное (сетевое) общество, именуемое другими авторами постиндустриальным обществом, продвинутым индустриализмом и т.д.

В этом обществе в системе восходящей мобильности и формирования элит на первый план выдвигается меритократи- ческий принцип социальной селекции, при котором одаренные и хорошо образованные люди реально получают преимущества в социальном продвижении. Другими словами, главным «строительным материалом» иерархии в этом обществе, в отличие от классового индустриального (классический капитализм), являются не столько экономические ресурсы (средства производства), сколько человеческие и культурные (образование, знания и опыт и т.д.) [Grusky, 2001, р. 9]. Сохраняющаяся классовая иерархия переплетается с усиливающейся иерархией по владению человеческим и культурным капиталами. Таким образом, общественная иерархия начинает выстраиваться вдоль шкалы, измеряющей интеллектуальный капитал индивидов и групп [Кастельс, 2000; Брукинг, 2001; Химанен, Кастельс, 2002; Валлерстайн, 2003].

Элиты во всех типах общества выделяются по критерию позиции во власти и обладанию собственностью. Пересечение и взаимодействие институтов власти и собственности и предопределяет характер элиты. Отечественной элите и ее особенностям посвящен далее специальный раздел.

Можно предположить, что и в общественном восприятии, и в реальной социальной селекции степень выраженности меритократических принципов соответствует месту страны на шкале между информационным (сетевым) и неоэтакратиче- ским обществами. Эти проблемы подробно рассмотрены в исследовании Г.А. Ястребова [Ястребов, 2010].

Многочисленные исследования экономистов, социоэкономистов, социологов убеждают и читателей, и, по-видимому, самих авторов в объективности, исторической неизбежности прихода на смену века welfare state в странах «золотого миллиарда» новой эпохи резкого ухудшения экономического и социального статусов основных групп населения. 6.2.