§ 4. Математическая антиномия и ее критика

Начнем с изложения. Хотя Кант сам торжественно заявил, что в его антиномии все тезисы и противоречащие им антитезисы доказываются вполне строго, а аргументы черпаются из самой сути дела, однако, как это заметил уже Гегель, при ближайшем рассмотрении «Кантовы антиномии не содержат в себе ничего, кроме совершенно категорического утверждения одного из каждых двух противоположных моментов определения изолированно от другого». Но при этом такое простое ассерторическое утверждение запрятано у Канта «в сложной сети превратных, запутанных рассуждений», вследствие чего получается, только видимость доказательства, и «должен прикрываться, сделаться незаметным чисто ассерто-

81

рический характер утверждения» .

Недостатки кантовских доказательств Гегель выяснил на подробном анализе антиномии бесконечной делимости материи, которая, по логическому своему построению, может считаться для Канта типической.

В общем виде возражения против экспозиции кантовских доказательств могут быть сформулированы следующим образом. Доказательства как тезисов, так и антитезисов каждой антиномии Кант ведет апагогически, т. е. от противного. Но такая форма доказательства страдает бесполезной вымученной запутанностью, которая служит лишь к тому, чтобы достигнуть внешнего вида доказательности. Апагогическая форма кантовских доказательств только прикрывает тот факт, что у Канта положение, которое должно было бы явиться выводом, само приводится в скобках — как основа всего доказательства,— так что на самом деле тут даже вообще нет никакого доказательства, а есть только предположение160. Если же освободить доказательства тезисов и антитезисов от ненужных подробностей и запутанности, то каждая антиномия сводится к разделению и прямому утверждению противоречащих положений, и притом без всякого их синтеза161.

Но как бы ни были велики недостатки кантов- ского изложения и доказательств антиномии, не в них одних все дело. Гораздо существеннее недостатки в самом способе их разрешения. Хотя Кант неоднократно повторяет, что противоречия разума совершенно необходимы и не могут быть устранены одним открытием их источника в разуме, однако, как оказывается при более тщательном анализе, антиномия Канта все же есть не действительное противоречие, но всего лишь иллюзия, призрак противоречия. Своего обещания — дать подлинную и неустранимую диалектику противоречий разума — Кант не выполнил. В действительности все без исключения антиномии, которые Кант так внушительно развертывает в своих трех «Критиках», разрешаются не диалектически.

Чтобы убедиться в справедливости сказанного, рассмотрим кантовское разрешение антиномий теоретического разума, так как они разработаны

Кантом тщательнее всех остальных и всего отчетливее обнажают логические основы кантовской диалектики.

Мы уже знаем, что антиномии теоретического разума возникают, по Канту, из космологических идей, требующих абсолютной полноты синтеза объективных условий. Эту полноту разум стремится осуществить в понятии о мире как абсолютной целостности. Антиномия состоит в том, что при попытке мыслить мир как абсолютную целостность объективных условий разум вынужден высказывать об этом мире ряд противоречивых суждений.

Однако, полагает Кант, ближайшее рассмотрение космологических антиномий показывает, что в основе космологического умозаключения лежит простая логическая ошибка, которая ускользает от нашего внимания только вследствие огромного интереса, какой в наших глазах представляет разрешение космологических проблем. Эта ошибка состоит в следующем. В космологическом умозаключении разум необходимо движется от обусловленного — через все его условия — к абсолютной законченности их ряда. Этот регресс, согласно Канту,— вполне правомерен. «Если дано обусловленное,— говорит Кант,— то тем самым нам задан и регресс в ряду всех условий для него». В самом деле: само понятие обусловленного «таково, что посредством него нечто соотнесено с условием, и если это условие в свою очередь обусловлено, то оно соотнесено с более отдаленным условием, и так через все члены ряда»84. Требуя непрерывного восхождения от обусловленного — через предыдущие условия — вплоть до условий самых отдаленных, разум поступает совершенно правомерно, а его применение не заключает в себе никакой ошибки и не приводит ни к каким противоречиям. Более того, положение разума о необходимости регресса в ряду условий есть, утверждает Кант, положе- ние аналитическое и, как такое, «не боится трансцендентальной критики». Оно представляет необходимый логический постулат разума и состоит в требовании — «с помощью рассудка... продолжать как можно далее ту связь понятия с его условиями, которая присуща уже самому понятию»162.

Ошибка в космологическом умозаключении начинается, согласно Канту, в том случае, если разум ведет свой регресс, не рассматривая при этом, принадлежит ли обусловленное, которое он мыслит, к миру вещей в себе или к миру явлений. Если обусловленное и его условие суть вещи в себе, то, при наличии обусловленного, «регресс к условиям не только задан, но и в действительности уже дан вместе с обусловленным»163. А так как сказанное относится ко всем членам ряда, то в рассматриваемом случае дан полный ряд условий и, следовательно, дано также и само безусловное. При этом синтез обусловленного с его условием и весь ряд условий мыслятся совершенно независимо от понятия последовательности во времени. Здесь синтез обусловленного с его условием есть синтез чистого рассудка, и в нем мы мыслим сразу абсолютную целостность синтеза, без условия времени, минуя необходимую для регресса последовательность восхождения.

Напротив, если обусловленное и его условие — не вещи в себе, но лишь явления, то, по Канту, мы не можем, как это было в предыдущем случае, думать, будто вместе с данным обусловленным нам даны также и все условия для него как для явления. Ведь явления представляют, по Канту, не более как эмпирический синтез, который, как всякий эмпирический синтез, должен необходимо осуществляться в пространстве и во времени. Эмпирический синтез и ряд условий в явлении — «необходимо последователен и дан лишь во времени»87. Поэтому здесь невозможно пред- полагать, как в предыдущем случае, абсолютную целостность синтеза и представленного посредством этого синтеза ряда. Здесь регресс к условиям задан нам, но еще не дан и дан быть не может, ибо «этот синтез имеет место только в регрессе и никогда не существует без него. Но зато мы можем сказать в таком случае, что регресс к условиям, т. е. непрерывный эмпирический синтез на этой стороне, предложен или задан нам и что

не может быть недостатка в условиях, даваемых

88

этим регрессом» .

Неразличение между обусловленным как вещью в себе и тем же обусловленным как явлением и приводит, по мысли Канта, к ошибке в космологическом умозаключении. В самом деле: космологическое умозаклюнение имеет следующий вид. Большая его посылка гласит, что если дано обусловленное, то дан и весь ряд условий его. Меньшая посылка утверждает, что предметы чувств даны нам как обусловленные. Отсюда — в соответствии с различиями в условиях эмпирического синтеза — возникают космологические идеи, которые, постулируя абсолютную целостность рядов условий, неизбежно приводят разум к противоречиям с самим собой89.

Логическая ошибка этого умозаключения состоит, по Канту, в том, что понятие обусловленного, которое входит в обе посылки умозаключения, мыслится в них не в одном и том же содержании. А именно: в большей посылке космологического умозаключения разум мыслит понятие обусловленного в трансцендентальном значении, т. е. как чистую категорию, как чистое понятие рассудка. Напротив, в меньшей посылке разум мыслит понятие обусловленного лишь в эмпирическом значении, т. е. как понятие рассудка, примененное только к явлениям. Иными словами, в космологическом умозаключении, по утверждению Канта, мы имеем дело с той логической ошибкой, которой школьная традиция усвоила название sophisma figurae dictionis164 и которая состоит в том, что в обеих посылках средний термин принимается в различном значении. Но в то время как в обыденном мышлении sophisma fi- gurae dictionis появляется только вследствие недостаточной дисциплины мысли, т. е. случайно,— в космологическом умозаключении ошибка эта совершенно неизбежна. Источник ее неискоренимости в том, что оба значения, в которых мыслится средний термин, соответствуют вполне естественным и весьма важным интересам разума. В самом деле: когда в большей посылке разум берет понятие обусловленного в трансцендентальном значении, он это делает, руководствуясь логическим постулатом, который заставляет нас допускать полный ряд посылок для данного вывода. Здесь разум принимает условия и их ряд как бы на веру. А так как мы не встречаем никакого временного порядка в связи обусловленного со своим условием, мы предполагаем, что они сами по себе даны одновременно.

Напротив, в меньшей посылке разум берет понятие обусловленного в эмпирическом значении и таким образом приходит к смешению понятий. Ибо, в отличие от большей посылки, в которой синтез обусловленного с условием и весь ряд условий мыслится сразу, без всякого ограничения во времени и потому не заключает в себе понятия последовательности,— в меньшей посылке, напротив, синтез, будучи эмпирическим — необходимо последователен, дан не иначе, как во времени, всегда обусловлен действительным осуществлением регресса и потому не может предполагать «абсолютную целокупность синтеза и представленного посредством него ряда»165. Такова, по Канту, сущность логической ошибки космологического умозаключения. Уже из приведенного анализа ясно видно, что кантовское объяснение по сути разрушает диалектический смысл антиномии. Подлинная диалектика может быть только там, где есть подлинное противоречие. Только в том случае можно говорить о диалектике, если мы вынуждены об одном и том же предмете высказывать утверждения, противоречащие друг другу в одно и то же время, в одном и том же отношении. Где нет действительного противоречия, там не может быть никакой речи о действительной диалектике. Но именно подлинного-то противоречия и нет у Канта! Если космологическое умозаключение основано, как показывает Кант, на одном лишь смешении понятий, то отсюда следует, что противоречащие суждения антиномии относятся не к одному и тому же предмету и противоречат друг другу не в одном и том же отношении. Но тогда нет никакого противоречия и никакой диалектики, а есть лишь иллюзия того и другого!

И действительно: все разъяснения Канта ведут к полному отрицанию действительного противоречия и действительной диалектики. Чтобы убедиться в этом, необходимо рассмотреть подробнее способ, посредством которого Кант разрешает свои антиномии. По Канту, способ разрешения диалектических противоречий разума стоит в зависимости от различий между классами космологических идей. Антиномии теоретического разума распадаются, с его точки зрения, на два класса — по две антиномии в каждом. Антиномии первого класса, которые Кант называет математическими,— антиномия конечности и бесконечности мира, а также антиномия его делимости и неделимости. Антиномии второго класса — по терминологии Канта, динамические — антиномия необходимости и свободы, а также антиномия случайности и необходимости. И вот, оказывается, способ разрешения математических антиномий существенно отличается от разрешения антиномий динамических.

Начнем с антиномий математических. По Канту, общим для антиномий этого класса является то, что мыслимый в них синтез есть синтез однородного. В этих — математических — антиномиях об- суждается величина мира, а понятием величины всегда предполагается синтез однородного, независимо от того, идет ли дело о сложении величины, как это имеет место в первой антиномии, или о делении ее, как это имеет место во второй. Однако сходство между первой и второй антиномиями не ограничивается тем, что в них мыслится синтез однородного. Обе математические антиномии сходны еще и в том, что противоречия, в которые впадает разум в этих антиномиях, имеют одинаковую логическую природу и потому разрешаются одинаковым образом.

В чем же состоит природа этой антиномии? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить учение Канта о противоречии. По Канту, подлинное логическое противоречие имеет место только там, где два суждения «находятся в отношении противоречащей противоположности»92. Противоречащая противоположность, которую Кант называет еще и аналитической, состоит, с его точки зрения, в том, что одно суждение высказывает известное утверждение, а другое отрицает это утверждение, но таким образом, что при этом на место отрицаемого не ставится никакое другое положение того же рода. «Если же я говорю,— разъясняет Кант,— что всякое тело или благоухает, или не благоухает (vel suaveolens vel non suaveolens), то эти суждения находятся в отношении противоречащей противоположно- сти»93. Согласно закону противоречия, такие два суждения не могут быть сразу истинными. Согласно закону исключенного третьего, они не могут быть оба вместе ложными. Только одно из них ложно, другое же — истинно. Если же кто-нибудь возразит на это, что возможны случаи, когда тело вовсе не имеет никакого запаха, то такие случаи целиком подходят под второе суждение, ибо «утверждение, что некоторые тела не благоухают, охватывает также и тела, которые вообще не пахнут»166. Иными словами, подлинное логическое противоречие, по Канту, возможно тогда, когда второе суждение представляет логическое отрицание первого и ничего более. По разъяснению Канта, «логическое отрицание, обозначаемое лишь словечком не, никогда, собственно, не прилагается к понятию, а всегда... к отношению его к другому понятию в суждении». Например, слово «несмертно» вовсе не означает, что «посредством него представляется в предмете только небытие: оно оставляет совершенно не-

95

затронутым содержание» понятия .

Напротив, если я говорю, что всякое тело или пахнет хорошо или пахнет нехорошо, то, говорит Кант, «можно сказать и нечто третье, а именно что тело вообще не пахнет»167. При таком противоположении случайный признак понятия тела — запах — остается еще в антитезисе, не подвергается в нем отрицанию, и таким образом между обоими суждениями нет отношения противоречащей противоположности. Поэтому об этих суждениях нельзя сказать, что одно из них должно быть истинным. Они могут оба оказаться ложными — в том случае, если в основе их лежит ложное допущение. Именно так и обстоит дело в нашем случае. Оба суждения ложны, ибо есть тела, которые вовсе не имеют запаха: ни хорошего, ни дурного. Таково учение Канта о логическом противоречии и логическом отрицании. Если теперь мы приложим это учение как критерий к анализу математической антиномии, то мы должны будем вместе с Кантом признать, что она ни в какой мере не заключает в своем составе подлинного противоречия — в кантовском, т. е. логическом, значении. Согласно Канту, математическая антиномия только в том случае заключала бы в себе противоречие, если бы тезис утверждал, что мир по своему протяжению бесконечен, а антитезис — что он не бесконечен (non est infinitus). Тогда, в случае ложности первого суждения, должно было бы оказаться истинным — по закону исключенного третьего — противоречащее ему второе суждение. Ибо в этом суждении — говорит Кант — «я только отрицаю бесконечный мир, не полагая другого, а именно конечный

97

мир»97.

Однако, по Канту, суждения, образующие математическую антиномию, вовсе не стоят друг к другу в отношении противоречащей противоположности! В самом деле: в первой антиномии тезис утверждает, что мир бесконечен, антитезис — что он конечен. В тезисе я «рассматриваю мир как сам по себе определенный по своей величине». В антитезисе я рассматриваю мир, «не только отрицая... бесконечность и вместе с ней, быть может, все обособленное существование его», но, кроме того, еще и приписываю миру как вещи в себе положительный признак конечности.

Но именно такова, по Канту, математическая антиномия! В ней тезис и антитезис покоятся оба на ошибочном допущении, будто мир, т. е. весь ряд явлений, есть вещь действительная

сама по себе, независимо от наших представлений.

В самом деле: и в тезисе и в антитезисе обсуждается величина мира по протяжению. Будем ли мы считать мир по величине конечным или бесконечным,— и в том и в другом случае величина мира «должна была бы заключаться в нем самом независимо от всякого опыта». Но «это противоречит понятию чувственно воспринимаемого мира, который есть лишь совокупность являющегося, существование и связь которого имеют ме-

99

сто только в представлении, а именно в опыте»168.

Согласно Канту, «мир вовсе не существует сам по себе (независимо от регрессивного ряда моих представлений)... Он существует только в эмпирическом регрессе ряда явлений и сам по себе не 100

встречается» .

Итак, посылка, лежащая в основе тезиса и антитезиса математической антиномии, оказалась ложной. Вместе с нею должны оказаться ложными и оба противоположных суждения. Если мир вовсе не существует сам по себе, то он «не существует ни как само по себе, бесконечное целое, ни как само по себе конечное целое». Если ряд явлений всегда обусловлен и никогда не дан целиком, то «мир не есть безусловное целое, и потому он не

обладает ни бесконечной, ни конечной величи-

ной»169.

То же самое, утверждает Кант, справедливо и относительно второй математической антиномии. Таким образом, разрешение математической антиномии состоит у Канта в том, что и тезис и антитезис признаются оба ложными, а их противоположность не противоречащей, но всегда лишь контрарной. По Канту, думать, будто между тезисом и антитезисом математической антиномии есть отношение противоречащей (контрадикторной) противоположности, может только тот, кто предполагает, что мир явлений есть вещь в себе. Но если мы откинем это ложное предположение и станем отрицать, что мир есть вещь в себе, «то противоречащая противоположность этих утверждений превратится в чисто диа-

102 Т-,

лектическую противоположность» . Тогда станет ясным, что математическая антиномия «представляет собой противоречие, обусловленное видимостью, которая возникает из-за того, что идею абсолютной целокупности, имеющую силу только как условие вещей в себе, мы применяем к явлениям, которые существуют только в представлении; если они и образуют ряд, то лишь в последовательном регрессе, и более нигде»103. Вместе с разоблачением иллюзорности противоречия изменяется тогда сама постановка космологического вопроса. Вопрос состоит «уже не в том, как велик этот ряд условий сам по себе, конечен ли он или бесконечен, ведь сам по себе этот ряд ничто, а лишь в том, как должны мы производить

104

эмпирический регресс» .

Так разрешается у Канта математическая антиномия. Из этого разрешения видно, что диалектики в настоящем значении этого понятия кантов- ская антиномия в себе не содержит. Противоположность тезисов и антитезисов, которая при изложении антиномии имела вид противоположности контрадикторной, оказалась всего лишь контрарной. Там, где первоначально казалось, что тезисы и антитезисы антиномии противоречат друг другу в одном и том же отношении об одном и том же предмете,— на деле вышло, что противоречия-то никакого и нет, ибо сам предмет противоречивых утверждений есть, по Канту, ничто. «Ведь логический признак невозможности понятия состоит именно в том, что если предположить его, то два противоречивых положения будут одинаково ложны, и, стало быть, поскольку третье между ними мыслить нельзя, посредством этого понятия не мыслится ничего»1115.

Именно такое противоречивое понятие и лежит, по Канту, в основе обеих математических антиномий. Все тезисы и антитезисы математической антиномии одинаково ложны. Источник их ложности — в ложности понятия, на котором все они покоятся. Понятие это есть понятие о мире, который мыслится сразу и как мир явлений, и как мир вещей в себе. В мысли о таком мире «противоречащее себе (а именно явление как вещь сама по себе) представлялось соединимым в одном понятии»170. В соответствии с этим разрешение антиномии состоит в простом устранении противоречивого понятия, из которого она возникает. Необходимо отказаться от попытки мыслить в одном понятии мир и как совокупность явлений, и как вещь в себе. С отказом от этой противоречивой задачи падают и все противоположные утверждения, ею питающиеся. Памятуя, что мир вовсе не дан нам как вещь в себе, разум отказывается от попыток определить его как бесконечный или конечный, как делимый или как неделимый. Самое понятие регресса в бесконечность (regressus in infinitum) не осуществимо целиком нигде в опыте и заменяется понятием о всего лишь неопределенно продолжающемся регрессе (regressus in indefinitum), которое

Г 107

не определяет «никакой величины в объекте» , не предписывает никакого эмпирического регресса, «который шел бы беспрестанно назад в определенном виде явлений», и есть только правило перехода от явлений к явлениям, повелевающее «никогда не отказываться от расширения возможного эмпирического применения своего рас- 108

судка» .

Таким образом, математическая антиномия Канта не только не наносит никакого ущерба закону противоречия, но, напротив, подтверждает его незыблемое значение! Более того, само возникновение антиномии Кант объясняет нарушением закона противоречия. Ведь, по Канту, вся антиномия возникает вследствие попытки соединить в одном и том же понятии — понятии мира — противоречивые определения: понятие о нем как о явлении и понятие о нем как о вещи в себе. С другой стороны, разрешение антиномии сводится у Канта к простому восстановлению прав закона противоречия: к отказу от попыток мыслить в одном несоединимое, к различению явлений и вещей в себе и, следовательно, к устранению самого противоречия.

Полученный результат нельзя не признать крайне скудным. Затратив громадные усилия для доказательства природной антиномичности разума, Кант в результате напряженной работы мысли приходит к чистому ничто. Диалектика разрешается в простую иллюзию, а противоречия, выдвинутые как необходимое состояние разума, провозглашаются несуществующими и беспредметными.

289

10 В. Ф. Асмус Коренной недостаток всей диалектической концепции Канта — в непреодоленном до конца формализме логического мышления. Учение Канта об антиномии поражает несоответствием между гениальным диалектическим замыслом и крайне узким, чисто формальным его разрешением. По своей сути математические антиномии Канта вполне конкретны и выражают подлинно диалектическую и притом в самом предмете укорененную проблему знания. Напротив, весь смысл кантовского объяснения антиномии сводится к отказу от ее обсуждения по существу, к устранению самого противоречия. По справедливому замечанию Гегеля, «это разрешение оставляет в стороне самое содержание антиномии»109. Вместо того, чтобы рассмотреть диалектическое соотношение тезисов и антитезисов, Кант уклоняется от анализа этого отношения по существу, прикрываясь фор- мально-логическим различением контрадикторной и контрарной противоположности.

Разрешение это — чисто формально и не только не может быть названо диалектическим, но, напротив, прямо вытекает из формального понимания логической природы противоречия. В самом деле: различение контрадикторной и контрарной противоположности сводится к чисто количественному отношению между объемами понятий. В случае контрадикторной противоположности вся совокупность возможных предметов мышления без остатка делится между объемами понятий, образующих предикаты в тезисе и в антитезисе. Так, в противоположности «все тела или благовонны, или неблаговонны», которую сам Кант приводит в качестве примера настоящей аналитической, т. е. контрадикторной, противоположности, сумма всех возможных предметов мышления без остатка равняется сумме объемов предикатов обоих суждений. Ибо в объем «неблаговонных» предметов входят, во-первых, все предметы, которые дурно пахнут, а во-вторых, все, которые вовсе не имеют или не могут иметь запаха. Вместе с объемом «благовонных» тел «неблаговонные» тела составляют всю совокупность мыслимых предметов вообще. На этой абсолютной полноте разделения и основывается возможность применения здесь формально-логических законов противоречия и исключенного третьего.

Напротив, в случае контрарной противоположности между объемами понятий, образующих предикат в тезисе и антитезисе, сумма всех возможных предметов мышления еще не исчерпывается. Класс «плохо пахнущих» тел составляет только часть объема класса «неблаговонных» тел. Другую часть этого объема образуют тела, вовсе лишенные запаха. Так как в этом случае сумма объемов предикатов в тезисе и в антитезисе составляет только часть всей суммы возможных предметов мышления, то к данной противоположности закон исключенного третьего неприложим и оба противоположных суждения могут оказаться ложными.

Совершенно очевидно, что и в том и в другом случае анализируется исключительно количественное соотношение между объемами понятий, независимо от их содержания. Весь ход мысли здесь совершенно соответствует концептивной точке зрения формальной логики. Диалектическое по сути противоречие Кант пытается разрешить средствами формальной логики, которая, по самой природе своей, не способна мыслить противоречие. Обсуждение содержания противоречащих положений заменяется у Канта рассмотрением формальных отношений между объемами входящих в них понятий. Особенно поразителен тот факт, что сам Кант пытается расширить понятие об отрицании, применив и к нему различие между формальнологической и трансцендентальной точкой зре- ния171. Однако в объяснении математической антиномии, где, казалось бы, трансцендентальная точка зрения должна была главенствовать, Кант опирается на понятие отрицания именно в его узкоформалъном логическом содержании. На этом понятии основывается различие между контрадикторной и контрарной противоположностью. Итак, диалектического разрешения проблемы противоречия Кант не дал. Кант только вызвал призрак противоречия, но, вызвав, не выдержал его зрелища и отвратился от него, как Фауст от духа, вызванного заклинанием. По глубокому замечанию Гегеля, «формальное мышление фактически и мыслит противоречие, но тотчас же закрывает на него глаза и переходит от него лишь к абстрактному отрицанию» 11.

Но даже оставляя в стороне чисто формальный характер кантовского разрешения антиномии, даже согласившись с Кантом в его объемной трактовке логической проблемы противоречия, нельзя не признать, что оно покоится на посылке, ложной по самому существу. Все кантовское объяснение антиномии основано на предположении, что понятие о мире как о вещи в себе заключает в себе противоречие и потому не может быть мыслимо. Нечего и говорить, что посылка эта и ложна и антидиалектична. Она ложна, ибо отрывает явление от сущности, мир как целое от его эмпирических сил и проявлений. Она антидиалек- тична, ибо в основе ее лежит мысль о невозможности и немыслимости противоречия. Кант запрещает соединять в одном термине понятие о вещи в себе и понятие о явлении. И делает он это потому, что, будучи противоречивыми — в его глазах,— оба эти определения несовместимы в одном и том же объекте.

Обнажая формалистическую сущность диалектики Канта, предпосылка несовместимости вещи в себе и явления подчеркивает вместе с тем характерную мысль критицизма. Последняя цель кантовской диалектики отнюдь не состоит в демонстрации необходимых противоречий разума. Последняя цель диалектики Канта совпадает с главным замыслом критической метафизики и состоит в доказательстве непознаваемости «вещей в себе». Цель антиномии, по Канту, не в том, чтобы раскрыть необходимо присущие познанию противоречия, а в том, чтобы удерживать знание в границах постижимого, т. е. в границах эмпирического применения категорий. Антиномия, согласно Канту, возможна только тогда, когда эмпирический синтез явлений мы ошибочно принимаем за определение вещей самих в себе. Противоречие — призрак, но призрак, утверждает Кант, полезный, благодетельный. Противоречие появ- ляется в разуме тогда, когда разум переступает положенные ему границы и неопределенно продолжающийся регресс в ряду явлений ошибочно принимает за осуществленный безусловный регресс вещи в себе. Появившись в поле мышления, призрак противоречия тревожит мысль антиномиями и тем самым вынуждает к отказу от предположения, послужившего источником противоречия. Итак, цель антиномии — не теоретически-диалектическая, но всего лишь педагогическая и даже скорее охранительная, «полицейская». Противоречия, мыслимые в антиномии, не расширяют нашего знания о природе мыслимых предметов. Антиномии только стоят на страже учения об идеальности явлений и о непознаваемости вещей в себе. Подлинная польза, которую мы можем извлечь из антиномии, состоит, по Канту, в том, что «посредством антиномии мы можем... доказать трансцендентальную идеальность явлений»112.

Совершенно очевидно, что свою охранительную роль антиномия может выполнять только при условии, что закон противоречия остается во всей своей силе. Появляясь в поле зрения разума, противоречия как бы сигнализируют об ошибке рассудка, об его выходе за пределы единственно доступного ему мира явлений. Но это значит, что противоречие есть только ошибка, заблуждение, «патологическое» состояние познающей мысли.

Таким образом, после длинного пути, пройденного вместе с Кантом, мы вернулись к исходной точке — к принципу противоречия в самой ортодоксальной его форме. Оказывается, диалектика Канта не только не приводит к утверждению реальности противоречия, не только не укореняет его в вещах, но, напротив, полностью изгоняет противоречие. По Канту, один из благодетельных результатов критицизма состоит именно в том, что критицизм — посредством разъяснения антиномии — освобождает разум от противоречий, в которые тот попадает в результате догматизма, т. е. веры в познаваемость вещей в себе.

С ясностью, исключающей всякие сомнения, утверждает Кант невозможность противоречия. Противоречия, с его точки зрения,— всего лишь «мрак», а не выражение истинной, действительной и необходимой природы мыслимых определений предмета. «Разум погружается во мрак и впадает в противоречия, которые, правда, могут привести его к заключению, что где-то в основе лежат скрытые ошибки, но обнаружить их он не в со- стоянии»113. В связи с этим цель разума — отнюдь не уразумение и не усмотрение присущих мыслимому предмету противоречий. Напротив, задача разума — в избавлении, в освобождении мысли от противоречия. Для Канта свобода от противоречия есть высший критерий истины! По его мнению, немаловажным аргументом в пользу трансцендентального идеализма служит именно тот факт, что предпосылки идеализма освобождают знание от противоречия. Напротив, предпосылка «догматизма» — о познаваемости вещей в себе — запутывает мысль в противоречия. «Если же при предположении, что приобретенное нашим опытом знание сообразуется с предметами как вещами в себе, оказывается, что безусловное вообще нельзя мыслить без противоречия, и, наоборот, при предположении, что не представления о вещах, как они нам даны, сообразуются с этими вещами как вещами в себе, а скорее эти предметы как явления сообразуются с тем, как мы их представляем, данное противоречие отпадает и, следовательно, безусловное должно находиться не в вещах, поскольку мы их знаем (поскольку они нам даны), а в вещах, поскольку мы их не знаем, [т. е.] как в вещах в себе,— то отсюда становится ясным, что сделанное нами сначала в виде

Г 114

попытки допущение обоснованно» . Нельзя сказать, чтобы Канта вовсе не беспокоила присвоенная им диалектике роль полицейского стража непознаваемых вещей в себе. Кант пред- видел, что его — чисто негативная — трактовка диалектики вызовет возражения. Он сам указывал, что при поверхностном обзоре «Критики» может показаться, что она «имеет только негативную пользу, заключающуюся в том, что предостерегает нас против попыток выходить за пределы опыта при помощи спекулятивного разу- ма»115. Возражение это Кант пытается отклонить полушутливым сравнением критики с полицией, которая, выполняя запретительные и охранительные функции, приносит в то же время и положительную пользу. «Отрицать эту положительную пользу критики,— говорит Кант,— все равно, что утверждать, будто полиция не приносит никакой положительной пользы, так как главная ее задача заключается в предупреждении насилия од-

116 тт

них граждан над другими» . Но серьезно, не по методу каламбура, вопрос о положительном смысле диалектики Кант пытается разрешить в своем анализе и объяснении второго класса антиномий чистого разума — антиномий динамических. К анализу этих антиномий мы и обратимся.