Мы будем называть обозначенное противоречие между глобалист- ским (интернациональным) и локальным (национальным) содержанием нашей области знания социологической антиномией. Вполне возможно, что эта антиномия действует в гораздо более широких рамках межнациональных контактов, но мы намеренно ограничимся тем, как она реализуется именно в поле социологии.
Важно обратить внимание на некоторые обстоятельства, присущие обозначенной социологической антиномии. Во-первых, эти два уровня существования социологии так или иначе закрепляются институционально. Наиболее очевидные формы институционализации состоят, с одной стороны, в наличии таких структур, как MCA под эгидой ЮНЕСКО или Международный институт социологии как развивающаяся система межнациональных исследовательских проектов, ставшие особенно популярными в последние десятилетия, и, с другой стороны, национальные социологические сообщества, социологическая литература, издаваемая на национальных языках, система национального социологического образования, система исследовательских учреждений и институтов. Смысл существования двух обозначенных способов институционализации социологического знания состоит как раз в том, чтобы обеспечить взаимообмен между этими двумя уровнями, чтобы содействовать их взаимопроницаемости. В то же время в рамках каждого из национальных социологических сообществ существует своя дифференциация: есть исследователи и направления, ориентированные на традиции социального мышления, сложившиеся в данной стране, и исследователи и направления, ориентированные прежде всего на международный опыт. В любых национальных социологических сообществах представлены обе эти ориентации. Иногда между этими направлениями разыгрываются нешуточные баталии, но если рассматривать вопрос по существу, то выясняется, что сформулированные позиции отнюдь не во всем противоречат друг другу. Во всяком случае, они не являются взаимоисключающими. Разумеется, всякая наука, в том числе и социальная, имеет интернациональный характер: истина, кем бы она ни была сформулирована, не может быть только национальным достоянием. С этой точки зрения тезис об отдельной социологии для каждой страны, безусловно, несостоятелен. Действительно, Истина — одна! Однако путь к истине всегда обусловлен конкретными обстоятельствами исследователя, направления или школы, среди которых немалую роль играют особенности национального мышления или специфика «национального менталитета». Среди обстоятельств, влияющих на повестку дня социологических исследований, особое место принадлежит культурной традиции страны, точнее, традициям светского мышления в рамках данной национальной культуры. И поэтому нельзя не согласиться с американским социологом Н. Смелзером, обращающим внимание на роль современного национального государства как «центра общей культуры (включающей язык), как объекта лояльности и групповой идентичности». Наличие национальных школ в социологии (американской, польской, британской, французской, итальянской, скандинавской, японской, российской и т.д.) — одно из свидетельств правильности этого тезиса23. Степень развития этих школ, определение задач исследовательской деятельности применительно к нуждам данной страны, использование результатов исследований в различных сферах практической жизни характеризуют социологическую культуру данного общества. Важно обратить внимание еще на одну из сторон обсуждаемой дихотомии. Сегодня социология во всем мире использует более или менее сходный категориальный аппарат, принятый в качестве общенаучного. Такие понятия, как системный подход и классовый анализ, сочетание теории и эмпирических данных, количественного и качественного подходов (методологические установки); социальное действие, структура и актор, стратификация и мобильность, трансформация и модернизация, господство и доминирование (структуралистские категории); потребности и интересы, ценности и нормы, смыслы и социальные роли, социальный конфликт, жизненный мир, социально-культурная травма, идентичность и доверие как ценность, обеспечивающая стабилиза ционные процессы (мотивационные категории), — узнаваемая тематика современного теоретического дискурса в социологии. На первый взгляд представляется, что это — единая проблематика для всего мира и всех стран. В определенном смысле слова так оно и есть! Но... в то же время каждая из этих тем разворачивается в каждом обществе по-своему. И одна из наиболее серьезных опасностей в ходе становления социологического мышления состоит в игнорировании национального своеобразия развертывающихся в данной стране социальных процессов, в слишком сильной генерализации, обуславливающей перенос ситуаций из одного социально-исторического контекста в другой. Другая опасность — игнорирование интернационального содержания социологии, основанное, как правило, на автократической, изоляционистской концепции собственного общества. Признаем очевидное: уровень социологической культуры разных стран далеко не одинаков. Не более десятка стран мира можно отнести к числу наиболее развитых стран в смысле социологической культуры. Пока еще не выработаны международные стандарты, приемлемые для всех. Но в круг этих стран, безусловно, входят США, Великобритания, Франция, Польша, Скандинавские страны, Бразилия и Япония. В большинстве из них с начала XIX в. не прекращался процесс накопления социологического знания благодаря тому, что в них сложились университеты, кафедры, исследовательские учреждения, поддерживавшие преемственность социологии. Россия в силу разных причин не попадает в этот список. В российской культуре социальная проблематика осмыслялась не столько в научной, сколько в художественной форме, и научная деятельность в области социологии здесь не получала институционального подкрепления вплоть до 60-х гг. XX столетия. Известные во всем мире социологи и социальные мыслители при разных российских политических режимах вынуждены были жить в эмиграции и порой из-за границы вмешиваться во внутренние дела своей страны. Один из самых крупных российских социальных мыслителей А.И. Герцен получил признание во Франции, Великобритании и США. В Западной Европе и США получили признание М. Ковалевский, П. Сорокин, Н. Бухарин. Вместе с тем социологическая культура в каждой из стран развивается весьма своеобразно. Неправильно пониматьэтот процесс как простой перенос или заимствование идей, хотя в источниках по истории социологии весьма часто дело трактуется именно таким образом. Однако если мы обратимся к исследованиям более серьезного плана, то встретимся с более основательными суждениями по этому поводу. Сошлемся на работу профессора Оксфордского университета А. Холси, который в своем анализе истории социологии в Великобритании подчеркивает факт интернационального состава профессорского социологического корпуса в этой стране: К. Мангейм, Н. Элиас (Германия), 3. Бауман (Польша), Э. Шилз (США), Д. Рекс (Южная Африка), Вестермарк (Финляндия) и т.д. Однако он по ходу изложения своего предмета выявляет органическую связь социологического мышления и исследовательских практик в Великобритании с идеями фабианского и этического социализма, со стремлением британских социологов использовать государственный ресурс для построения общества благосостояния24. История национальных социологических школ может быть адекватно представлена лишь в контексте истории соответствующей страны. При этом важно иметь в виду, что решающие события общественно- политической истории страны стимулировали (или блокировали) социологическую мысль и задавали ей определенное направление. Эта гипотеза может быть подтверждена с достаточной убедительностью при сопоставлении особенностей развития главных национальных социологических школ. Так, необходимость выхода из экономической депрессии конца 1920-х гг. стала мощным стимулом развития социологии в США. Во Франции возникновение школы Э. Дюркгейма связано с переосмыслением опыта революций в этой стране, что привело к формулировке главной мысли этого направления — идеи органической солидарности. В России потребность в развитии демократических институтов стала доминирующим фактором распространения социологических исследований с конца 1950-х до начала 1970-х гг. и с середины 1980-х (перестройка) по настоящее время. В Великобритании таким фактором стала задача послевоенной стабилизации, которая и породила потребность в институционализации социологии в 1950-е гг.25 Во всех случаях в процессе легитимизации социологии в конкретных странах важную роль играли те формы социального мышления, которые были присущи именно данной стране. В концентрированном виде соответствующие формы мышления были выражены в философской литературе. Американская социология опиралась прежде всего на прагматизм26, английская — на эмпиризм и шотландскую школу Просвещения27, социология во Франции — также на традиции Просвещения и на политическую философию. Становление социологии в России в дореволюционный период было связано с философско-политическими дискуссиями на тему о перспективах и судьбах России. С 1840-х гг. эта тема становится постоянной в российском социальном мышлении. Поле демократической политики предоставляет исходный ресурс для социологической деятельности. Но это не следует понимать в том смысле, что направления социологической мысли и практика исследований полностью определяются политической ситуацией. Корпус исследователей, система социологического образования и иные институты, однажды возникнув, образуют самостоятельную профессиональную среду — поле социологии, которое реагирует на импульсы, исходящие от политики сообразно собственным интересам и ценностям профессионального характера. Но несомненно, что важным фактором развития поля социологии является освоение ею общего культурного этоса своей страны. Именно в сфере культуры происходит формирование запроса со стороны общества на разработку определенных социологических идей. В свою очередь, разработка этих идей вписывается в культурный процесс данного общества, становится его частью. В конечном счете культурное брожение совместно с социальным осмыслением проблематики приводит к формулировке новых интересов и новых ценностных ориентиров в обществе. В американской культуре XX в. наиболее отчетливо выражена социологическая составляющая.
В европейской культуре ситуация в разных странах различается: во Франции в интеллектуальных кругах доминирует светское мышление, в то же время здесь четко формулируются политические позиции и оценки; в Германии сохраняются традиции философствования, дополненные практикой вытеснения нежелательной проблематики; в Англии Social Science culture тесно связана с практическими задачами социальной политики. В связи с этим можно выдвинуть следующее утверждение: культурные императивы общества определяют границы социологического мышления, а институциональные структуры — варианты национального бытия социологии. Что касается независимости социологического дискурса, то, как правило, он обеспечивается своеобразной автономией системы образова ния, организации исследований и издательского дела. История социологии, как отмечает Холси, есть история персонажей, институтов и идей. Вместе с тем необходимо помнить, что каждая из национальных культур, имея в своей основе некоторое ядро, подвержена изменениям как в силу влияния меняющейся внутренней проблематики, так и в результате динамики интернациональной проблематики. Проблема, сформулированная здесь, не нова. Она характерна для всей истории социологии со времен Конта и Маркса. Номинальный основоположник социологии, давший имя этой области знания, рассматривал это знание в контексте эволюционизма: социология, с его точки зрения, — это вершина человеческого знания, свидетельствующая о достижении конечной точки общественного прогресса. Интересно, что такого рода оценки сохранились и до нашего времени, в частности отголоски этой идеи можно найти у Э. Гидденса. Маркс же рассматривал свои взгляды как имеющие международное значение постольку, поскольку капиталистические отношения распространялись по всему миру. Вместе с тем он предупреждал об опасностях переноса теоретических позиций, разработанных на материалах одной из стран (в частности, Англии), на другие страны. В связи с этим он в конце своей жизни принялся за изучение русского языка, дабы глубже понять и значение этой страны в европейской истории, и те человеческие типажи, которые были готовы следовать его идеям. Вопрос о соотношении национального и интернационального содержания социологии особенно обострился в связи с изучением роли науки. Роберт Мертон, проследив историю европейской науки в новое время, пришел к выводу, что наука — если это наука — имеет интернациональный статус. Этот вывод был сделан им на основе изучения естественных наук и технических достижений. Но он же был распространен и на социологию. Мертон считал, что наука вообще, в том числе и социальная наука, является наднациональным феноменом и интернациональным достоянием. Он утверждал, что «универсализм, коммунизм, незаинтересованность и организованный скептицизм определяют этос современной науки»28. Этот этос науки преодолевает национальные границы и создает надгосударственную систему отношений по поводу знания. Другой крупный американский социолог Н. Смелзер, признавая действие глобалистских тенденций в современном мире, вместе с тем подчеркивает приоритетную роль национального государства в каче стве актора, воздействующего на социальные изменения. Так, в Президентском послании к Американской социологической ассоциации 1997 г. Смелзер сформулировал следующий тезис: «...идея современного национального государства (the modern nation-state — la patrie) стала современной основой политической интеграции. Национальное государство воспринимается ныне как единственный носитель суверенитета и управления, как некая территория, имеющая свои границы, как локус экономической самодостаточности, как монопольный носитель легитимного применения силы и насилия, как центр общей культуры (включающей язык), как объект лояльности и групповой идентичности» (курсив мой. — А.3.)и. Наиболее важный аспект нового понимания государства, предложенного Смелзером, состоит в том, что государство рассматривается как субъект действия и объект лояльности и идентичности со стороны граждан, и эта сторона дела означает если и не полное отторжение, то значительное ограничение пределов наднациональной концепции науки. Указанная выше антиномия означает, что при анализе конкретных социальных проблем возникает двойственность оценок социальной реальности. С одной стороны, будет подчеркиваться одинаковость трансформационных процессов, включая конкретные цели реформ — развитие образования, методы совершенствования демократических институтов, регулирование конфликтов, устранение бедности и так далее, а с другой стороны, будет утверждаться уникальность всей этой проблематики для данной страны, невозможность понять эти проблемы, руководствуясь лишь общим знанием относительно аналогичных проблем и процессов в других странах. Эти два подхода могут принимать форму группового противостояния, но могут в то же время в психологии конкретного ученого преобразоваться в конфликт между двумя типами мотивации исследовательской деятельности. Одна линия этой мотивации направлена на развитие международных контактов, обмен литературой, на стремление к более широкому признанию с помощью публикаций собственных произведений на иностранных языках. Все это прямо соответствует современному статусу серьезного ученого. Но с другой стороны, в его сознании существуют мотивы представительства отечественной науки за рубежом и иные мотивы патриотического характера. В западной культуре, в частности, широко распространена мотивация лояльности к своей alma mater. Так, экс-президент MCA П. Штомпка не только представляет польскую социологию за рубежом, в том числе и в США, но и является представителем Ягеллон- ского университета — одного из наиболее древних университетов Западной Европы. Естественно, что приведенное выше более полное определение Смелзера (в сравнении с Вебером) пределов влияния государства дает основание для более четкого позиционирования национальных школ социологии. Действительно, преподавание дисциплины в каждой из стран осуществляется на своем языке', формирование и воспроизводство кадрового корпуса дисциплины с его сложной иерархической структурой осуществляется в соответствии с национальными традициями, приоритетное внимание в соответствующих публикациях отдается национальной проблематике. Наличие национальных социологий признается такими авторами, как Бурдье и Будон, Дарендорф и Хабермас, Козер и Рансиман, и многими другими авторами, стоящими на позициях социологического реализма. Вместе с тем признание существования и традиций национальных школ социологического мышления вовсе не означает недооценки интернациональных форм его существования. Вопрос в акцентах. Одно не исключает другого, но при обсуждении этого вопроса требуется предельная конкретизация. Как подчеркивал П. Бурдье, поле социологии, возникнув в какой-либо из стран, становится ареной борьбы за доминирование в интерпретации социальной реальности. При этом сам выбор ориентации — национальной или интернациональной — не может быть расценен как a priori положительный или отрицательный раз и навсегда. Как правило, существует некий континуум позиций с возможными переходами от одной крайности к другой через ряд промежуточных ступеней. В любых национальных социологических сообществах представлены обе позиции: и национальная, и интернациональная. Характер полемики между ними в каждый данный момент определяется политической конъюнктурой и общим уровнем культуры. Распределение сторонников той и другой позиции отчасти коррелируется со степенью владения иностранными языками29. Вместе с тем преобладание или даже доминирование одной из этих позиций неизбежно обретает политический смысл, поскольку одной из кардинальных проблем политики остается интерпретация национальных интересов с точки зрения их отношения к интересам мирового сообщества и других стран, входящих в это сообщество. Отсюда проистекает неоправданное стремление к отождествлению культурных взаимовлияний и политических взаимодействий. Заметим в связи с этим, что сторонники изоляционизма российской культуры весьма часто употребляют понятия «западного» или «американского» влияния в сугубо негативном смысле слова, не отдавая себе отчет в конкретном содержании этого влияния. Так, социологическое мышление в США гораздо более развито и полнее институционализировано. В силу этого влияние американской социологии на социологию других стран неоспоримо. Но если рассматривать такого рода влияния по существу, то требуется отойти от этой весьма общей формулы — «влияние американской социологии» — и показать, о влиянии каких конкретно авторов, каких идей, каких исследовательских приемов идет речь. Американское влияние на социологическое мышление может быть влиянием чикагской школы Р. Парка и его сподвижников, структурно-функционального анализа Т. Парсонса и Р. Мертона (в разных сочетаниях и вариантах), критической социологии Р. Миллса и А. Гоулднера, влиянием символического интеракционизма Д. Мида и Г. Блумера, драматургической социологии Э. Гофмана, этносоциологии Г. Гарфинкеля, социологии конфликта Р. Коллинза, теории культурной травмы Д. Александера и его соавторов и т.д. Во всех этих случаях требуется особое исследование взаимоотношений между источником и реципиентом: что именно, почему, в каких целях и каким способом осуществляется воспроизводство текстов, каковы внутренние причины и механизмы осуществляемой селекции, каков результат такого рода взаимодействия? При рассмотрении подобных взаимодействий, которые представляют собой нормальный процесс развития социологической дисциплины и социологического знания, важно иметь в виду крайние позиции, возникающие на противоположных полюсах социологической антиномии: с одной стороны, стремление не просто приобщиться к новым идеям в социологии, а как бы раствориться в них, утверждая, что зарубежная социологическая доктрина и есть высшая точка развития, что собственная культурная традиция лишь мешает развитию интеллектуального потенциала нации и посему ее нужно забыть как феномен архаики, а с другой стороны, возникает защитная реакция, выдвигающая тезис об угрозе национальной самобытности, о необходимости «возвращения к почве», о ценности доморощенной социологии, которая и есть выражение «истинной национальной культуры».