РОЛЬ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЮРОКРАТИИ

Долгое время американские социологи занимались изучением функциональных и профессиональных групп в обществе. Им удалось расширить современные представления о социальных проблемах и социальных девиациях.

Например, многое известно о причинах юношеских правонарушений и преступности. Но, возможно, прошлое социологии слишком дорого для нас, возможно, мы не продвинулись достаточно далеко от наших ранних привязанностей в исследовании подобных социальных проблем, чтобы перейти к исследованию и другого круга проблем, которые также уходят корнями в социальную структуру и которые непосредственно связаны с совершенствованием этой структуры[387]. Например, интеллектуалы, посвятившие себя общественным наукам, настолько были заняты изучением поведения других, что в значительной степени пренебрегли исследованием своих собственных проблем, ситуаций и поведения. Мы выбирали для тщательного исследования и безработного, и продавщицу, но, кажется, мы не слишком охотно анализируем обществоведа как профессиональный тип. У нас есть эмпирические монографии о профессиональном воре и профессиональном нищем, но до последнего времени никто не обращался к роли профессионального интеллектуала в нашем обществе[388]. Хотя очевидно, что хорошо бы начать с порядка в собственном доме.

Признаком этого пробела в наших современных исследованиях является отсутствие множества необходимых подробных данных. Интеллектуалы должны вспомнить, что и они люди, и, следуя афоризму Теренция, не чуждаться познания самих себя. И действительно, в последние критические десятилетия интеллектуалы обратили внимание на свое место в обществе[389]. Многие из них, испытав непрочность своего положения в обществе, начали исследовать более общие причины этой ненадежности не только для других слоев общества, но и для себя. Они начали оценивать взаимосвязь между своим местом в социальной структуре и своими понятиями, теориями и перспективами. Некоторые пришли к убеждению, что их желания не могут быть удовлетворены в рамках существующей институциональной структуры, и задали вопрос: почему? В настоящее время стало почти респектабельным признавать существование классовых конфликтов; они настолько признаны, что в журнале большого бизнеса «Fortune» автор отвергает «ханжеское туманное словоблудие» и «сладкоречивые высказывания» ради «более реалистичной терминологии и аналитических методов, принятых в Европе, где существование классов и конфликтов их интересов является очевидно признанным как не марксистскими политическими аналитиками, так и марксистскими, которые впервые указали на них»[390].

Вероятно, когда американские интеллектуалы признают эти проблемы, они соберут данные, необходимые для оценки своей реальной и потенциальной роли в широкой социальной политике. Возможно, они убедятся в необходимости описать свой опыт подробно. Какую роль они призваны исполнять? С какими конфликтами и фрустрациями им приходится сталкиваться при исполнении своей роли? Какое институциональное давление оказывается на них? Кто, например, определяет их интеллектуальные проблемы? При каких обстоятельствах именно они выдвигают проблемы для исследования? Как влияют на политику такие исследования? Как влияет бюрократизация на взгляды интеллектуалов? Считают ли они, что склонны рассуждать с точки зрения строго ограниченного числа альтернатив, даже при выборе проблем для анализа? Каковы характерные проблемы в поддержании общения между политическими деятелями и интеллектуалами? Можно и дальше продолжить этот перечень вопросов для интеллектуалов, работающих в бюрократии или наблюдающих ее со стороны. Только такая подробная информация даст нам возможность перейти от приблизительных представлений к глубокому и хорошо обоснованному анализу отношения интеллектуалов к социальной политике. Только когда мы получим эти данные в большом объеме, социология знания не будет так часто обращаться к широким обобщениям, которые не были просеяны сквозь сито соответствующей эмпирической проверки.
Но поскольку данных не хватает, обсуждение этих вопросов должно опираться на отдельные опубликованные материалы и на неформальные беседы с интеллектуалами об их опыте участия в государственной политике. Таким образом, мы можем только кратко описать некоторые аспекты роли интеллектуалов: их возможности и пределы, тщетность их усилий и вознаграждение. Наше обсуждение этих вопросов даже не рекогносцировка, которая может определить важные направления для дальнейшего исследования. Мы всего л ишь обратимся к избранным аспектам роли интеллектуала, главным образом в правительственной бюрократии[391].

Для наших целей нам не нужно абсолютно точно определять понятие «интеллектуал». Мы будем рассматривать людей как интеллектуалов, поскольку они посвятили себя развитию и формулировке знания. Им доступны накопленные в культуре знания, которые нельзя получить только из непосредственного личного опыта6. Их деятельность может быть профессиональной или любительской, это не имеет значения. Тот факт, что Джон Стюарт Милль провел долгие годы в Ост-Индской компании, не исключает его из числа интеллектуалов.
Следует заметить, что понятие «интеллектуал» относится к социальной роли, а не к личности в целом. Хотя эта роль частично совпадает с различными профессиональными ролями, она не должна отождествляться с ними. Таким образом, мы обычно причисляем учителя и профессора к интеллектуалам. В определенном смысле это может быть верно, но из этого не следует, что каждый учитель или профессор является интеллектуалом. Он может им быть, а может и не быть в зависимости от реального характера своей деятельности.

Такое разделение возникает в случае, когда учитель просто передает содержание учебника, без дальнейшей интерпретации или применения. В этом случае учитель не является большим интеллектуалом, чем диктор радио, который просто читает текст, приготовленный для него другими. Он является просто винтиком в механизме, передающем мысли других людей.
Нас будет интересовать определенный класс интеллектуалов: те, кто специализируется в области социального, экономического и политического знания. Это в основном социологи и юристы. Во многих аспектах их роль, особенно по отношению к государственной политике, отличается от социальной роли специалистов в области физических и биологических наук.
Во-первых, существует значительная степень неопределенности в исследованиях социолога, поскольку они связаны с проектируемыми действиями. Он сталкивается со значительно большим числом непредвиденных обстоятельств, чем, скажем, инженер-электрик. Последний может предсказать, например, как электронная лампа, изобретенная для определенных целей, будет работать в тех условиях, в которых будет использоваться; предсказания в социальных делах являются только грубым приближением, и большая степень случайности существует даже в определении условий, в которых предложенный план будет реализован. Следовательно, предлагаемые социологами альтернативы не могут обладать авторитетом убедительного
предсказания, подходящего для поставленных целей. Экспертное знание здесь состоит скорее в сокращении числа явных ошибок в суждениях. Возможно, эта неопределенность лежит в основе амбивалентного отношения (то безнадежного, то оптимистичного) к способности социолога быть советником.
Во-вторых, этот элемент неопределенности вносит неопределенность и в отношения между экспертом и заказчиком. В оценке компетенции эксперта заказчик не может всегда опираться на результаты, поскольку суждения всегда относительны. Возможно, проблема могла быть решена более эффективно другим специалистом, а возможно, и нет. Существует большая область неопределенности при оценке деятельности эксперта. Следовательно, в роли эксперта присутствует значительный компонент доверия. Должна существовать социальная организация, например, профессиональное сообщество, университет, который подтверждает компетентность и, вероятно, дает заказчику основания в целом доверять эксперту. Но чем меньше определенности в объективных стандартах оценки деятельности эксперта, тем вероятнее влияние личных отношений, чувств и других необъективных факторов на степень доверия заказчика эксперту. На этом фоне нам становится ясна одна из причин досады экспертов, которые видят коллегу с точки зрения формальных норм менее компетентного, чем они сами, но сидящего по правую руку от политического деятеля. Неопределенность в оценке прокладывает дорогу к несоответствию между положением эксперта и его компетенцией. Мы полагаем, что подобные несоответствия чаще встречаются среди социологов, которые служат в качестве советников, чем среди технологов, работающих в областях, где относительную эффективность их работы можно оценить более точно.
В-третьих, эта неопределенность при оценке достижений в социальной области усиливает трудности политических деятелей, которые опираются на суждения экспертов для подбора нового экспертного персонала. Группа советников стремится разрастаться именно таким образом, который отличается от умышленного протекционизма. Для экспертов, работающих в организации, удобно пригласить других экспертов, которых они знают и о которых могут высказать свое мнение на основании непосредственного знакомства. Сеть личных отношений между интеллектуалами служит часто фактором возникновения замкнутой группы, по крайней мере среди самых важных советников.
В-четвертых, интеллектуалы, работающие в социальной области, обращаются к данным и проблемам, которые политические деятели
часто считают прекрасно известными им самим. Именно по этой причине политическому деятелю ясно, что эксперт не более компетентен в обсуждении данных проблем, чем он сам. Когда ученый-обществовед полностью уверен в обоснованности своего совета, это чаще всего относится к мелким вопросам. Когда он поднимает более серьезные проблемы, его знания о них могут оказаться не столь глубокими, как полученные политическим деятелем за долгие годи личного опыта. Может быть, в этом причина незавидной участи интеллектуала в социальных науках, который обречен на муки чистилища, никогда не зная точно, что уготовано ему — рай или ад. Он востребован, но редко считается необходимым. Если его советы не поддерживают точку зрения «людей действия», он может остаться при своих личных переживаниях. Поскольку очень трудно однозначно предвидеть последствия тех или иных политических альтернатив, советами ученых- обществоведов можно легко пренебречь.
И, наконец, интеллектуал, который работает в области человеческого поведения и культуры, изучает альтернативные решения, которые непосредственно и очевидно имеют ценностное значение. В частности, он подвержен нападкам тех людей, интересы и чувства которых были задеты его исследованиями. Этот аспект его работы в сочетании с низким уровнем вероятности его предсказаний, касающихся реализации политических альтернатив, делает его особенно уязвимым и приводит к быстрой смене кадров среди экспертов, которую мы встречаем в бюрократических организациях.
По этим причинам (и по другим, несомненно) интеллектуалы, работающие в социальной сфере, в целом находятся в менее безопасном положении, чем физики или биологи, которые оказывают влияние на государственную политику.

<< | >>

↑

Источник: Мертон Р.. Социальная теория и социальная структура. 2006

Еще по теме РОЛЬ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЮРОКРАТИИ:

- Cоциология семьи - Антропология. Этнография - Гендерная социология - Демография - Домоведение - История социологии - Методы сбора и анализа социологических данных - Общая социология - Первоисточники по социологии - Политическая социология - Социальная безопасность - Социальная работа - Социальная структура и стратификация - Социально-территориальные общности - Социоинженерная деятельность - Социологические работы - Социология культуры - Социология личности - Социология общественного мнения - Социология права - Экономическая социология - Этносоциология -