6. Грамматическая специфика и словообразовательные особенности молодежного сленга
А когда речь заходит о том, что такое сленговое и жаргонное словообразование (деривация), среди ученых и поныне нет единства мнений. Е. Г. Лукашанец в статье «Мифы жаргона» одним из таких мифов называет отсутствие у жаргона своей фонетики и грамматики [Лукашанец 2005: 321].
Такого мнения придерживаются не только многие отечественные ученые [Бондалетов 1974: 29; Скворцов 1981: 37; Житников 1982: 166; Грачев 1997: 11], но и зарубежные; так, Цв. Карастойчева считает, что «молодежный социолект почти целиком лишен собственных грамматических черт» [Карастойчева 1988: 114]. Однако существует и другая точка зрения: от литературного языка жаргон отличается как своим словарем, так и грамматикой и фонетикой. Такого мнения придерживаются исследователи в области германских и романских языков, поскольку как в английском сленге, так и во французском арго наиболее часто встречаются, в первую очередь, фонетические особенности [Маковский 1982; Портянникова 1971]. Но сленговое (жаргонное) словообразование (деривация) носит особый, экспрессивный характер, в результате чего образуются семантические деривативы — особый тип «одинарной нестандартности, поскольку нет ни деформации формы стандартных слов, ни их семантической несопоставимости» [Хомяков 1985: 161]. Но стало непреложным представление о том, что грамматическая специфика жаргона, равно как и сленга, проявляет себя также и в словообразовании. По подсчетам Е. Г. Лукашанец, «из 566 суффиксов существительных в русском литературном языке только 215 используются при образовании слов в современном криминальном арго, что составляет 38%. С другой стороны, выявлено 414 собственно арготических суффиксов, то есть 2/3 всех суффиксов, участвующих в образовании суще- ствительных-арготизмов, не существует в литературном языке. Различаются суффиксы и по продуктивности: например, высокопродуктивные в литературном языке - єни]-аци]-, -ант и много других не проявляют активности в криминальном арго, участвуя в образовании 2-6 слов» [Лукашанец 2005: 321-322]. Это дает основание исследователю сделать вывод о том, что «жаргон — это только словарь, — не совсем корректно. Правильнее было бы сказать, что жаргон, социолект, в целом базируясь на фонетике и грамматике общенародного языка, избирательно использует их средства» [там же: 322]. И в самом деле, жаргонное словообразование «находится в русле общеязыковых тенденций развития и функционирования социальных подъязыков и отражает базовые стимулы жаргонного словообразования в целом», которое «в значительной его части — это выражение массового словотворчества, одно из направлений реализа ции креативной природы языка» [Химик 2000:156-157]. А «молодежный сленг проявляет исключительную изоб- ретательность в сфере словопроизводства» [Карастойче- ва 1988: 160]. Но основными путями формирования лексики сленга (интержаргона), в общем, выступают те же способы, что и для национального языка в целом, а именно: - семантические преобразования лексем литературного языка с использованием многообразия изобразительно-выразительных средств; - разного рода заимствования из других языков, а также из арго и иных социолектов; - морфологическое словообразование (деривация). Освещение путей формирования сленга, его семантики уже нашло отражение в нашей книге. Остановимся на анализе некоторых специфических черт заимствования и словообразования, присущих стандартной лексике. Так, все арготизмы, поступая в молодежный жаргон, и в первую очередь студенческий, кардинально изменяют свою семантику, обозначая здесь новые реалии, связанные со сферой обучения: в студенческом сленге завалиться — «не сдать экзамен, зачет», заваливать — «умышленно ставить неудовлетворительную оценку» (в арго же завалиться — «быть обнаруженным, попасться с поличным», завалить — «убить»); в студенческом сленге засыпаться — «не сдать экзамен, зачет» или «попасться со шпаргалкой», засыпать — «умышленно поставить неудовлетворительную оценку» (в арго же: засыпаться — «попасться правоохранительным органам»); в студенческом жаргоне засветиться — «попасться со шпаргалкой» (в арго же засветить — это «предать»); в студенческом сленге слизать — это «списать» (в арго же слизать — «совершить аферу»); в студенческом сленге свалить — «уйти с занятий» (в арго же свалить — «бежать из места заключения») [Вовк 2005: 192]. Английский сленг тоже не чурается заимствований. Так, из испанского сюда проникли такие слова, как cinch — «верное дело» (ср. мексик.-испан. cincho — «подпруга»), calaboose — «тюрьма, место заключения» (ср. испан. calaboozo — в том же значении). А русский суффикс -пік используется не только в английском литературном языке (ср. sputnik, lunnik), но и в сленге. Второй советский спутник (1957) с Лайкой на борту сразу же получил в сленге название mutnik (от сленгизма mut — «собака»). Сленгизм же beatnik («битник») уже завоевал себе место на страницах словарей стандартного английского языка... И не только -пik, но и другие русские суффиксы (особенно -ski и -inski) прочно закрепились в некоторых английских сленгизмах: -ski: rightski («правильно», «верно») и drinski («пьяный», «под хмельком»); -inski: devilinski («озорник») и buttinski («надоедливый, навязчивый субъект»). По мнению авторов словаря «The American Thesaurus of Slang» (1967), суффиксы -пік, -ski, -inski носят сугубо сленговый характер. Во всех пластах европейской жаргонной лексики активно проявляет себя аффиксация с намеренной заменой стандартного аффикса другим или создание основы необычного характера, к которой присоединяется аффикс, придающий вновь образованной лексической единице яркую эмоционально-экспрессивную окрашенность. Таковы в русском языке лексические образования, например, с суффиксами: -аг-а (-яг-а): доходяга, блатяга, бедолага, общага (созданные по модели просторечных слов трудяга, колымага); -ог-а (ёг-а): безнадёга (по аналогии с узуальным словом тревога; ср. укр. допомога, перемога). Активизировался давно угасший и ставший, по существу, реликтовым суффикс -арь (по модели давних существительных мытарь, скобарь, псарь, сизарь (ср. укр. злидар) в интержаргоне (общем сленге) создано немало слов-экспрессивов: так, тупица в жаргоне — это тупарь, дубина — дубарь, скупой — скуп арь, а ненадежный, продажный субъект не только сука, но и сукарь. В молодежном обиходе винтовка — не только винторез, но и броское, короткое — винтарь. А существительное губарь обзавелось двумя синонимами: 1) «находящийся на гауптвахте (жарг. «на губе»)»; 2) «губастый, толстогубый субъект». Укажем еще на один своеобразный, региональный сленгизм шокшарь, созданный на базе марийского экспрессива шокшо «тёплый, горячий» («получивший теплое местечко»). В английском языке — свой набор сленговых аффиксов; см.: [Soudek 1967]. В своем словаре JI. Соудек дает развернутую классификацию структурных типов лексических единиц английского сленга. В области аффиксации, как и в русском сленге, здесь преобладает суффиксальный способ. Обратим внимание на следующие особенности сленговой суффиксации. Типично сленговым адъективным суффиксом можно считать -о; сленгизмы с этим усилительным суффиксом довольно распространены: таковы cuffo («бесплатный»), keen о («первоклассный»), blotto («сильно пьяный»). Значительно распространен и суффикс -ish: gan- derish — «глупый» (от сленгизма gander — «простак», «глупец»), nobberish — «стильный», «модный» (от сленгизма nob — «особа», «шишка»). А вот среди глагольных суффиксов лишь -oose, возникший, по-видимому, по аналогии со сленговым глаголом vamoose («уходить», «расставаться»), можно принять за специфически сленговый. Однако глаголов, образованных с этим суффиксом, в сленге очень мало (ср. trampoose — «бродяжничать»). Невелико число глаголов и с суффиксом -fy\ argijy («спорить»), speechify («говорить») [Миллер 1971: 51]. В русском молодежном сленге широко используется прием сокращения корней слов: прогер («программист»), репа («репетиция»), супра («супермаркет»), руль («американская рулетка»). Однако в русской сленгологии при образовании сокращений чаще используется апокопа (усечение конца слова). В англо-американском сленге прием сократительства используется намного шире, нежели в русском, и известны четыре типа сокращений: - апокопа: как и в литературном языке, это самый распространенный и весьма продуктивный тип сокращения; так, biz (от buziness — «деятельность», «профессия»); vac (от vacuum cleaner — «пылесос»), mat (от matiniie — «дневной спектакль»); - аферезис: это — менее продуктивный тип сокращения; усечению подвергается начало слова copter (от helicopter — «вертолет»), cot (от apricot — «абрикос»). В русском языке такой прием создания жаргонизмов и сленгизмов не получил распространения и носит локально-спорадический характер: таковы, например, сибо («спасибо»), стоп («автостоп»), спар (супермаркет «Ев- іроспар»); - синкопа: это совсем малопродуктивный тип сокращений, когда при образовании слова опускается его середина: dux (от duplex — «квартира, расположенная на двух этажах»), fancy (отfantacy — «фантазия»), telist (от telegraphist — «телеграфист»). В русском сленге такой прием создания жаргонных сокращений крайне редок; например, шизик («шизофреник»); однако -ик здесь воспринимается и как секундарный суффикс; . - самым же непродуктивным типом сокращений является интеркопа — словообразовательный прием, в котором сочетаются аферезис и апокопа, когда усечению подвергается как начало, так и конец слова: drogy (от hidrographer — «гидрограф»), sam (от examenation — «экзамен»), tec (от detective — «сыщик»). Этот тип сокращения —типично сленговый; литературный язык такого вида сокращений не знает. Выделим еще один тип сленгизмов, образованных путем морфологической деривации — словосложением русском жаргоне это достигается путем сложения корней (дымопродукт — «в бизнесе: изделие, которое разрекламировано и обещано клиентам, но ещё не существует, находится в стадии разработки»; козлогвар- деец — «милиционер»; котлетометание — «еда, приём пищи» или сложения корней в сочетании с суффиксацией (бурдохлебка — «студенческая столовая»; ложко- мойка — «невзрачная, некрасивая девушка»). И еще один примечательный пример: на основе фразеологического сочетания в пух и прах с помощью глагольного суффикса образован необычный глагол впух- нутъ («осложнить проблему с учебой») [Вовк 2005:193].
В английской же сленгологии словосложение — наряду с суффиксацией — весьма продуктивный процесс словообразования. «Слабое развитие словоизменения в английском языке еще более осложняет дело. Отсутствие надежных критериев, на основе которых можно было бы провести линию разграничения между сложным словом и словосочетанием, не позволяет лингвистам прийти к единому мнению по этому вопросу» [Миллер 1971: 53]. Заметим, что словосложение в области сленга нашло подробное рассмотрение в Словаре Соудека [1967:61-81]. Среди существительных —это bastard-file («длинный напильник»), counterjemper («продавец магазина»), саг- vas kisser («боксер»), а среди прилагательных —goshaw- ful («низкий, презрительный»), flak-happy («безрассудный»), bulletheaded («твердолобый», «упрямый»), включая и прилагательные с частичным удвоением lardy-dardy («сверхстильно одетый») или dashy-frashy («дрянной»). В области словоупотребления и словоизменения в русских жаргонах и сленге есть существенные отличия от нормативных требований речевого стандарта: 1. Прилагательные — жаргонизмы и сленгизмы — редко образуют простые формы сравнительной степени, а аналитических форм сравнительной и превосходной степени вообще не знают. 2. В жаргонах и сленге практически не употребляются деепричастные обороты. 3. Нет в молодежном жаргоне и сленге также служебных слов и частиц; здесь представлены только знаменательные лексические единицы. 4. Нет и адъективов, имеющих только краткие формы, а также формы неизменяемых прилагательных [Тон- кова 2007]. Социокультурный феномен русского сленга 1. Русский сленг: через жаргонизированное просторечие — в литературный язык Итак, русский сленг — это семантическая реальность. Как особый лексико-фразеологический пласт вне- литературной речи, он формирует свой вокабуляр на базе окказиональной, профессионально- и социально-жаргонной, а также диалектной лексики. А в семантическом плане ему — в силу изначальности преобладания в семантике сленгизмов коннотативного начала над денотативным — присущ ярко выраженный эмоционально-оценочный характер ингерентного типа. При этом денотативная и коннотативная грани сленга «не терпят» друг друга: собственно, взаимная «нетерпимость» — это одна из важных семантических черт сленга. Сленг, к тому же, не просто эмоционален: его иконичности может позавидовать любой из вокабулярных пластов. Однако генетическая неоднородность состава лексических единиц в сленге не ощущается говорящими, поскольку всякий речевой экспрессив (будь он жаргонным или диалектным, арготическим или просторечным), оказавшись в сленге, нейтрализуется и приспосабливается там к новой семантической специфике. Будучи понятен для всех возрастных коммуницирующих групп, сленг тем не менее употребляется локально, социально ограниченно и избирательно — по преимуществу функционируя в молодежной среде. В отличие от жаргона, а тем более от арго, русский сленг представляет собой комплекс-вокабуляр экспрес- сивов, лишенных обнаженно прямой глумливости и неприкрытой пейоративности. Потому-то сленг, рожденный на почве просторечия, сам активно подпитывает его. Это дает основание исследователям утверждать, что в стандартном (нормативном) русском языке «постепенно складывается новый тип жаргонизированного просторечия, формирование которого связано с разрушением корпоративной замкнутости воровского арго, групповых и профессиональных жаргонов и их активном проникновением в обиходную речь, в язык художественной литературы» [Саляев 2009: 311]. Под сленгом, именуемым еще и молодежным интержаргоном, исследователи понимают совокупность ненормативных (субстандартных) единиц, выходящих за пределы корпоративного употребления, обладающих относительной устойчивостью и имеющих тенденцию к расширению сферы употребления и переходу в массовое просторечие [Гальперин 1956: 109-111; Хомяков 1971: 38]. А дальнейшее продвижение городского просторечия по пути сближения и слияния с социолектами, по мнению сленголога В. А. Саляева, «привело к формированию особой подструктуры национального языка», которую исследователь и называет русским сленгом [Саляев 2009: 312]. В русском сленге, сердцевину которого составляет молодежный сленг как общий социализированный жаргон, социолектизмы на пути к языковому стандарту проходят «испытание временем»: лексические единицы, созданные в арго, отстаиваются в жаргоне, а оттуда, не минуя сленга, поступают в субстандартное просторечие, выступая здесь «потенциальными кандидатами на “литературность”» [Виноградов 1980: 83], «перекочевывают в общенародный язык и становятся полноправными членами его словарного состава» [Захаров 1982: 22]. Таковы ставшие сегодня узуальными слова взбучка, беготня, шестерка, разборка, челнок, крутой, заложить, буянить, вешалка (в значении «гардероб»), порнуха («все, что можно отнести к порнографической продукции»), чернуха («нечто очерняющее, лживое, низкопробное»). Совсем недавно включен в современные толковые словари глагол горбатиться: его семантика — это не просто «работать», а «работать много, тяжело и надсадно, обычно за небольшие деньги». Рядом с концептом лидер в толковых словарях сегодня соседствует жаргонно-просторечный авторитет («лидер криминальной группировки»), грубияна и хама оттеснил жлоб, нейт ральные литературные встречи и собрания вытесняются жаргонно-просторечной тусовкой. А у беспредела примечательная судьба. Поначалу он был арготизмом-криминонимом и означал «группировка воров, отошедших от воровских традиций и законов», но потом, побывав сначала в молодежном жаргоне, а затем в сленге и городском просторечии, пришел в лите- ратурно-разговорную речь, обретя здесь иной, метафо- ризированный расширенный смысл — «отсутствие законов, полная свобода; нарушение приличий, разгул», а в общелитературном языке — «крайняя степень беззакония, беспорядка», вытеснив синонимичные ему узуальные произвол и разгул. Глагол тусоваться (с его вариантом тасоваться) пришел в общелитературный язык из криминальной среды со значением «собираться в притоне разврата», в среде же деклассированных элементов тусоваться — это «собираться (о компании)» и «воровать», а в сленге глагол получил новые значения: «собираться в компаниях по интересам», а также «общаться, посещать места тусовок, ничего не делать, отдыхать, слоняться без определенной цели». Тусовка же — вообще номинат экзотический, со многими семантическими гранями. В «Аргументах и фактах» (1999. № 24) появилась статья «Тусовка как стиль жизни». Вот примечательная характеристика последней: «Сегодня тусовкой принято называть все то, что раньше было званым ужином, светским раутом, балом, посидел ками у камина или просто вечеринкой в дружеской компании». Но все указанные лексические единицы, «как и другие субстандартные номинации подолгу остаются в “карантинной зоне” просторечия» [Химик 2000: 211]. Данный процесс не обошел и европейские языки; так, из немецкого молодежного сленга перешло в узуальную лексику немало бывших социолектизмов, и среди них: Kniiller в значении «объект, вызывающий всеобщее возбуждение; сенсационная новость», по созданной образовательной и семантической структуре и по аналогии со словами Schlager («модная песенка, книга, фильм») и Reifier («боевик, гвоздь сезона»). Эти социолексизмы уже включены в толковые словари современного немецкого литературного языка. Однако нынешнему русскому сленгу противопоказан безудержный разгул «стёбности». Надо сказать, стёб — вовсе не ирония, но грубое осмеяние под маской одобрения, а стебаться —это «издеваться словесно над кем- либо». Поэтому трудно согласиться с В. В. Химиком, что «стёб — это тоже форма воздействия на объект и способ психического и эстетического самовыражения, хотя это уже более тонкая, а потому и более изощренная манифи- стация отчуждения, чем блатной стиль» [там же: 64]. И приводимая им строка «Хочу я всех мочалок застебатъ» из песни Б. Гребенщикова сегодня звучит цинично и не вписывается в речевую манеру современного, всё более интеллектуализируемого молодежного сленга (интержар гона), а тюремно-воровское стебануть («ударить» или «украсть») вовсе не украшают его [Большой словарь Кузнецова 1998: 1264; Словарь тюремно-лагерного жаргона 1992: 234; Грачев 1992: 157]. Да, сегодня «стёб — простейший способ создания атмосферы всеобщего цинизма, когда граница между правдой и враньем утрачивается, когда истина никого уже не интересует» [Новиков 1997]. Как видим, «речь молодежи оказывается своеобразным генератором, который приводит в движение разго- ворно-просторечную стихию. В этом главный лингвистический феномен молодежного сленга — служить катализатором обновления, процесса интеграции с разными сферами некодированной лексики в рамках языка молодежи (Ермакова 1994, 54), что дает шанс такой лексике оказаться в так называемом литературном просторечии, а далее — в разговорно-литературном языке В этом последнем заключается и социокультурный феномен молодежного сленга» [Химик 2000: 61]. Кстати, мысль о том, что в русском языке арго растворяется в жаргонах, а жаргоны сближаются с городским просторечием, еще более 80 лет назад высказал видный исследователь социолектики В. М. Жирмунский. А для этого необходимы, не в последнюю очередь, «вкус и умение говорящих совладать с напором речевой стихии» [Колесов 1991: 127]. В русском сленге по мере усиления в нем процесса интеллектуализации «утухают» арготизмы, пришедшие в молодежный жаргон из блатного и тюремного арго; таков и жаргонизм стёб, который восходит к глаголам- арготизмам стёбать, стебаться и означает «драться, ругаться», «скандалить и воровать». Характеризуя взаимоотношения между жаргоном и сленгом в русском языке, следует отметить, что они соотнесены друг с другом так же, как общенародный и литературный язык, то есть сленг — это своеобразно «облагороженный» жаргон с удаленными из него грубыми лексическими единицами — в особенности с чрезмерно пейоративной (уничижительной) коннотацией и обсценизмами. Что же касается арготизмов, то, как уже отмечалось, они напрямую в сленг не поступают, а проходят «очистку» и «обкатку» в жаргоне.