ДЕКАРТОВО COGITO SUM

Самой большой помехой для правильного понимания тезиса встает форма, которую ей придал Декарт. Из-за нее — из-за этого ergo («следовательно») — начинает казаться, будто тезис есть умозаключение, которое в полностью развернутом виде строится из большей, меньшей посылок и вывода. Будучи эксплицирован в каждой своей части, тезис должен тогда звучать следующим образом: большая посылка: is qui cogit?t, existit; меньшая посылка: ego cogito; логический вывод: ergo existo (sum). В довершение путаницы сам Декарт называет свой тезис „conclusio", выводом. Вместе с тем нет недостатка в наблюдениях, ясно говорящих, что тезис нельзя понимать в смысле логического вывода. Многие толкователи тоже сходятся на том, что «по-настоящему» тезис вовсе не логический вывод. Правда, с таким «негативным» утверждением мы недалеко уходим; ибо после допущения, что наш тезис — никакой не вывод, а все и без того достаточно ясно, возникает всего лишь противоположный, равно несостоятельный, взгляд.

Это допущение, конечно, может само напрашиваться постольку, поскольку тезис имеет характер высшего первоначала, а «первые начала» и не нуждаются в доказательствах, и не доступны никаким доказательствам. Они, как говорится, обладают самоочевидностью. Только откуда в таком случае спор о декартовском тезисе? Почему эта его «самоочевидная достоверность» так недостоверна и сомнительна в своем содержании? Может, дело в том, что Декарт мыслил слишком туманно и, выставляя свое «первоначало», не проработал его с достаточной тщательностью? Или проблема в истолкователях? А ведь люди между тем собрали все, что говорилось и самим Декартом, и его противниками, и снова Декартом-в его возражениях им, все это не раз и не два проштудировали, и тем не менее с нашим тезисом дело пока еще неясно.

Причина тому, надо думать, все та же самая, которая загораживает нам подступы к сущностным философским тезисам: недостаточная простота и бытийность нашей мысли, легковесная поспешность наших расхожих предвзятых мнений.

Так, люди считают «положение о противоречии» вневременно значимым «первопринципом» («аксиомой»), не задумываясь над тем, что это положение для метафиЛ зики Аристотеля имеет принципиально другое содержание, играя в ней другую роль, чем для Лейбница, и обладает опять же одной истинностью в метафизике Гегеля и другой — в метафизике Ницше. Это положение в каждом слу- 280 чае говорит нечто важное не только о «противоречии», но и о сущем как таковом и о роде истины, в свете которой воспринимается и размечается сущее как таковое. То же относится и к декартовскому ego cogito — sum. И здесь мы поэтому тоже не можем надеяться, будто с волшебной палочкой «само собой разумеющегося» сразу же выведем все на чистую воду. Мы должны попытаться, опираясь на нашу предварительную интерпретацию понятия cogitatio, мысленно измерить тезис ego cogito-sum его собственной мерой. В своем словесном звучании тезис нацелен на sum, «я есмь», стало быть, на познание факта моего существования. Но если тут вообще требуется в каком-то определенном аспекте доказать, что я, т. е. «Я», ego как осуществляющий свое пред-ставление, существую, то для этого не нужно умозаключений, которые из удостоверенного наличия чего-то известного делают вывод о наличии чего-то прежде неизвестного и неудостоверенного. Ведь в человеческом пред-ставлении предмета благодаря этому последнему как пред-стоящему и представленному к нему уже при-ставлен тот, «перед кем» стоит предмет, а именно сам пред-ставляющий, так что человек в силу этой своей при-ставленности к предмету вправе, в качестве представляющего, сказать о себе: «Я». «Я» в своем «я есмь» — а именно: представляющий — изнутри представления известно этому представлению ничуть не меньше, чем представляемый предмет. Я — в качестве представляющего Я — с такой достоверностью при-ставлено к представлению, что никакое самое логичное умозаключение никогда не сравняется по своей достоверности с этой приставленностью представляющего к себе самому '°.

Отсюда только мы начинаем видеть, почему декартовское „ergo" нельзя принимать за скрепу между двумя посылками одного умозаключения. Мнимая большая посылка — is qui cogit?t, est — никогда не сможет служить основанием для cogito-sum, потому что сама большая посылка извлечена задним числом из cogito-sum, причём таким способом, что cogito-sum оказалось искажено в своем принципиальном содержании. Не «я есмь» впервые выводится из «я представляю», а «я представляю» есть по своей сути то, что заранее уже при-ставило ко мне это «я есмь» — в смысле: представляющий. Мы имеем теперь право выбросить из формулировки декартовского тезиса сбивающее с толку ergo. А если будем все-таки его употреблять, то должны толковать его в другом смысле. Ergo не может означать: «следовательно». Тезис есть conclusio, вывод, но не в смысле вывода умозаключения, построенного из большой, малой и заключительной посылок. Он — conclusio в смысле непосредственного смыкания двух по своей сути взаимопринадлежных ив этой своей взаимопринадлежности устанавливаемых вещей. Ego cogito, ergo: sum; я пред-ставляю, «и здесь заключается», «здесь самим фактом представления заранее уже заложено» наличие Я как сущего. „Ergo" не выражает следования, оно указывает на то, чем cogito не просто «является», но в качестве чего оно себя также и знает — сообразно своей сущности, как cogito me cogitare. „Ergo" здесь значит все равно что: <и этим само я собой уже подразумевается...». Мы всего отчетливее выразим то, что сказано словом „ergo", если опустим его, а кроме того, снимем местоимение ego, ставящее акцент на «Я», поскольку Я тут малосущественно. Тезис Декарта будет тогда гласить: cogito sum.

Что говорит тезис cogito sum? Он выглядит почти как «уравнение». Но здесь нам грозит новая оплошность, перенос форм высказывания определенной области знания — математических уравнений — на высказывание, исключительность которого такова, что оно не сравнимо ни с каким другим, причём ни в одном аспекте. Математическое истолкование тезиса в смысле уравнения напрашивается потому, что «математическое» задает тон в декартовской концепции познания и науки. Однако остается еще спросить: берет ли Декарт просто готовый и привычный метод «математического» познания за прообраз всякого знания — или наоборот, заново, причем метафизически, переопределяет существо математического? Имеет место второе. Поэтому нам придется еще раз попытаться поточнее определить содержание декартовского тезиса и, главное, ответить на вопрос, что полагается «посредством» этого тезиса в качестве «субъекта».

А не сам ли этот тезис и есть subiectum, лежащее-воснове всего? „Cogito sum" не говорит ни о том лишь, что я мыслю, ни о том лишь, что я существую, ни о том, что из факта моего мышления следует мое существование. Тезис говорит о связи между cogito и sum. Он говорит, что я существую как представляющий, что не только мое бытие по существу определено этим представлением, но что мое представление как всеопределяющая «репрезентация» выносит решение о наличии, praesentia, всего представляемого, т. е. о присутствии того, что в нем (представлении) подразумевается, т. е. о бытии этого подразумеваемого в качестве сущего". Тезис говорит: пред-ставление, представившее в сущностном смысле само себя, полагает бытие как представленность, а истину — как удостоверенность. То, на что все опирается как на непоколебимое основаццел— это представление в своей сущностей полноте, поскольку им определяется существо бытия и истины, а также существо человека в качестве представляющего и самый способ такого основополагания.

Положение cogito sum, поскольку оно высказывает и содержит в себе сущностную полноту cogitatio, заодно с существом cogitatio полагает и собственно subiectum, конституирующийся в области того же самого cogitatio и только его посредством. Поскольку в cogitare, представлении, заложено те cogitare, самопредставление, поскольку существу представления присуща и отнесенность к пред-ставляющему и на нём сходится всякая представленность всего представляемого, постольку представляющий, могущий называть себя при этом Я, оказывается субъектом вдвойне, как бы субъектом в субъекте,— тем, к чему восходит все еще и внутри того, что лежит-воснове представления. Поэтому Декарт получает возможность дать тезису cogito sum еще и другую формулировку: sum res cogitans.

Эта формула, правда, так же вводит в заблуждение, как и первая. В дословном переводе формула гласит: я есмь мыслящая вещь. Т. е. человек тут вроде бы определяется как наличный предмет, разве что ему приписывается еще в виде отличительной черты способность «мышления». Но при таком восприятии фразы окажется забытым то, что „sum" определяется как ego cogito. Окажется забытым, что res cogitans, согласно понятию cogitatio, означает одновременно: res cogitata: вещь, пред-ставляющая сама себя. Будет забыто, что представление-самойсебя составляет бытие этой «мыслящей вещи». И снова сам же Декарт подталкивает к поверхностному и неполному истолкованию своей «мыслящей вещи», потому что, менторски говоря на языке средневековой схоластики, он подразделяет сущее в целом на substantia finita и substantia infinita.

Бог, Deus: summum ens: creator, верховное сущее, творец. Область конечной субстанции, substantia finita — сотворенное бытие, ens creatum. Декарт подразделяет его на мыслящие вещи, res cogitantes, и протяженные вещи, res extensae. Все сущее рассматривается тут под знаком творца и твари, и новое определение человека через cogito sum словно бы просто вписывается в старые рамки., Мы имеем здесь нагляднейший пример наложения старого начала метафизической мысли на новое. Установлением этого пусть займется историографический репортаж об учении и способе его преподнесения у Декарта. Историко-бытийное осмысление заданных им вопросов обязано вместо этого пробиваться к продумыванию смысла, самим Декартом вкладывавшегося в его тезисы и понятия, даже если ради этого придется перевести его собственные высказывания на другой «язык». Sum res cogitans означает соответственно не «я есмь вещь, наделенная мыслительной способностью», а другое: я есмь сущее, чей способ бытия заключается в представлении таким образом, что это пред-ставление выставляет в представленность заодно и самого пред-ставляющего. Бытие сущего, каким я сам являюсь и каким является любой человек как таковой, имеет своим существом пред-ставленность и присущую представленности удостоверенность. Этим, однако, не сказано: я есмь «чистое представление» —

якобы пустая мысль, а не что-то по-настоящему действительное; этим сказано: устойчивость меня самого как «мыслящей вещи», res cogitans, состоит в надежной установленности представления, в достоверности, с какою самость пред-носится самой себе. Поскольку же ego cogito, «я представляю», мыслится не как изолированный процесс в обособленном Я, поскольку «Я» понимается как та самость, на которой стоит в своем существе пред-ставление как таковое, чтобы быть тем, что оно есть, постольку cogito sum говорит всякий раз о чем-то существенно большем. Бытие представляющего субъекта, который удостоверяет сам себя в акте представления, оказывается мерой для бытия всего пред-ставляемого как такового. Соответственно всякое сущее по необходимости измеряется этой мерой бытия — в смысле удостоверенной и самоудостоверяющей представленности.

Достоверностью положения cogito sum (ego ens cogitans) обусловливается существо всякого знания и всего познаваемого, т. е. «матесиса», т. е. математичности. А по тому в качестве сущего тут может быть засвидетельствовано и установлено только то, предо-ставление чего допускает подобную же удостоверенность,— а именно то, путь к чему ведет через математическое и «математикой» обоснованное познание. Математически постигаемое, достоверно исчислимое в том сущем, каким сам человек не является, в неживой природе —

это протяжение (пространственность), extensio, куда можно причислить пространство и время. Декарт, однако, ставит между протяжением, extensio, и пространством, spatium, знак равенства. Соответственно вся внечеловеческая сфера конечного сущего, «природа», оказывается понята как «протяженная вещь», res extensa. За такой характеристикой природной предметности стоит положение, высказанное в формуле cogito sum: бытие есть представленность. Сколь бы однобоким и во многих аспектах недостаточным ни было истолкование «природы» как «протяженной вещи», оно тем не менее, будучи продумано в своем метафизическом содержании и измерено во всем размахе своего метафизического проекта, есть тот первый решительный шаг, который сделал метафизически возможными новоевропейскую машинную технику и с нею — новый мир и его человечество.

В эти дни мы стали свидетелями того таинственного закона истории, что народ оказывается однажды не на уровне метафизики, выросшей из его собственной истории, причем как раз в момент, когда эта метафизика достигает безусловного господства. Сейчас обнаруживается то, что Ницше уже метафизически- понимал,— что новоевропейская «механическая экономика», сплошной машиносообразный расчет всякого действия и планирования, в своей безусловной форме требует нового человечества, выходящего за пределы прежнего человека. Недостаточно обладать танками, самолетами и аппаратурой связи; недостаточно и располагать людьми, способными такие вещи обслуживать; недостаточно даже просто овладеть техникой, словно она есть нечто в себе безразличное, потустороннее пользе и вреду, строительству и разрушению, применимое кем угодно для любых целей 12.

Требуется человечество, которое в самой своей основе соразмерно уникальному существу новоевропейской техники и ее метафизической истине, т. е. которое дает существу техники целиком овладеть собою, чтобы так непосредственно самому направлять и использовать все отдельные технические процессы и возможности 13. Безусловной «механической экономике» соразмерен, в смысле ницшевской метафизики, только сверх-человек, и наоборот: такой человек нуждается в машине для учреждения безусловного господства над Землей.

Дверь в сущностную область этого метафизически понятого господства распахнул Декарт своим тезисом cogito sum. Положение о природе как «протяженной вещи», res extensa, есть лишь необходимое следствие того первого тезиса. Sum res cogitans, «я есмь мыслящая вещь»,— это основа, лежащее-в-основании, subiectum для определения вещественного мира как «протяженной вещи».

Так что тезис cogito sum и есть «субъект»,— «тезис», взятый не как сочетание слов и грамматически связная структура, равно как и ие в своем якобы произвольно и имманентно осмысляемом «семантическом содержании», но «тезис» в свете того, что само говорит о себе как подлинно существенное и на чем он держится в самой своей тезисности. Что же это такое? Ответ: полностью развернутая сущность представления. Пред-ставление сделалось в самом себе вы-ставлением и у-становлением сути истины и сути бытия. Представление устанавливает тут само себя в пространстве своей собственной сущности и полагает это пространство как меру для бытия сущего и для существа истины. Поскольку истиной теперь зовется обеспеченность предоставления, т. е. удостоверен ность, и поскольку бытие означает представленность в смысле этой удостоверенное™, постольку человек,- сообразно своей роли в таком осново-полагающем представлении, становится исключительным субъектом. В сфере господства этого субъекта сущее, ens — уже не сотворенное сущее, ens creatum, оно—certum, достоверное, indubitatum, несомненное, vere cogitatum, истинно представленное сущее: „cogitatio".

И теперь впервые удается ясно увидеть, в каком смысле тезис cogito sum есть «основоположение» и «первопринцип». Вследствие некоего, приблизительно верного, ощущения, что в мысли Декарта «математическое» играет «неким образом» особенную роль, люди вспоминают о том, что в математике имеют место известные верховные основоположения, «аксиомы». Эти верховные основоположения люди отождествляют потом еще с главными посылками умозаключений, поскольку математическая мысль мыслит ведь «дедуктивным» образом. Отсюда без дальнейших раздумий люди берут за основу, что положение cogito sum, которое сам же Декарт характеризует как «первое и достовернейшее», должно будто бы быть верховным основоположением и «первопринципом» в привычном смысле, как бы главнейшей среди главных посылок всех умозаключений. В этом формально правильном и высказываниями самого Декарта отчасти подкрепленном соображении люди, однако, упускают из виду существенное: тезисом cogito sum впервые только и задается новое определение существа «основы» и «принципа». «Основа» и «принцип» теперь — subiectum в смысле само-пред-ставляющего представления. Тем самым заново определяется, в каком смысле это положение о «субъекте» есть основное осново-положение. Существо .осново-положности определяется теперь исходя из существа «субъективности» и через нее. «Аксиоматическое» получает теперь другой смысл по отношению к истине той «аксиомы», axioma, которую Аристотель обретает в «положении о противоречии», служащем ему для истолкования сущего как такового. «Принципиальный» характер тезиса cogito sum состоит в том, что существо истины и бытия определяется в нем по-новому, и именно так, что к самой этой определенности апеллируют как к первой истине, что теперь одновременно означает: как к сущему в собственном смысле.

Правда, сам Декарт специально не говорил об основополагающем характере своего положения как основоположения. Он при всем том обладал ясным сознанием его уникальности. Но в ходе многократных попыток сделать понятной для современников новизну своего обоснования метафизики и разобраться в сути их сомнений Декарт был вынужден отправляться от предшествующей ступени и тем самым разъяснять свою принципиальную позицию извне, т. е. всегда неадекватно,— образ действий, на который обречена, конечно, всякая сущностная мысль, образ действий, сам являющийся уже следствием какого-то потаенного положения дел. Ему соответствует свое собственное ограничение, накладываемое мыслью на ту самую изначальность, к которой эта мысль прорывается.