ВВЕДЕНИЕ Кэрол Пейтмен, Мэри Линдон Шенли

С самого начала семидесятых годов XX столетия исследовательницы в области феминистской теории анализируют хорошо нам знакомые, а иногда не столь знакомые тексты по политической теории. Их новое прочтение и новая интерпретация ведут к революционным последствиям для понимания не только самих этих текстов, но также и таких важнейших политических категорий, как гражданство, равенство, свобода, справедливость, общественное/публичное, частное/приватное, а также демократия.

Данная книга иллюстрирует размах и глубину феминистского анализа выбранных для этих целей текстов; собрав такие аналитические статьи вместе, мы надеемся, что политическая теория и практика с большей готовностью признают их значимость. Некоторые из этих статей уже опубликованы (самые ранние в 1977 и самые поздние в 1989 г.), другие же специально подготовлены для нашего сборника. Представленные здесь интерпретации могут вызвать возражения в связи с иным прочтением феминистками каждого из выбранных текстов, однако мы не ставим перед собой задачи представить наиболее полное, точное собрание феминистских аналитических работ. Скорее, нашей целью является сделать достаточно обширный сборник феминистских ис следований более доступным представителям политической теории и широкому читателю в целом.

Каждая из глав данной книги поднимает вопрос о том, насколько содержание того или иного произведения по политической философии полезно (или может быть полезно) представителям феминистской теории. Во всех без исключения традиционных комментариях к текстам этих произведений суждения великих мыслителей относительно различий между полами либо игнорируются, либо затрагиваются лишь мимоходом. Статьи нашего сборника, напротив, показывают, что представления о присущих мужчинам и женщинам отличительных признаках и свойствах являются основополагающими для политической теории. Сьюзен Оукин в работе «Женщины в западной политической мысли» сказала по этому поводу: «Отнюдь не простое дело включить женскую часть человечества в [западную] традицию политической теории»1.

Когда феминистки впервые обратились к классическим текстам, их прежде всего заинтересовали проявления женоненавистничества со стороны многих известных философов и способ, каким практически каждый из этих философов доказывал, что недостаточная рациональность женщин, присущие им нравственные и политические качества делают их непригодными для участия в гражданской и политической жизни. И конечно, единственной первоначальной реакцией было отказаться от всех традиционных работ по политической философии и призвать феминисток начать политические исследования с нуля. Так, Лорен Кларк и Линда Лейндж объявили, что «традиционная политическая теория совершенно несостоятельна в свете современных [феминистских] воззрений. Наша задача — исправить это положение, разработав новые теории, которые отражают более глубокое понимание нашего положения в истории»2. Сегодня большинство авторов статей, вошедших в данный сборник (включая Лейндж), считают, что у критикуемых ими авторов на самом деле имеются ценные идеи, которые они могли бы предложить феминистской политической теории. Например, Батлер считает Локка зачинателем феминизма «равных прав»; Лейндж видит в Руссо мыслителя, чьи прозрения выводят нас на проблемы женщин, если общественная жизнь основана на общепризнанной конкурентной борьбе между индивидами; Оукин утверждает, что теория Ролза содержит критический потенциал для пересмотра понятия справедливости как в сфере семьи, так и в сфере политики; Диц предлагает включить понятие vita activa, используемое Арендт, во все феминистские модели хорошей жизни; а Савицки считает, что Фуко предлагает феминисткам критический метод и «набор рекомендаций» по оценке феминистских теорий.

Порядок глав соответствует традиции, которая сложилась при обсуждении политических воззрений философов, и на всем протяжении сборника вы можете проследить приблизительную тематическую парность; сначала идут Платон и Аристотель, а заканчиваем мы главами о Милле и Ролзе, де Бовуар и Фуко и, наконец, Арендт и Хабермасе. Однако данный сборник нельзя назвать абсолютно традиционным; мы включили в него двух мыслителей — Мэри Уоллстонкрафт и Симону де Бовуар, — имена которых навряд ли встретятся в канонических собраниях текстов, входящих в стандартный курс обучения по «теории политики». Феминистский поиск привел к некоторым «неудобным» вопросам, касающимся построения этого канона. Например, почему в курсах теории политики так редко изучают произведения Мэри Уоллстонкрафт и Симоны де Бовуар? С бблыиим предпочтением предложат прочесть работы Уильяма Годвина (мужа Уоллстонкрафт) или Жан-Поля Сартра (спутника де Бовуар) и обсудить значительно менее известных и не очень значимых авторов-мужчин как XVIII, так и XX века.

И Уоллстонкрафт, и де Бовуар дружили с ведущими радикалами своего времени, не придерживались традиционного образа жизни и писали не только романы, но и книги по теории политики и философии. Их главные феминистские работы — «В защиту прав женщины» и «Второй пол» — имеют важное значение в истории политической мысли, в них поднимаются вопросы, недостаточно раскрытые или проигнорированные другими защитниками «прав человека и гражданина» и философами, развивающими идеи экзистенциализма и индивидуализма. Пренебрежение этими двумя мыслительницами объясняется тем, что они были феминистками и писали о проблеме взаимоотношения полов, которая в современной политической теории выходит за пределы ее предмета. Джон Стюарт Милль писал на ту же тему с позиции феминизма, и вплоть до недавнего времени его феминистские работы также по большей части игнорировались представителями политической теории, притом что другие — широко обсуждались.

Точки зрения авторов статей, вошедших в этот сборник, весьма разнообразны как с позиции политической теории, так и с позиции феминизма; не существует единого «феминистского видения» текстов, и феминистки не предлагают какого-то определенного пути развития теории. Этот сборник скорее демонстрирует то разнообразие, которое существует и в феминистской аргументации в целом, и в феминистских подходах к истории политической мысли. Тем не менее, несмотря на разнообразие подходов, главы книги связаны между собой тем, что их авторы подошли к анализу текстов со специфически феминистскими вопросами. Эти вопросы касаются политического значения различий между полами и власти мужчин над женщинами; патриархатного конструирования основных категорий политической теории; отношения между природой, мужчинами и женщинами, разумом и политикой; отношения между приватным/частным (понимаемым как домашнее, семейное, личное) и публичным/общественным (понимаемым как экономика и государство); политического значения различий между самими женщинами.

Несмотря на все различия между мыслителями, начиная с Платона и заканчивая Хабермасом, традиционные постулаты западной политической мысли основываются на понятии «политическое», которое конструируется через исключение женщин и всего того, что представляется фемининностью и женским телом. Различия между мужчинами и женщинами и сексуальность обычно считаются маргинальными либо вообще не относящимися к предмету исследования политической теории, однако различные качества, способности и характеристики, приписываемые мужчинам и женщинам представителями политической теории, являются центральными в том способе, каким каждый из них определяет «политическое». Качества, присущие мужчинам, и политика идут рука об руку, а все, что противоположно и противопоставлено политической жизни и политическим добродетелям, всегда было представлено женщинами, их способностями и задачами, которые рассматривались как естественные для их пола, в особенности материнство. Многие политические мыслители считали, что женщины наделенны жизненно важной ролью в общественной жизни, — но не в качестве граждан или участников политической жизни. Женщинам скорее предназначалось быть приверженцами приватного, служащего основанием политического мира мужчин; или, как ут верждает Саксонхаус в статье об Аристотеле, фемининность символизировала личные узы, замкнутость и стабильность, которые поддерживают полис.

Можно сказать, что вопрос о различии между полами неотделим от вопроса о взаимосвязи приватного/частного и публичного/общественного, который также проходит через весь сборник. Главной отличительной чертой современных западных обществ, которую традиционная политическая теория считает чем-то само собой разумеющимся, а чаще вообще игнорирует, является факт деления их на две сферы, существованию только одной из которых — сфере публичного — придается политическое значение. Философы противопоставили «политическое» и «частное» задолго до того, как разделение между миром женщин и домашнего хозяйства и маскулинной сферой политики и гражданства приобрело непосредственно современную форму. Ввиду этого может показаться не соответствующим истине, что Платон в V книге диалога «Государство» включил женщин в класс воинов. Оукин доказывает, что, хотя взгляды Платона, согласно которым наиболее способные представительницы высшего класса могли участвовать в политическом управлении, были «более революционными, чем высказывания любых других известных политических философов», так или иначе участие женщин в управлении зависело от готовности Платона отказаться от частной семьи, а вместе с этим от подчиненного положения женщин как жен и, следовательно, от лишения их права на занятие политической деятельностью. В трактате «Законы» Платон продемонстрировал свое нежелание подрывать патриархатный уклад домашнего хозяйства и тем самым положил начало традиции, согласно которой политическое и женщины рассматривались как вещи несовместимые.

Для Аристотеля не существовало сомнений в том, что женщины не способны рационально рассуждать и участвовать в деятельности полиса. Аристотель настаивал, что естественный порядок предписывает, чтобы высшие управляли низшими. Саксонхаус подчеркивает, что, хотя Аристотель не считал всех мужчин от природы выше всех женщин, даже те женщины, которые были бы способны к политической деятельности, не могли в ней участвовать; занимаясь вскармливанием детей и заботясь о доме, женщины не имели свободного времени, необходимого для участия в политической жизни. Тем не менее, считает Саксонхаус, женщины играли существенную политическую роль в поддержании жизни полиса. Идея, что женщины должны оставаться вне публичной сферы политики, даже несмотря на то, что они выполняют важнейшую политическую функцию, повторяется во многих классических текстах.

Однако в Новое время мысль, что женщины, благодаря своим естественным способностям, играют особую роль в политической жизни общества, привела к проблеме, которую не удалось разрешить до сих пор. До провозглашения современной революционной доктрины, что все люди свободны и равны по природе или по праву рождения, в исключении женщин из политической жизни не было ничего необычного; существовали и другие категории лиц (такие, как бедняки, неимущие или рабы), которых считали по своей природе недостойными быть гражданами. Но с тех пор как «права человека» стали неотъемлемой частью современной политической теории, женщины стали представлять собой особую проблему — именно потому, что они отличаются от мужчин. Традиционная интерпретация истории политической мысли исходит из того, что в утверждении «все люди рождены свободными и равными» нужно читать — «все человечество»; другими словами, доктрина индивидуальной свободы и равенства считается универсальной, приложимой к любому человеку. Согласно такому прочтению вопрос о включении женщин в число граждан в принципе выдвигает точно такую же проблему, как и включение, скажем, неимущих или представителей расовых меньшинств: единственная трудность — это претворение теории в жизнь. Этот взгляд разделяют те современные феминистки, которые настаивают на равных правах женщин и мужчин и на уничтожении любых различий между мужчинами и женщинами как гражданами через принятие гендерно нейтральных законов и проведение соответствующей политики.

В этом случае становится важной интерпретация текстов. Обычные комментарии фактически не уделяют никакого внимания тому факту, что почти все известные современные политические мыслители соглашаются: «человеческая природа» мужчин и женщин различна; женские и мужские качества не имеют одного и того же политического значения. Но здесь встает ключевой вопрос: в чем именно состоит значение различий между мужчинами и женщинами? Означает ли существование различий в природе и способностях женщин и мужчин, что женщины не могут быть гражданами? Или это означает, что если женщины являются гражданами, то их гражданство будет в чем-то отличаться от гражданства мужчин? В последнее время среди феминисток идет активное обсуждение вопросов равенства, различия и гражданства, и некоторые современные феминистки заявляют, что женщины могут внести особый (отличный от мужского) и неоценимый вклад в политическую жизнь общества. Они считают, что различия между мужчинами и женщинами (присущие женщинам качества, способности и задачи) должны быть признаны законодательно и учтены в сфере публичной политики.

Знакомство с современными текстами, представленными в следующих ниже главах, выявляет широкий спектр мнений по поводу различий и равенства между мужчинами и женщинами, а также иллюстрирует сложный характер взаимосвязи маскулинности и фемининности, политического и частного, равенства, свободы и гражданства. Современное устройство общества, при котором сферы общественного и частного отделены друг от друга, зародилось в XVII в., и здесь представлены две противоположные интерпретации текстов этого периода. Гоббс стоит особняком в традиции политической мысли, хотя представители основного направления уделили мало внимания его своеобразию. Он является единственным мыслителем из числа входящих в «традицию», который признавал, что одна и та же человеческая природа присуща и женщинам и мужчинам. Теория Гоббса исходит из предпосылки, что женщины, как и мужчины, рождаются свободными и равны мужчинам. Почему же тогда он одобрял власть мужчин над женщинами в гражданском обществе, и каким образом он теоретически обосновал переход от равенства между полами, которое мы наблюдаем в естественном состоянии, к патриархатному правлению в гражданском обществе? Прочтение Гоббса позволяет Пейгмен сделать вывод, что в естественном состоянии все женщины были завоеваны мужчинами и таким образом включены в «семьи» в качестве слуг. Потеряв статус свободных и равноправных «личностей», женщины лишились положения в обществе, которое позволяло бы им участвовать в заключении первоначального договора. В результате мужчины заключили договор, который породил современный патриархатный брак и сферу частного, а это узаконило мужскую юрисдикцию над женщинами в гражданском обществе.

Локк не разделял мнения Гоббса о том, что естественное состояние было состоянием равенства между полами.

Феминист Джон Стюарт Милль является единственным либералом, который считал подчиненное положение женщин вопиющей аномалией современного мира. Милль старался (хотя и безуспешно) привести отношения между мужчинами и женщинами в соответствие с более широкими либеральными принципами, а это означало, что ему пришлось попытаться преодолеть разрыв между общественным и частным. Он утверждал, что принципы либерализма столь же приложимы к институту брака, как и к политической жизни. Шенли, интерпретируя Милля, утверждает, что он доказывал пользу дружбы, а не доминирования в браке, и рассматривает требование Милля о предоставлении женщинам равных с мужчинами возможностей скорее как средство достижения супружеской дружбы, чем как цель саму по себе. Однако попытка Милля сделать либеральные принципы универсальными остается исключением в политической теории. Другие мыслители, включая философов XX в., которых причисляют к выдающимся фигурам среди признанных представителей современной политической теории, строят свои аргументы на основе разделения общественной и частной сфер.

Например, анализ Ханной Арецдт труда, созидания и действия предполагает четкое разделение сфер продуктивного (мужского) и репродуктивного (женского) созидания и труда. Как подчеркивает Диц, «выделяемые Арендт фундаментальные экзистенциальные категории и на практике были проживаемы либо как мужская, либо как женская идентичности. Категория animal laborans, "производитель", и теоретически структурировалась, и опытно воплощалась, как если бы она являлась естественной для женщин, а категория homo faber, "изготовитель", конструировалась, как если бы это было естественным для мужчин», вместо того чтобы рассматриваться в качестве фундаментальных измерений природы человека как таковой. Как показывает Фрейзер, исключительно детальный и тонкий анализ Хабермаса с его различением материального воспроизводства и символической репродукции, социально интегрированного контекста действий и системно интегрированного контекста действий, подобно анализу Арендт, сохраняет патриархатное деление на частное и общественное. В теории Хабермаса имплицитно содержится некий «гендерный подтекст», и, поскольку ему не удается проследить, как производитель (маскулинный) и производственное пространство связаны с приватным (семьей), «это равнозначно защите структуры, выступающей как один из основных факторов подчиненного положения женщин в современном мире».

Пример Хабермаса показывает, насколько даже радикальные теоретики бывают забывчивы, когда дело касается проблемы различия и подчинения полов. И, как результат, у них редко вызывает сомнение право Руссо называться отцом радикальной демократии. Однако вряд ли возможно более открыто, чем это сделал Руссо, лишить женщин права на участие в гражданской жизни, полагая, что они являются ниспровергателями политического уже от природы. Многие феминистки видят всего лишь непоследовательность Руссо в его рассуждениях о взаимоотношениях полов, однако Лейндж доказывает обратное. В структуре теории Руссо политический порядок предусматривает, чтобы публичная сфера отражала естественный порядок отношений между полами. Образование мужчин и женщин должно быть различным, и женщины должны заботиться о семье, являющейся основой государства. Если бы и мужчины, и женщины конкурировали между собой, принимая решения на основании личной выгоды и субъективного интереса, — иными словами, если бы и те, и другие действовали в манере, свойственной именно мужчинам, — тогда, убежден Руссо, женщины всегда бы проигрывали, потому что у мужчин уже есть преимущество в соревновании. Лейндж утверждает, что мы должны извлечь урок из размышлений Руссо относительно того, что женщинам следует с осторожностью относиться к равенству с мужчинами; поддающееся интерпретации равенство прав, или привилегий, или социального уважения по возможности должно быть основано на признании различий между полами.

Как и Руссо, Гегель очень ясно изложил свои взгляды по поводу политического места мужчин и женщин; действительно, Гегель не только ограничил женщин частной сферой семьи, но даже исключил их из истории. Однако Гегель, как подчеркивает Бенхабиб, являлся мыслителем эпохи Просвещения, который поддерживал преобразования, начатые Французской революцией, — по крайней мере в том, что касается свободы субъекта-мужчины в современном государстве. Он отступал, когда сталкивался с эмансипированными женщинами своего времени; его «взгляды на любовь и сексуальность показывают, что Гегель был антипросвещенческим мыслителем». Бенхабиб констатирует, что Гегель является «гробокопателем для женщин»; он помещает женщин на обреченную ступень диалектики. Гегель называл женственность вообще — вечной иронией общественности, — и Бенхабиб советует воскресить иронию и «инаковость другого» — т.е. отличие женщин, — которые Гегель пытался вычеркнуть из политической теории.

Всеобщее и упорное нежелание политических философов исследовать и критически анализировать аргументы таких мыслителей, как Руссо и Гегель, в вопросе, касающемся различия между мужчинами и женщинами и сферами общественного и частного, усугубляется тем, что феминистские работы исключаются из числа канонических текстов. Мэри Уоллстонкрафт, например, настаивала на том, что общественное и частное и, как следствие, природу мужчин и женщин можно понять только в их взаимосвязи. Взгляды Уоллстонкрафт особенно интересны еще тем, что в ее работах мы сталкиваемся с двумя различными идеями: идеей, что женщины обладают политическим равенством с мужчинами, и идеей, что материнство, особая женская способность или, как она говорила, «специфическое предназначение» женщин, подразумевает обязательное отличие гражданства женщин от гражданства мужчин. Безусловно, Уоллстонкрафт была не единственной, кто смешивал эти идеи. В конце XIX и начале XX в. суфражистки также доказывали, с одной стороны, что добродетель (политическая) не зависит от пола и справедливость требует, чтобы у женщин были те же самые политические права и им было предоставлено избирательное право на тех же основаниях, как и мужчинам; с другой стороны, они утверждали, что благодаря своим специфическим материнским обязанностям женщины способны внести уникальный вклад (и на этом основании их притязание на право участия в выборах отлично от мужского).

Судя по многочисленным комментариям, касающимся материнства, Уоллстонкрафт можно назвать предшественницей современных феминисток, которые выступают за то, чтобы внести традиционно женские практики и ценности, связанные с материнством, в публичную сферу. В сборнике такие идеи представлены ди Стефано в ее критике Маркса. Ди Стефано выдвигает серьезное обвинение против Маркса — независимо от того или вопреки тому, что он открыто провозглашает в отношении женщин, сама структура и стиль его мышления являются маскулинными и отрицают значимость и даже само существование матерей, материнства и материнского труда. «По сути, Маркс в своей концепции исторического, основанного на трудовых отношениях анализа создающего самого себя человека отказался от исследования труда матери, а затем заново присвоил его себе». Отрицание матери, по мнению ди Стефано, способствует сохранению господства над женщиной и природой, а «отсутствие матери / "другого" в западной политической теории», характерное не только для работ Маркса, поддерживает глубокое женоненавистничество в традиции политической мысли.

Уоллстонкрафт, безусловно, противопоставляет себя этому аспекту традиции, а единственной проблемой, возникающей в ее рассуждениях, считает Гейтенс, является то, что она рассматривает цели женщин-матерей как следствие женской телесности и биологии; таким образом, политическое разделение труда между женщинами и мужчинами оправдывается как естественное. Уоллстонкрафт соглашается с Руссо в том, что семья является фундаментом государства, но абсолютно не согласна с ним в том, что женщины могут быть хорошими матерями в условиях супружеского деспотизма или при отсутствии общественного положения, которое дает гражданство. Пока что их гражданские обязанности совпадали с их материнскими обязанностями. В то же самое время, подчеркивает Гейтенс, Уоллстонкрафт также настаивала на том, что разум не имеет пола. Очевидно, причина женской неспособности лежит в отсутствии образования, а женская природа развращена страстью — страстью мужчин. Таким образом, Уоллстонкрафт одновременно доказывает, что телесное различие между полами является решающим в вопросе о гражданстве, а защищая права женщин, апеллирует к бестелесному разуму или тому, что Гейтенс называет «фундаментальной половой нейтральностью рационально мыслящей личности».

Защита рационально мыслящей личности представлена в статье Диц при анализе работ Арендт и в статье Оукин при анализе теории справедливости Ролза. Они доказывают, что внимание к различиям между мужчинами и женщинами в политике и праве не только губительно для женщин, но и дает неверное представление о природе и цели политической жизни. Диц резко отходит от той линии феминистской теории, которая разделяет «освободительный взгляд, защищающий моральные (либо разрушительные) возможности женщины в роли прародительницы, кормилицы и хранительницы уязвимой человеческой жизни». Оукин критикует Ролза за то, что он не видит необходимости в применении либеральных принципов справедливости к приватной сфере и, следовательно, не продумывает до конца вопрос о том, что, соглашаясь с традиционным разделением труда между полами, он исключает женщин из участия в публичной сфере и освобождает мужчин от бремени домашних обязанностей. В то же самое время как Диц, так и Оукин утверждают, что в прошлом понятия «универсального гражданина» или нейтрального обладателя рационального мышления были именно маскулинными, а не универсальными или нейтральными, они считают, что мы должны уметь разглядеть универсальные, гендерно нейтральные нормы справедливости, сформулировать их и действовать согласно этим нормам.

В отличие от них, Спелман и Савицки отвергают унитарную модель гражданства. При обсуждении работ де Бовуар и Фуко они отстаивают идею различия и, более того, акцентируют внимание на том, что если женщины отличаются от мужчин, то они различаются и между собой. Спелман и Савицки признают опасность абсолютного отказа от универсально применяемых правил и принципов, в результате чего женщины могут опять оказаться в таком положении, когда они будут обладать отличающимися от мужчин обязанностями и правами, которые, однако, будут иметь меньшую ценность и являться вторичными. Тем не менее они считают, что возможность быть гражданами второго сорта представляет собой меньшую проблему, чем неспособность признать, что «равенство» (по крайней мере, как мы воспринимаем его сейчас) основано на бинарных оппозициях — таких как приватное/публичное (частное/общественное), фе мининное/маскулинное, гражданин/женщина — и игнорирует бесчисленные и взаимопересекающиеся различия между отдельными людьми и группами.

Известное наблюдение де Бовуар, что «женщиной не рождаются, а становятся», способно подорвать представление о том, что биология определяет судьбу женщины, но оно одновременно предполагает, по мысли Спелман, что не существует некоего единого прототипа «женщины», интересы которого могут сформировать единую феминистскую повестку дня. Урок, который мы должны извлечь из того факта, что де Бовуар неявно писала с позиции белой женщины, представительницы среднего класса, утверждает Спелман, говорит не просто о том, что политическая теория игнорировала или неадекватно представляла положение женщин в политической сфере общества, но, скорее, о том, что не существует «положения женщины», не опосредованного ее классовой, расовой, этнической или религиозной принадлежностью, сексуальной ориентацией и другими факторами. Подобным же образом Савицки утверждает, что теория Фуко помогает феминисткам понять, что, если женщины способны противостоять мужскому доминированию, нет необходимости сглаживать все различия между женщинами. По ее мнению, теория различия открывает новые перспективы для «дискуссии по поводу сексуальности», которая развела американских феминисток по двум противоположным лагерям. Для нас стало возможным увидеть, что у обоих лагерей имеется общее понимание власти, свободы и сексуальности, которое затемняет и отрицает исторический характер и разнообразие женского сексуального опыта. До тех пор, пока не будет учитываться многообразие женских голосов и интересов, представительницы доминирующих групп будут, скорее всего, пренебрегать другими женщинами или не замечать их так же, как ими самими всегда пренебрегали большинство политических философов.

Политическую философию часто преподают таким образом, как будто чтение (избранных) классических текстов по «истории политической мысли» не связано с насущными политическими проблемами современности. Феминистская интерпретация этих текстов показывает, что это далеко не так. Данный сборник помогает нам увидеть, что одна из наиважнейших задач, стоящих перед теоретиками феминизма, — превратить демократическую теорию в теорию политического и гражданского равенства, которая учитывала бы различия между мужчинами и женщинами и между самими женщинами, в результате чего любой женщине было бы гарантировано полноценное гражданство. Несмотря на то что между авторами этого сборника имеются разногласия, они согласны в том, что одним из величайших зол, причиненных женщинам, было лишение их права участвовать в политических дебатах, принятии решений и борьбе в качестве полноправных членов и граждан государства. Представители классической философии и само построение академического канона политической философии служили инструментом для достижения и сохранения такого положения. Мы надеемся, что само разнообразие феминистских взглядов в представленных ниже статьях побудит еще многих включиться в процесс реинтерпретации этих текстов и, следовательно, в преобразование такой дисциплины, как политическая философия. Вступить в теоретический диалог — означает принять участие в важнейшей дискуссии о целях и задачах нашей общественной жизни, лежащей в сердце политики.

Примечания 1

Okin S. Women in Western Political Thought. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1979. P. 286. 2

Clark L.M.G., Lange L. The Sexism of Social and Political Theory. Toronto: University of Toronto Press, 1979. P. XVII.