Религия в Постмодерне выступает в трех основных формах: • симуляция религиозного возрождения; • новая религиозность (культы, секты, синкретизм, оккультизм); • сатанизм. Видимость религиозного возрождения традиционных конфессий связана с ослаблением давления Модерна и свертыванием обязательной модернизации.
Постмодерну в отличие от Модерна религия не опасна, так как Постмодерн наступает тогда, когда социальные связи прошли точку разрыва и никакие по-настоящему интегрированные тотальные социальные явления невозможны. Религия, и особенно ее возрождение, была бы опасна для Модерна и, соответственно, недопустима тогда, когда сохранялось общество. Религия как социальное явление могла бы в таком случае конкурировать за внедрение своего социального кода, а это было бы несовместимо с программой Модерна и внедрением его парадигм. Отсюда жесткость Вандеи, гонения на русских староверов или антирелигиозная война в СССР. Модерн нетерпим к религии. Постмодерн развертывается тогда, когда уверенность в необратимом разрыве принципиальных общественных связей и демонтаже социальных структур достигнута и никакой фактор не способен собрать исчезнувшее общество вновь в нечто цельное и солидарное. Здесь- то антирелигиозный заслон снимается, и то, что было под прессом Модерна, выходит на поверхность. Однако, выходя на поверхность, традиционные религии оказываются в двусмысленной ситуации. Пребывая на периферии, в социальном «подполье», в течение всего цикла Модерна, они обросли многими элементами мифа, которые исказили стройность их богословского логоса. Пребывая почти в бессознательном, они были не способны культивировать религиозное сознание, так как носители этого сознания не могли бы не проявиться вовне, став удобными жертвами для атеистических ликвидаторов. Религия смогла выжить в Модерне только за счет перехода в режим бессознательного, а еще точнее — в режим ноктюрна. Необходимость адаптации к социальным условиям, прямо противоположным тем, которые в религии считались нормативными, приводила к развитию эвфемизмов, двусмысленностей, риторических фигур в самой религии. Высказывание местоблюстителя Патриаршего престола, а позже — Патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского) в отношении атеистического, антихристианского режима Сталина и, шире, СССР — «Ваши успехи — наши успехи» — является ярким образцом антифразы («вы в нас плюйте, нам приятно»). Другим примером эвфемизма является Второй Ватиканский собор 1962 года, где без репрессий и гонений католики пошли навстречу требованиям Модерна в беспрецедентном объеме, отказавшись от большинства принципов, которые в течение почти двух тысячелетий составляли неизменную парадигму католицизма.
Естественно, что в Постмодерне, выходя на поверхность, религии, которым никто больше не угрожает, демонстрируют свойства, ставшие для них неотъемлемыми в условиях модернистского гетто. Они потеряли свой социальный логос (свою социальность) и лучше всего сохранились в своих ноктюрнических, эвфемистических, мифологических аспектах. Отсюда харизматизм и материальные культы в католицизме, мистицизм и старчество — в русском православии. Поднимаясь в таком виде из подполья, традиционные религии не могут выступать социальными интеграторами и представлять серьезную угрозу Постмодерну, уверенному в необратимости социальных разрывов. Другими словами, коль скоро религия утрачивает свое логосное и социальное измерение, она вполне может быть терпима в Постмодерне. Вместе с тем такая религия с точки зрения ее фундаментальной структуры есть не что иное, как симулякр. Новая религиозность — другая форма проявления религии в Постмодерне. В ней либо реализуется стремление к экзотике (кришнаизм, йога, секта Муна и т. д.), либо сбитые с толку разрозненные интуиции собираются в случайные и необоснованные связки (оккультизм, теософизм, New Age), либо складываются 541 искусственные синкретические системы, где есть всего понемногу: фрагменты традиционных религий, экзотические культы, колдовство, гадание, гимнастика, обещания поправить карму и т. д. Новая религиозность полностью соответствует стилю Постмодерна с его тяготением к сочетанию несочетаемого, вкусом к парадоксу, к абсурдному нагромождению разрозненных элементов. Сатанизм, о котором мы говорили, также является явлением Постмодерна. Большинство сатанинских культов и течений — продукты Модерна. Они появились на периферии Модерна в декадентских салонах, вначале для развлечения скучающей от механической технократии богемы. Никакого отношения к сатанизму средневековому — чем бы он ни был, самостоятельным ли течением или сохранившимся вопреки христианизации языческим культом — он не имеет. Но социальную форму и определенную институциализацию новый сатанизм получил позже, при переходе к Постмодерну. Сатанизм близок к Постмодерну за счет своей установки на: • пародийность (дьявол — пересмешник, иногда он именуется «обезьяной Бога»); • отказ от авторитетов (Люцифер пал из-за гордыни, а безусловная свобода есть норматив либерализма); • раскрепощение желаний (сатана — соблазнитель по преимуществу); • реабилитацию фриков и первертов (Вельзевул — король уродов) и т. д. В сатанизме общие тенденции Постмодерна ритуализируются, концентрируются и систематизируются. То есть сама сущность Постмодерна находит в нем наиболее адекватное, хотя и несколько старомодное и наивное воплощение.