3.1. Коррекция отношений между эмпирическими данными и теорией
В любой науке ключевым методологическим вопросом остается вопрос о соотношении фактов и теории. При этом «факты» рассматриваются в качестве реальности, а «теории» — как способы интерпретации реальности, раскрывающие устойчивые соотношения «фактов».
Социология не представляет собой исключения. Однако для российской социологии весьма характерен ряд новых обстоятельств, которые заслуживают самостоятельного рассмотрения. Прежде всего это огромное расширение эмпирического поля. Наряду с организацией системы мониторингов общероссийского и регионального характера рядом независимых друг от друга учреждений (фонд «Общественное мнение», Левада-Центр, ВЦИОМ, институты и центры РАН, региональные социологические центры (Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Воронеж, Северная Осетия, Республика Татарстан). Каждая исследовательская группа организует сбор данных в соответствии с задачами собственных проектов. Благодаря поистине титанической работе интервьюеров и анкетеров нынешняя российская социология тонет в море фактов, фиксирующих все, сколько-нибудь значимое, по мнению организаторов эмпирических и теоретических исследований: от динамики оценок социального самочувствия до частоты сексуальных контактов. Значительная часть социологических публикаций представляет собой описание собранных фактов, полученных с помощью либо количественных, либо качественных методов. Факты нуждаются в объяснении, варианты которого просматриваются даже при описании. Но общей теоретической парадигмы, в рамках которой собранные факты получали бы интерпретацию, не существует. И остается не вполне ясным: а) нужна ли общая парадигмальная установка; б) если таковая нужна, то может ли она быть создана или сконструирована? Вместе с тем наряду со сбором и объяснениями фактов, создаваемых в ходе исследований, перед социологией — особенно если ее понимать как коммуникацию в обществе и об обществе — сохраняется задача не менее важная: объяснять события быстротекущей жизни, например августовский финансовый кризис 1998 г. и иные «факты-события», поскольку они оказывают огромное воздействие на все то, что формирует социальные отношения45. Третий специфический ряд фактов, которые анализируют иные отрасли социального знания, как-то: экономика, демография, этнология, социальная психология и другие, но которые вместе с тем представляют особый интерес для социологии. Наконец, теперь можно говорить и еще об одном направлении накопления эмпирического материла, связанного с развитием качественных методов. Речь идет прежде всего о массивах биографий, личных документов, семейной переписки, писем в средства массовой информации, создание которых открыло, по сути дела, новое поле социологической деятельности. Это направление накопления фактического материала связано с более широкими возможностями смысловых интерпретаций, поскольку в самих документах такого рода присутствуют оценочные суждения, обоснования мотивации поступков и иные способы вербализации именно смысловых аспектов социальной реальности. Расширяющееся эмпирическое поле социологии — это социальная реальность в том смысле слова, который проистекает из противопоставления фактов и теории. Факты рассматриваются в этом контексте как нечто твердое и основательное, а теоретические конструкции, даже опирающиеся «на всю совокупность фактов», рассматриваются в качестве допускающих некоторый произвол: «факты» — это фундамент социального знания, теории же скорее ассоциируются с многообразием надстраивающихся конструкций. Они могут быть истинными и ложными, основанными на фантазии и воображении, на скрупулезном анализе фактического материала. Итак, российская социология не испытывает в настоящее время, как это было два десятилетия назад, недостатка в «фактическом материале». Ныне проблемы ее внутреннего развития как самостоятельной дисциплины и области исследований связаны, на наш взгляд, с состоянием теоретического мышления. Переход на плюралистические позиции позволил расширить общий кругозор российской социологии.
Благодаря введению преподавания социологии на современном уровне и усилиям переводчиков сейчас почти не осталось значительных социологических работ зарубежных авторов, которые были бы недоступны русскоязычному читателю. Дело, однако, в том, что эти умные книги (за некоторым исключением) были написаны в те времена, когда нынешняя ситуация в России еще не просматривалась. Изучение и освоение этих работ помогает освоить социологическую проблематику и аппарат этой области знания, понять те дискуссии, которые ныне определяют ее содержание на мировом уровне. Но это не заменяет необходимости решения задачи, которая стоит перед российскими социологами, — понять те процессы, которые происходят именно в этой стране. Стоит заметить, что и мировая социология развивалась не в безвоздушном национальном пространстве и даже не в связи с развитием проблематики глобального характера. Европейская социология в ее национальных вариантах была связана с изучением экономических и политических конфликтов, потрясавших Европу XIX в. Вряд ли можно оспаривать тот факт, что М. Вебер уделял особое внимание проблемам Германии (влияние протестантизма на «дух капитализма» — прежде всего немецкая проблема, связанная определенным образом с задачей обоснования единого германского государства). Политическая и экономическая история Франции в том же столетии стала для Э. Дюркгейма важным стимулом выдвижения идеи органической солидарности. Возникновение проблемы «Европа и остальной мир» привело к разработке теории рациональности. Расцвет американской социологии был связан с тем, что она практически была ориентирована на решение проблем именно американского общества. Можно сказать, что и российская социология становится таковой по мере того, как она включается в теоретическое осмысление тех задач, которые выдвинуты на первый план развитием самой России. Вместе с тем не следует забывать о том, что каждая из национальных школ социологии сумела перешагнуть границы собственной страны и предложить социологии в целом — как области всеобщего знания — определенные элементы универсалистского понимания социальной реальности, весьма существенные для анализа конкретной ситуации в той или иной стране. Тезис о том, что это универсальное знание «не подходит для России» в силу ее уникальности, ведет к сосредоточению на локальных особенностях этой страны, отказу от самой постановки вопроса о месте России в современном мире на основании универсалистского подхода, опирающегося на достижения всей современной науки и цивилизации. По сути дела, этот тезис ведет к оправданию «доморощенной социологии». С точки зрения соотношения эмпирии и теории это тем более важно, что именно теоретическое знание задает способы аккумуляции фак тов и характер их интерпретации. Факты сейчас никто не рассматривает как беспредпосылочные фрагменты реальности. Даже статистические распределения — результат теоретических конструкций, основанных на определенной оценке общества как целого: демографическая статистика, моральная статистика (преступность, алкоголизм, наркомания, аборты, разводы и т.д.) исходят из определенных классификаций, основанных на представлениях о «нормальном» обществе или о нормально функционирующих социальных институтах, которые характеризуют более или менее устойчивые условия общественного воспроизводства. А это означает, что в иных, кризисных условиях, то есть когда нарушены стабильные условия воспроизводства социального целого, принятые ранее классификации и соответствующие факты — в том числе и статистические распределения — теряют свой смысл. Точнее, они могут интерпретироваться, как это и делается в катастрофических теориях, в качестве показателей отклонения от общества, ранее считавшегося нормальным293. Но они не говорят ничего (или почти ничего) о перспективе, о степени приближения к новому общественному состоянию.