Итак, в своей борьбе за сущность сущего философская критика имеет два этапа и достигает соответственно двух /нч\>пшпатов. Первый из них имеет только предварительное 256 Б. В. ЯКОВЕНКО значение; второй же наделен всеми положительными свойствами достижения.
Первый результат, концентрирующий в себе усилия первого этапа, является ответом на изначальный архимедовский вопрос философского познания к самому себе: §о кси tfiv у fjv kivticxco.1 В безграничном океане наивно-догматических наличностей философская критика путем беспощадного сомнения и разложения открывает твердые и более или менее определенные пункты культурных ценностей. Этим она создает для себя возможность более или менее определенной ориентировки, а в равной мере и дальнейшего критического шествия. Это последнее состоит в совлечении с найденного яоиатй,2 уродующих его утонченных объективистических и субъективистических схем. В сущности это есть повторение той же самой критической работы, но, так сказать, в более высокой, определенной и дифференцированной сфере. Как мрамор должен быть сначала приблизительно отесан рукою каменотеса и только тогда попадает под резец творца, так и наивная масса наличностей должна сначала выявить некоторую грубую форму, дабы затем уже лезвием тончайшего скальпеля с нее были сняты все посторонние ей наслоения. Только тогда вконец преодолевается и проекция «вне-положения» (объективизм), и проекция «внутри-положения» (субъективизм), а культурные данности оказываются «чистыми содержаниями» или «наличностями просто», не помещаемыми ни в мире за пределами познания или познающего, ни в душу или познавательный процесс, а просто наличными как таковые, свободными от какой бы то ни было трансцендентности и трансцендентизации и предстающим в том подлинном имманентизме, который внут- ренно присущ каждой из них и каждую из них, так сказать, выполняет или осуществляет. Ведь под лучами критического анализа и сама душа и внешний мир становятся простыми наличностями этого рода, наличностями среди других наличностей. На этой завершительной стадии своего пути философское познание приобретает два основных положительных свойства: оно достигает высшей научности и глубочайшей непосредственности. Что касается первого из них, то оно означает собою идеальное осуществление стараний всякого научного познания. Действительно, каждая наука стремится опознать предмет именно таким, каков он есть сам по себе, взять его в его подлинной сущности, отбрасывая прочь все привычки, трафареты и схематизации субъективно-наивного воззрения. Она стремится совершенно выключить познающего субъекта из 1 [Перефразирование в форме вопроса высказывания Архимеда о поисках точки опоры мироздания. Иначе: вопрос об основаниях познания как такового (грен.)) 2 [как-либо (грен.)) МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 257 сферы познания, забыть о нем навсегда и иметь дело только с самой сущностью своего предмета. Математика в этом отношении представляет собою высший предел, которого удалось достичь научному проложению научности и научному исключению субъективных влияний. В математике математические наличности пребывают сами по себе, сами по себе вступают в отношения, сами по себе построяют сложные комплексы и т. п. Философское познание продолжает линию научности еще дальше. Оно показывает, что научное отчисление познающего субъекта при научном опознании наличностей слишком похоже на простое «наивное забвение», и что для того чтобы отчислить его действительно, нужно произвести тщательный критический анализ той роли, которую этот субъект молчаливо играет в научном познании. Этот анализ обнаруживает, что роль эта велика во всех, даже в утонченнейших научных положениях; он обнаруживает, что так называемые науки не выявляют просто наличностей как таковых, а в значительной мере конструируют их от себя, тем вовлекая их во внешние для них субъективно-познавательные схемы. Именно в этом — причина формализма и гипотетизма специальных наук, так ограничивающего их горизонты и отдаляющего от сущности вещей. Истинная научность, научность до конца может быть достигнута лишь в том случае, если познающий субъект будет во всех смыслах отчислен сознательно, силою аналитического исключения, если он будет предан забвению после самого интенсивного его созерцания и припоминания, так сказать «критически позабыт». Математика берет, например, умножение (2x2 = 4) так, как если бы при его наличности не было никакого производящего это умножение субъекта, вкладывающего в его осуществление что-либо от себя, как если бы умножение это происходило само по себе и само собою, в силу внутренних свойств самих составляющих его наличностей. Философия этим не довольствуется, она не согласна на такое «как если бы»; она хочет быть вполне уверена в том, что субъект тут действительно не при чем и что «как если бы» есть не сладкий самообман, не соответствующий действительности, а лишь неточная, привычная для познания, гипотетическая формулировка положения вещей. Потому философская критика подвергает сомнению позицию математического познания (2 х 2 = 4) и спрашивает, не участвует ли, все же, на деле в математическом умножении познающий субъект. И без сомнения, она скоро убеждается в том, что это так, что конструированное умножение математики формалистически передает и гипотетически представляет участвующие в нем наличности — числа. Таким образом, философия и требует, и стремится выполнить условия не просто научности, а критической научности, научной или в квадрат возведенной науки, науки науки, наукоучения или разума. И в этом как раз заклю 9 Б. В. Яковенко 258 Б. В. ЯКОВЕНКО чается ее трансцендентализм, т. е. научение наличностям сущего из их собственного нутра, а не извне, из природы «вне-положенных» вещей, и не изнутри, из природы «внутри- положенного» познающего сознания, или же разумение сущего как сущего. Кант смотрел на сущее глазами науки вообще, старался раскрыть его в терминах и формах простой научности и критиковал субъективизм только в его донаучном, наивном состоянии. Потому «Критика чистого разума» знаменует собою первичную, так сказать наивную, стадию трансцендентализма. Ей подходило бы, скорее, называться «Критикой чувственного опыта» или, самое большее, «Критикой рассудка»; ибо даже те проблемы, которыми занята «трансцендентальная диалектика», берутся Кантом не в их высшей разумной, «критически- научной» формулировке, а в чувственно-рассудочном освещении их проблематического существа.
Великой заслугой его великих учеников, Маймона, Фихте и Гегеля, было постепенное возведение трансцендентализма во вторую степень, постепенное истолкование сущего уже не в терминах научных «категорий», а в терминах философских «идей». И у них, конечно, счеты с субъективизмом не были еще покончены. Но после их попыток раскрыть сущее критически-научным или же трансцендентальным способом в высшем смысле этого слова, не так уж далеко до совершенно безличного, вне-субъективного опознания сущего, или же до превращения философии в подлинную науку науки. Точно так же как в лице своей научности философское познание идеально осуществляет научную тенденцию научного познания, его стремление к разумности, так в лице своей непосредственности оно поднимает до идеального состояния непосредственность наивную. Но только в то время как в первом случае имеет место простое расширение и возвышение научности, в этом втором случае происходит радикальнейшее углубление или даже преображение непосредственности наивного опыта. От научности «научной» — прямой переход к научности философской; от непосредственности же наивного опыта — длинный критический путь, посредствуемый научным познанием науки, до непосредственности философского познания. Действительно, есть непосредственность и непосредственность! Непосредственность повседневного наивного опыта, непосредственность чувств, эмоций и воли, есть непосредственность изменчивая, неустойчивая, капризная, мимолетная, приблизительная. Она ежеминутно готова менять облик наличной данности, нисколько не заботясь о взаимосогласованности последовательно даваемых ею обликов, каждый данный момент руководствуясь в своем устремлении каким-либо отдельным интересом, улавливая данную наличность лишь постольку, поскольку это удобно или полезно при данных временнбгх и пространственных, а равно и различных других условиях, данному познающему субъекту. МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 259 •)то — непосредственность «бликов», «of impressions»,1 не суще- и>, не сущих наличностей. Эти последние в ней представлены моистине отраженно, отзвучно или же опосредственно. Словом, по с точки зрения высшего подлинного познания — косвенная или же мнимая непосредственность. С этим ее свойством в тесной связи находится то, что она — ограниченна, отрывочна, час- тична, что это — вырезанная и чисто условная непосредственность. Беря наличность с совершенно произвольной и вечно переменяющейся точки зрения, она нарушает тем ее внутреннюю непрерывность и целостность, дробит ее и разграничивает. •) го — непосредственность «кусков» или отвлечений; это— формальная непосредственность, чуждая конкретной природе глмих наличностей сущего. И потому самому это — непосред- нравственного. И там, где он является иначе, собственно говоря, его нет, и явление его есть самообман недостаточно критической мысли. В нравственном или, вернее, в нравственностях, т. е. наличностях нравственного, нет ничего прекрасного, святого, полезного, существующего и т. д. Нравственности нравственностны, нравственностно-налич- ны,— каждая по-своему, от себя, в своем специальном кон- кретизме. Равным образом в прекрасном или, вернее, пре- красностях, т. е. наличностях прекрасного, нет ничего нравственного, святого, полезного, существующего и т. п. Прекрасности прекрасностны, прекрасностно-наличны, — каждая за себя, своим существом, в своей конкретной особенности. Но этим плюрализм сущего не исчерпывается. Он выражается не только в разности и самостоятельности сфер, но и в разности и самостоятельности наличностей. Все в сущем, все, что есть, все, что наличествует, т. е. все сущее или наличествующее, есть и наличествует, как то, что оно есть, как именно это и такое-то наличествующее. Каждая наличность, каждое сущее самостно, в себе концентрировано, собою самим регулируемо и правимо; каждое наличествующее есть свой собственный закон, свое собственное определение, свой собственный жизненный источник. Может быть, лучше, яснее всего это сказывается в лице математических и художественных наличностей. Разве не исчерпывает математическая двойка или дифференциал всего себя? Разве не сам он дает себе существование, закон, изложение? И разве не приближается он к полной конкретности, к полному присутствию в его лице сущего, гораздо ближе, чем так называемая вещь непосредст- МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 263 немного чувственного опыта, совершенно неспособная удержи иагь самостность и потому лишенная всякого внутреннего гм мела? А создания музыки! Разве не живет каждое из них « моей собственной полной своеобразия и конкретности жизнью? Разве определяется в нем как таковом, если только прильнуть к нему устами подлинного, последнего критического постижения, хоть что-нибудь категориями бытия, нравственности, святости и т. д.? Не осуществляет ли каждая музыкальная наличность своего собственного, единственного, единый раз данного и наличествующего гармонического закона?! II не так ли обстоит дело со всеми остальными художественными наличностями сущего, с созданиями живописи, скульптуры, архитектуры?! Не необходимо ли для их действительного мостижения, для их действительной наличности настолько -критически позабыть» себя, чтобы позабытыми оказались и противостоящие в проекции краски, мраморы, каменные громады, — чтобы встал сам субъективно-облеченный в них, в се- |»г единственный и конкретнейший гармонический смысл каж- мо11 из них?! IJ этом своем плюрализме критическая мистика философ- < кого познания, а вместе с тем и путь философии вообще, постигает своего конца. Субъективизм окончательно отпадает ип лоть до своих наиутонченнейших философских форм. Достигаемая познанием точка, подлинное постижение сущего, /ипумно-интуитивное, трансцендентально-мистическое его ус- иоепие уже не знаменует собою более никакого субъективистического остатка, ибо в его лице преодолевается всякий фапецендентизм, всякая отграниченность сущего. Плюралистическая мистика знаменует собою только и только самоплю- 1> во всем его сущностном множестве и конкретизме. Целостная совокупность сущего есть целостная совокупность критически до конца очищенного и мистически до конца углубленного философского познания. И обратно, система последнего подлинного философского познания, система фапецендентализма есть система самого плюрального сущего.