§ 1. Естественнонаучные предпосылки махизма

Пожалуй, наиболее фундаментальным из этих изменений была постепенная девальвация механицизма как универсального подхода ко всем природным (и даже социальным) явлениям. К этому времени были сделаны выдающиеся открытия в биологии, превратившие ее в достаточно развитую и самостоятельную по отношению к механике науку.
Биологизм спенсеровского варианта позитивизма был одним из проявлений этого процесса. Но механический подход терял свой престиж и в рамках самой физики. В ней бурно развивались исследования электрических и магнитных явлений, где прямые аналогии с механическими процессами становились все менее удовлетворительными. Был накоплен разнообразный материал, значительная часть которого не поддавалась объяснению с механистических позиций. Поэтому исследование здесь велось во многом на путях эмпирического поиска и описания фактов. Распространению эмпиризма в науке в немалой степени способствовала и буржуазно-утилитаристская переориентация ученых, о чем уже шла речь в предыдущей главе. Размышляя о науке этого периода, Энгельс сделал многозначительную пометку: «Люди вроде Дэви и даже Фарадей блуждают в потемках (глава об электрической искре и т. д.) и ставят опыты, совершенно напоминающие рассказы Аристотеля и Плиния о физико-химических явлениях. Именно в этой новой науке эмпирики целиком повторяют слепое нащупывание древних. А где гениальный Фарадей нападает на правильный след, там филистер Томсон против этого протестует» (1, 20, 522). (Отметим, что У. Томсон — лорд Кельвин — был в физике «звездой первой величины» и вместе с тем решительным сторонником механических моделей как наилучшего средства теоретического объяснения.) Авенариус и Мах, отправляясь от основополагающих идей контовского позитивизма (провозгласившего отказ от вопроса «почему?» и замену его вопросом «как?»), идут вполне в русле этого эмпирического и вместе с тем антимеханистического течения. В этом плане показательно содержание исследований Э. Маха по истории механики. Наиболее существенно, пожалуй, то, что Мах продемонстрировал в этой работе многие скрытые предпосылки, лежащие в основании понятий механики, предпосылки исторические, теоретические и даже мировоззренческие. Их наличие с очевидностью доказывало тезис о том, что механистические концепции вовсе не являются простым описанием данного. Это дало Маху возможность обрушиться на принципы ньютоновской механики, обвинив ее в склонности к метафизике, которая, с позитивистской точки зрения, является величайшим преступлением ученого. Мах подверг весьма убедительной критике лежащие в фундаменте ньютоновой механики понятия абсолютного пространства и абсолютного времени, способствовав крушению веры не только в их универсальное значение, но и в возможность окончательного решения физических, а тем самым и научных проблем вообще. Этот историко-теоретический анализ был не только фактически обоснованным и глубоким, но, в своей критической части, и исторически прогрессивным. Книга Маха «Механика в ее развитии» произвела в свое время глубокое впечатление на А. Эйнштейна, который писал: «Э. Мах в своей истории механики потряс эту догматическую веру (в механику как основу всего физического мышления.—Авт.); на меня — студента, эта книга оказала глубокое влияние именно в этом отношении. Я вижу величие Маха в его неподкупном скептицизме и независимости...» (87, 4, 266). Именно этот скептицизм в отношении, казалось бы, неизменных истин механики способствовал созданию совершенно новой атмосферы, атмосферы поиска и антидогм этического мышления, в которой вскоре были сделаны многие выдающиеся открытия. Однако позитивная программа Маха, развернутая параллельно этой критике механицизма, была отнюдь не прогрессивна. Доказывая теоретическую нагруженность понятий механики, разоблачая претензии ее приверженцев рассматривать ее как «чисто опытную» и «бес- предпосылочную» науку, способную стать абсолютной основой универсальной картины мира, Мах вместе с тем, по сути дела, выступает против теоретического мышления в физике вообще. Как пишет А. Эйнштейн, Мах «недостаточно подчеркнул конструктивный и спекулятивный характер всякого мышления, и в особенности научного мышления. Вследствие этого он осудил теорию как раз в тех ее местах, где конструктивно-спекулятивный характер ее выступает неприкрыто, например, в кинетической теории» (87, 4, 266). Пожалуй, это сказано еще слишком мягко. В развернутой им методологической программе «Очищения опыта» Э. Мах выступил с позиций радикального философского эмпиризма, не признавая за теоретическими понятиями никакой иной роли, кроме роли знака для совокупности чувственных данных. Разумеется, упомянутая Эйнштейном кинетическая теория теплоты, а в еще большей степени максвелловская электродинамика тоже вряд ли были бы возможны без критического отношения к механицизму.
Но это критическое отношение у передовых ученых того времени выливалось в отрицание созерцательности в теоретическом мышлении науки вообще. Так, Фарадей и Максвелл в своих теоретических построениях используют механические модели уже только как теоретические средства отражения немеханических объектов, как «аналогии», отказываясь трактовать их в качестве единственно верного образа реальности, б статье «О фарадеевых силовых линиях» Максвелл пишет: «Субстанции, о которой идет речь, не должно приписывать ни одного свойства действительных жидкостей, кроме способности к движению и сопротивлению сжатию. На эту субстанцию не следует смотреть так же, как на гипотетическую жидкость, в смысле, который допускался старыми теориями для объяснения явлений. Она представляет собой исключительно совокупность фиктивных свойств, составленную с целью представить некоторые теоремы чистой математики более наглядной и с большей легкостью применимой к физическим задачам, чем форма, использующая чисто алгебраические символы» (43, 18). Такое толкование теоретической модели прежде всего устраняло гносеологическую созерцательность, поскольку теория не связывалась теперь требованием быть прямой копией объекта (пусть даже «на уровне сущности»). Она становилась средством отображения его теоретической мыслью, средством, конструируемым творческой мыслью, хотя и нуждающимся в интерпретации, и корректируемым опытом. Мах, напротив, отвергая механицизм, продолжал защищать его традиционную гносеологическую базу— созерцательность в трактовке познания. Он критиковал механические теории не за созерцательность, а за недостаточно корректно и последовательно проведенный принцип созерцательности. Его собственные гносеологические работы преследовали именно эту цель — исследовать механизм познавательного процесса, с тем чтобы можно было свести содержание научных понятий к некоему «бесспорному и первичному» материалу знания, а те понятия, в отношении которых такая редукция оказывается невозможной, отбросить как «пустые фикции». Сам Э. Мах совершенно однозначно оценивал собственную философскую работу как «философское очищение естественнонаучной методологии». В этой формулировке нетрудно увидеть проявление той установки, которая вдохновляла и «первое поколение» позитивистов, рассматривавших «действительную» науку как обобщение и упорядочение «наблюдательных фактов». Однако почему «второй» позитивизм уже не принимает в качестве фактов, без лишних слов, содержание современной ему науки, как это делал, например, Конт? Одну, «негативную», причину мы уже назвали — это кризис механицизма и неопределенность теоретического облика «новых» (по словам Энгельса) естественных наук второй половины XIX в. Была и еще одна, на этот раз уже «положительная», причина, открывшая перед взором философствующих ученых новую проблемную область там, где ранее они никаких проблем, в общем, не усматривали. Речь идет об открытиях в области физиологии органов чувств, прежде всего об исследованиях Г. Гельмгольца (1821 — 1894) физиологии зрения и слуха. Эти исследования убедительно показали, что ощущения есть результат сложного физико-физиологического процесса и потому не могут быть истолкованы как простой «отпечаток» внешнего объекта. К сожалению, сам Г. Гельмгольц (и многочисленные его последователи) истолковали эти результаты в агностически-кантианском духе, отказавшись от трактовки ощущения как отражения объекта и сформулировав пресловутую «теорию иероглифов», подвергнутую Лениным сокрушительной философской критике в «Материализме и эмпириокритицизме». Вот как выражал свою принципиальную позицию Гельмгольц: «Поскольку качество нашего ощущения дает нам весть о свойствах внешнего воздействия, которым вызвано это ощущение, — постольку ощущение может считаться знаком (Zeichen) его, но не изображением. Ибо от изображения требуется известное сходство с изображаемым предметом... От знака же не требуется никакого сходства с тем, знаком чего он является» (2, 18, 246—247). Исследование чувственного познания и агностическое истолкование его результатов стали для «второю» позитивизма основанием ограничить предмет исследования знания чувственными данными отдельного субъекта в качестве «предела» того, что является самоочевидным и не нуждается ни в каком обосновании или истолковании. Тем самым «наивный» эмпиризм «первого» позитивизма трансформировался в «методологический», «радикальный» эмпиризм «второго» позитивизма, стал «философией чистого опыта».
<< | >>
Источник: Зотов А. Ф., Мельвиль Ю. К.. Буржуазная философия середины XIX — начала XX века. 1988

Еще по теме § 1. Естественнонаучные предпосылки махизма:

  1. Философские и естественнонаучные предпосылки психоанализа
  2. Махизм (эмпириокритицизм): основные идеи и причины влияния среди естествоиспытателей
  3. 2. Предпосылки формирования проприетарной концепции прав на результаты интеллектуальной деятельности. Историческая предпосылка
  4. 1. Процесс создания естественнонаучной теории
  5. 2. Взаимосвязь естественнонаучного и гуманитарно-психологического знания в мировоззрении врача
  6. Естественнонаучные знания
  7. § 2. Специфика естественнонаучного и социального познания
  8. § 2. Философия и естественнонаучная мысль в эпоху Средневековья
  9. ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ СОЧИНЕНИЯ АРИСТОТЕЛЯ
  10. § 2. Картина мира как сплав естественнонаучного и философского воззрения на мир
  11. Естественнонаучные знания о человеке и философия XVI—XVII вв.
  12. § 3. Объяснение и понимание: герменевтические аспекты естественнонаучного познания
  13. ГЛАВА 27. МЕТОДОЛОГИЯ ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ
  14. § 2. Рациональность в естественнонаучном и в гуманитарном познании
  15. Гуманитарный и естественнонаучный аспекты социологии
  16. § 5. Разработка современной естественнонаучной картины мира