§ 3. Объяснение и понимание: герменевтические аспекты естественнонаучного познания

Ф. Шлейермахер разрабатывал ее как методологию субъект-субъектного понимания. У него не только литературные документы, но и живое общение вошло в число объектов герменевтического анализа. Еще более общий характер придал герменевтике М. Хайдеггер, определив ее как обшую теорию человеческого существования, т. е. придав ей онтологическое измерение. Онтологический аспект понимания и раскрывается как действие традиции, к которой принадлежит понимающий, интерпретатор. Действие традиции аналогично действию обычного языка, который сам есть важнейшая составляющая традиции. Традиция в каждом познавательном акте обеспечивает «предпонимание». В науке это обнаруживается в так называемых «естественных интерпретациях» наблюдаемых явлений. Интерпретация потому и называется естественной, что она анонимна, субъект не может относить ее появление на свой счет, здесь говорит «сама природа». Эти интерпретации психологически неотделимы от самого акта восприятия, поэтому М. Шлик и сравнивал такие «констатации» с аналитическими высказываниями, определяя их как «психологические тавтологии»: в этих ситуациях мы не высказываем ничего, кроме того, что непосредственно в данный момент воспринимаем и не воспринимаем ничего, чего не могли бы высказать как факт. Такие наблюдения отличаются высшей степенью очевидности и несомненности, здесь невозможно представить, что «вот это» можно понимать и видеть как-то иначе. Тем не менее, как известно из истории науки, именно такие «естественные интерпретации» чаще всего оказываются ошибочными. Видимое движение Солнца по небу интерпретировалось естественным образом как свидетельство того, что Земля находится в центре мира.

Откуда же возникает иллюзия? Очевидно, не из «самой природы». Приходится признать, что мы сами ее создали, вернее даже не мы как субъекты, а та среда или традиция, которая говорит «через нас», когда мы что-то высказываем: «естественная интерпретация» или «предпонимание» — это герменевтический компонент естественнонаучного познания. С полной определенностью об этом стали говорить относительно познания микромира, где сам акт наблюдения существенным образом влияет на состояние наблюдаемого объекта: здесь познание приобретает структуру диалога, разговора с природой, в то время как в классической физике познание имело структуру монолога природы, а исследователь выступал в роли пассивного регистратора. Как известно, еще Кант со своей точки зрения протестовал против такой модели познания, он полагал, что познавать в природе мы можем лишь то, что предварительно неявным образом сами в нее вложили. Но тогда полу ! — 495 чалось, что познание есть не что иное, как познание трансцендентального субъекта эмпирическим субъектом, ане диалог двух разных субъектов, как это происходит во всяком разговоре.

Прежде всего герменевтичность всякой познавательной деятельности связана с использованием языка и с коммуникацией. Язык гума- нитаризирует и социализирует любую деятельность индивида. Прежняя «классическая» философия науки, находясь под влиянием естественнонаучной методологии, применяла в описании процесса научного познания идеализацию, описывая его как деятельность одиночек. Если же осознать эту идеализацию как таковую, т. е. устранить ее, то мы подойдем к понимания роли коммуникации в деятельности научного сообщества. Об этом с полной ясностью заявил Т. Кун, и он же ввел понятие «парадигмы», которая применительно к науке имеет тот же смысл, что и традиция по отношению к историческому познанию. Социальный горизонт выступает как семантический метаязык, как система интер- субъекгивных конвенций, к которым прибегают для объективации добытого индивидом знания. Использование языка науки даже просто для фиксации и описания полученных результатов предполагает наличие развитой коммуникативной деятельности. Коммуникация нужна и для выработки парадигмы. Когда Кант назвал этот комплекс условий познания и понимания «трансцендентальным субъектом», это было первым наброском экстерналистской философии науки. В XX в. роль трансцендентального субъекта перешла к языку (М. Хайдеггер). Так как обычный язык, как показали исследования по социосемиотике (Р. Барт), в отличие от кантовского трансцендентального субъекта идеологизирован, возникает опасность потери объективного содержания, если оно использует для своего представления идеологизированные языковые значения.

Логические позитивисты, вдохновляясь идеями Л. Витгенштейна, планировали создать идеальный физикалистский язык для записи «унифицированного знания» на основе исследований по семиотике Ч. Морриса. В чем заключается причина безуспешности этого предприятия? Они хотели усовершенствовать коммуникацию, используя для этого несовершенные средства в ходе самой коммуникации. Это похоже на наивные теории происхождения языка, когда представляли дело так: люди собрались и договорились создать язык. Но если они смогли договориться, значит уже имели общепонятный язык. О чем же тогда договариваться? Очевидно, взаимопонимание должно существовать как предпосылка познания и объяснения, поэтому противопоставление объясняющих и понимающих наук несостоятельно. В качестве базисного всегда выступает язык повседневного общения и семантика этого 496 языка не маргинальна, а фундаментальна по отношению ко всякому специальному языку науки. Она играет роль каналов связи старого и нового знания, различных отделов внутри науки, естественно-научного и гуманитарного знания и, наконец, как средство связи между наукой в целом и всем остальным. Язык «жизненного мира» (Э. Гуссерль) выступает как средство понимания и интерпретации всего содержания научного знания. Все языки науки коренятся в естественном языке и все фундаментальные понятия, стоящие в начале познания, определяются на обычном языке. Даже операциональные определения вводятся неоперационально: не алгоритмически, а эвристически (на что тоже указал Т. Кун), и также они и усваиваются. Некодифицированное знание играет существенную роль в любых науках, а настоящий смысл теоретических понятий выявляется лишь в ходе их применения. Недаром при обучении математике как в школе, так и в университете большая часть времени уходит не на изложение теории, а на ее применение, на решение разнообразных задач.

Фундаментальной основой использования языка является неявное и неартикулируемое согласие индивидов, принадлежащих к одной традиции. Поэтому и говорят: язык коренится в молчании — именно во всеобщем принятии «по умолчанию» ситуационных значений. Возникает иерархия герменевтических «кругов», внутри которых и осуществляется всякое познание: «круг первый» (вопреки А. И. Солженицыну) — это не круг профессионального научного сообщества, а круг общего языка культуры, традиции, внутри которого формируется каждый, и где создается универсальный словарь описания; второй круг — круг научного сообщества, описанный в кунов- ском понятии парадигмы. Здесь создаются словари профессионального общения и описания фрагментов действительности, выделенных как предметные области научных дисциплин. Еще более узкий круг — «научная школа», объединение учителей и учеников, «мэтров» и «адептов», говорящих на языке, понятном лишь посвященным.

Формализация — это средство преодоления границ между научным и ненаучным, областью строго методического и расплывчатой сферой интуитивного. Благодаря формализации создаются оазисы интерсубъективности, зоны, свободные от интуиции, где господствует знак, причем не трехсторонний и даже не двусторонний, как у Ф. де Соссюра, а односторонний, единственное требование к которому состоит в том, чтобы его можно было недвусмысленно отличать от других знаков. На некотором этапе работа с формализованным языком неотличима от «игры в бисер». Но в науке конечной целью формализации является отказ от нее, т. е. семантическая интерпретация знаков, так как очевидная функция формализованного языка, как и обычного, представле-

497

17 Зак. №674 ниє знания в удобной для восприятия форме. Конечно, здесь имеется и функция оперативная, работа с формулами по правилам языка. Разумеется также, что не все единицы формализованного языка получают содержательную интерпретацию, поскольку некоторые служат лишь как «упаковка», которая впоследствии должна быть отброшена. Но сама задача формализации ставится неформально и как бы «извне» с помощью интуитивного, неформального метаязыка. Формализованные языки используют символы или знаки, которые в процессе логических операций с ними рассматриваются как ничего не обозначающие, кроме самих себя. Но не эта внешняя особенность языка является самой главной причиной их использования. Гораздо важнее, что формализованный язык требует для своего применения предварительной неформальной работы по преобразованию представляемого с его помощью содержания. Категориальная структура формализованных языков существенно проще, чем аналогичная структура содержательных языков, поэтому его применение требует абстрагирования от целого ряда отношений и различий содержательного плана. Так, для чисел совершенно безразлично, какие предметы мы ими обозначаем. Правила сложения яблок те же, что и овец и т. д. Поэтому и говорят, что принятие нового языка всегда подразумевает утверждение новой системы объектов: «филология определяет онтологию» (У. Куайн). Отсюда следует, в частности, что не может бьггь «нейтрального языка» для описания опыта, а это было мечтой многих философов и ученых вплоть до нашего времени. Как отмечает Р. Рорти, главная задача философии — выяснить: какая часть нашего чувственного опыта может бьггь «в принципе» выражена с помощью языка и какая часть так и останется невыраженной, выпадет в «осадок». Как раз формализация языка позволяет наглядно увидеть этот неформализуемый остаток, который может бьггь то больше, то меньше в зависимости от выбранного языка и от выражаемого с его помощью содержания.

Литература: 1.

Бранский В. П. Философские основания проблемы синтеза релятивистских и квантовых принципов. Л. 2. Л.: Изд-во. ЛГУ, 1973. 2.

Берка К. Измерения. Понятия, теории, проблемы. М., 1987. С. 24. 3.

Штофф В. А. Введение в методологию научного познания. Л., 1972. 4.

Льоцци М. История физики. М., 1984. 5.

Алексеев Б. Т. Реализм и инструментализм в философии науки // Вестник СПбУ. Сер. 6. Вып. 3.1999. 6.

Он же. Понятие традиции в герменевтике и философии науки // Вестник СПбУ. Сер. 6. Вып. 2.1996.