§ 2. Взаимосвязь эмпирического и теоретического знания в науке

Но если факт не более независим и прочен, чем остальное знание, то почему он должен иметь приоритет перед теорией? Почему при столкновении факта с теорией нужно отбрасывать теорию, а не факт? В методологии естественнонаучного познания понимание нелепости ситуации возникло лишь в постпозитивизме. Даже у Поппера роль факта была пересмотрена лишь в том отношении, что из потенциальных верификаторов факты превратились в потенциальных фальсификаторов гипотез. Поппер считал возможным сохранить привилегированное положение фактов «по соглашению», как некую мето —— 489 дологическую условность. Радикальный пересмотр отношения к фактам демонстрируют Т. Кун и П. Фейерабенд. У них факт не независим, а создается парадигмой, и каждая парадигма имеет свои собственные факты. Принцип «контриндукции» разрешает вообще не обращать внимание на факты и выдвигать гипотезы, противоречащие фактам, как равноправные с индуктивными гипотезами.

Поппер лишил факты только роли верификаторов. Но Куайн, возродив тезис конвенциалиста П. Дюгема о невозможности опровержения отдельно взятого утверждения, привлек внимание к тому обстоятельству, что с помощью фактов нельзя не только подтверждать гипотезу, но и опровергать ее, поскольку всегда проверяется не только гипотеза, но вместе с нею и теории, заложенные в организацию эксперимента и описание начальных условий. Если мы хотим спасти гипотезу от критики, то опровержение всегда можно отклонить от нее, направив на какой-либо из остальных компонентов экспериментальной ситуации. Итак, локальная проверка невозможна, а глобальная — всего комплекса знаний о мире, тем более невозможна, поскольку в описание начальных условий входят как научные, так и обыденные представления, так называемое «фоновое знание», которое никогда и никем не может бьггь представлено в явном виде.

Можно подойти к проблеме и с другой стороны: теория или гипотеза есть некий комплекс предложений, логически связанных друг с другом.

Факт, не будучи сам по себе предложением, не может ни подтверждать другие предложения, ни противоречить им, поскольку контрадикторные отношения могут быть только между предложениями. Помимо этого, теории и факты «говорят на разных языках». Даже включаясь в язык наблюдения или О-язык (Карнап), термины Т-языка (теоретического языка) по существу приобретают новые значения и туг вступает в силу «принцип несоизмеримости значений» Фейерабенда: фрагменты знания, записанные на разных языках, нельзя сравнивать между собой в отношении «правильное- неправильное», как нельзя, например, оценить выражения «время идет» или «время течет» как неправильные на том основании, что у времени нет ног, и что оно не является жидкостью.

Таким образом, переход от логического позитивизма первой половины века к постпозитивизму в вопросе об отношении фактов и теорий — это переход от резкого разграничения этих компонентов научного знания к их отождествлению, что напоминает такой же переход от жесткой демаркации научного и ненаучного знания в качестве чуть ли не основной задачи методологии в период господства неопозитивизма к размыванию граней между наукой и мифом у Фейерабенда и Хюбнера. Что касается собственно теоретического уровня знания, то слово «теория» греческого происхождения и означает «созерцание», «умозрение». У греков теория противопоставлялась практике, предметной деятельности как высшая форма из всех доступных человеку: созерцательная жизнь — есть наилучшее, считал Аристотель. В современной науке теория обычно наиболее развитая часть науки, систематическое, математизированное знание, записанное на специальном языке или представленное в виде аксиоматической системы. При реалистической трактовке науки теория рассматривается как отражение действительности на уровне «сущности», т. е., на уровне оснований и причин тех явлений, которые составляют предмет эмпирического познания. При феноменалистической трактовке теории не приписывается функции отражения какого-то особого уровня реальности, поскольку феноменализм не признает существования чего-либо помимо явлений. Роль теории сводится к более удобному и экономному представлению эмпирического знания. Как говорил Э. Мах, теория — это мысленная стенография, позволяющая в единой формуле охватить бесконечное многообразие чувственного опыта. Инструментализм рассматривает теорию только как удобный инструмент для решения проблем и предсказания эмпирических фактов.

Во всяком случае теории присуща внутренняя логическая связность, систематичность, способность объединять различные компоненты эмпирического знания и получать новые эмпирические знания без проведения эмпирических исследований.

Характерной чертой теоретической системы является то, что она непосредственно ничего внешнего не описывает, поскольку содержит только утверждения о свойствах абстрактных объектов, конструктов, которые по своим свойствам могут существовать только в «теоретическом мире». Идеализированные объекты непосредственно в мире не имеют прямых аналогов, и такое соответствие устанавливается лишь при посредстве подходящей интерпретации.

Наука имеет логическую форму гипотетико-дедукгивной системы, в которой эмпирическим фактам и законам дается номологическое объяснение, т. е. они выводятся из общих законов и начальных условий как их логические следствия. И. Лакатос различает несколько ти 491 пов таких систем: евклвдианские, эмпирицистские и индукгивист- ские. Все они исходят из понимания науки как гипотетико-дедуктив- ной системы. Главная черта такой системы — это движение «лжи» от заключений к посылкам. Контрпример для заключения будет также контрпримером или опровержением хотя бы для одной из посылок. Поппер считал это сущностью научного рационализма или, что с его точки зрения то же самое, — критицизма. Этот тип рассуждений в логике называется modus tollens и является законом логики. Похожий на него способ рассуждения от истинности заключения к истинности посылок не является тавтологией и выражает логическую форму индукции, дающей лишь вероятное знание. Впрочем, как уже отмечалось нами выше, фальсификация по схеме modus tollens окончательна лишь логически, но не методологически: чтобы вывести следствия из проверяемой посылки, нужны кроме нее самой, еще и различные вспомогательные гипотезы. К тому же базисные предложения мы лишь по умолчанию принимаем за истинные, но они не обязаны быть истинными фактически.

Следовательно, в гипотетико-дедукгивной системе действуют механизмы передачи «истины» от посылок к заключениям и «лжи» от заключения к посылкам, но «истина» не передается от заключений к посылкам и «ложь» не передается от посылок к заключению, так как предполагается истинность посылок.

Евклидианская модель, которая используется в чистой математике, основана на том, что все знание может бьггь дедуцировано из тривиально истинных, т. е., тавтологичных предложений, и в ней нет места ни гипотезам, ни опровержениям.

Эмпирицистская теория, наоборот, содержит тривиально истинные утверждения в самом «низу» и это то, что М. Шлик называл «кон- статациями» — самыми простыми предложениями наблюдения. Но поскольку истинность в такой системе не поднимается снизу вверх, то вся теория в целом остается лишь предположительной, т. е. именно гипотетико-дедукгивной. В эмпирицистской теории, как отмечалось уже, присутствуют теоретические термины, которые подобно средним терминам силлогизмов не встречаются в базисных положениях и в окончательных результатах.

Новые значения в строго эмпирической теории могут вводиться в систему только «снизу», но тогда возникает противоречие между «базисом» и «надстройкой», "что делает всю систему противоречивой.

Индуктивизм как методология пытался совершить невозможное — заставить «истину» двигаться «вверх» по каналам внутри теории. В девятнадцатом веке индуктивизм казался вполне приемлемым и даже отождествлялся с научностью как таковой. Такие методологи, как

492 :

Дж. Ст. Милль, В. Уэвелль, видели в индуктивном методе универсальное средство, которое может сделать научными и гуманитарные теории. Исследуя методы естественных наук, Милль хотел понять, за счет чего ученым-естественникам удается убедить себя и, главное, других в истинности своих результатов, в то время как в политических науках не удается достигнуть общего согласия почти ни по одному вопросу.

Прежняя программа индуктивистского обоснования была разрушена критикой со стороны логики, а современный методологический индукгивизм в лице логического эмпиризма попперовской атакой на индукцию. Вместе с тем, Карнап и другие ученые разработали концепцию вероятностного индуктивизма, оперирующего такими понятиями, как «степень подтверждения» теории эмпирическими «свидетельствами». Одной из главных функций теоретического знания по отношению к эмпирическому является объяснение. Объяснение по своей логической форме состоит во включении некоторого фрагмента знания в более широкий контекст, в котором оно оказывается частным случаем общих закономерностей, конкретным примером их проявления. В структуре объяснения первым шагом выступает как можно более точное описание объясняемого случая с фиксацией его связей и отношений с другими объектами. Это — исходное знание об объекте и о начальных условиях, в которых он существует. Затем необходимо найти общий закон, по отношению к которому этот объект является логическим частным случаем. Такой тип объяснения бьгл назван дедук- тивно-номологическим объяснением. Здесь рассуждение развивается по логической формуле modus ponens. Объясняемое содержание называют экспланандумом, объясняющее — экспланансом. В эксп- ланансе может содержаться ряд утверждений как общих, так и частных, экспланандум тоже может быть представлен как описанием отдельного случая, так и формулировкой общего закона, если последний может быть выведен из еще более общего. Правомерность объяснения зависит от истинности эксплананса. Если говорить об объяснении в естественных науках, то здесь объяснение сводится к нахождению причин объясняемого явления, из которых оно с необходимостью, входящей в определение причинности, и вытекает. В более широком смысле можно говорить о раскрытии общей сущности целого класса явлений, к которому принадлежит и объясняемое. Объяснение всегда было одной из самых привлекательных и стимулирующих задач науки. Но вследствие объективных процессов усложнения изучаемых естествознанием предметных областей во второй половине XIX века возникла тенденция отказа от объяснений в науке, ограничив ее лишь описанием. Появились теории, как термоди- 493 намика, которые принципиально не интересовались «природой» или «сущностью» описываемых процессов. Эта тенденция нашла свое философское обоснование в позитивизме (О. Конт, Э. Мах), утверждавшем, что само требование объяснение ненаучно, что объяснение — это не методологическое требование, а лишь психологическая потребность, и что оно всегда в конце концов выглядит как объяснение темного с помощью чего-то еще более темного.