§ 3. Современная наука: ее незавершенность

С другой стороны, идеей завершенности проникнуты лейбницев- ские представления об универсуме как о законченном произведении всеведущего Бога. Лейбниц верил, что наука когда-нибудь достигнет такого же всеведения, ученый приблизится однажды к знанию, равному божественному. Наука в XIX веке находилась под обаянием идеи завершенности. Известен историко-научный анекдот о молодом Максе Планке, которого его старший коллега отговаривал от намерения посвятить жизнь теоретической физике ввиду ее почти полной завершенности." И в XX веке, несмотря на революционные потрясения в научном мире, идея конечности фундаментальных исследований не покидала естествознания.

Символом завершенности в общественной науке может служить знаменитая модернистская «Башня» Татлина. Это скульптурное произведение изображает достроенный наконец доверху Вавилонский столп. Предполагалось, что основные истины относительно общественного развития уже определены, и дело переходит из теоретической в практическую плоскость. В упоминаемой выше концепции конца истории Фр. Фукуямы содержится идея завершения не только исторического бытия, но и теоретической части обществоведения.

На методологическое завершение науки претендовал позитивизм XX века. Предполагалось образовать единую науку, охватывающую все познание реальности на базе устранения «метафизических» проблем и утверждений, как якобы не имеющих смысла. При этом искомая единая наука претендовала бы на абсолютное познавательное совершенство. Неопозитивисты предлагали программу «ремонтных работ» двоякого рода. Для науки планировался ремонт косметический, т. е. совершенствование логики и языка, для вненаучныхформ познания, включая философию (метафизику), — ремонт капитальный, исходящий из презумпции абсолютной познавательной значимости науки.

Установка на завершенность научного познания связана с идеями редукционизма. Еще в 20-х годах английский ученый и философ Б. Рассел утверждал, что все происходящее в мире закодировано в структуре электронных оболочек атома. По мнению академика Н. Моисеева, эта фраза является лучшим метафорическим выражением редукционизма. И до сих пор многие исследователи убеждены в том, что если мы не можем вывести свойства системы из свойств элементов, ее составляющих, то это всего лишь следствие нашего недостаточного знания самих этих элементов. И поскольку рано или поздно указанные свойства будут исчерпывающим образом изучены, то и сущностное знание всех систем как объектов научного исследования будет окончательно достигнуто.

В соответствии с редукционистской стратегией, многие ученые связывают идеал научности исключительно с естествознанием, а в самом естествознании чаще всего обращаются к физике (так называемый физикализм), рассматривают эту сферу познания в качестве образца.

Однако в научном мире XX в. зрели и иные идеи — о том, что координация науки относительно мира объективности и мира культуры 249 отнюдь не завершена и что, в целях должного исполнения своей познавательной функции, наука может и должна, во-первых, решительно пересматривать методологические и теоретические установки и, во-вторых, обращаться к познавательному опыту вненаучного познания. Приведем несколько примеров.

Идеей радикального изменения представлений о времени проникнута гипотеза известного отечественного астрофизика Н. А. Козырева. По традиции, исходящей от И. Ньютона, время понимается в науке сугубо геометрически—либо как пассивное «вместилище всех изменений» (субстанциальная модель), либо как порядок смены состояний материальных процессов, всецело зависимый от фундаментальных свойств этих последних (реляционная модель). При этом, согласно началу термодинамики, вектор времени направлен в сторону утраты организованности систем к так называемой «тепловой смерти». Козырев трактует время как единство пассивной (геометрической) и активной (физической) сторон. Время, иными словами, есть не только разрушение, но и созидание.

В контексте единства научного и ненаучного познавательного опыта интересна мысль о том, что древние умели черпать жизненную энергию из созидающей природы времени. «Наблюдая звезды в небе, — писал Козырев, — мы видим не проявление разрушительных сил Природы, а проявление творческих сил, приходящих в мир через время. Поэтому и энергию, которую дает ветер, течение воды или даже внутреннее тепло Земли, через Солнце или Землю приносит нам время. Когда-то этих источников хватало для жизни людей, но теперь их далеко не достаточно, чтобы обеспечить не только рост, но и уровень современной цивилизации. Поэтому, чтобы продолжить путь иного прогресса, основанного на жизненных силах Природы, нельзя ограничиваться их стихийными проявлениями, а надо научиться самим создавать условия, вызывающие их действие» [5].

В данной гипотезе осуществляется своеобразная перекличка идей современности и мифологических представлений о «золотом веке», когда люди, по преданию, жили счастливо, «без украшений и оков». Божество этого века, в греческой мифологии, Кронос (часто ассоциируемый со временем) под держивал гармоничность бытия посредством симметрии в порождении и уничтожении. Так можно интерпретировать мрачную легенду о пожирании Кроносом собственных детей.

На некоторые параллели между современной физикой и мистическими учениями Востока обращает внимание видный физик и философ Ф. Капра. Он убежден в существовании глубинной взаимосвязи картин мира физиков и мистиков. По его словам, «два краеугольных камня физики двадцатого века — квантовая теория и теория относи-

250 — тельности — лежат в основании мировоззрения, очень похожего на мировоззрение индуиста, буддиста или даоса, и... это сходство усиливается в том случае, если мы обращаемся к недавним попыткам объединить эти две теории в целях описания явлений микроскопического мира...

В таком мировоззренческом «сретении» Востока и Запада автору видится подтверждение древнекитайского представления о необходимости динамического равновесия между рациональным и интуитивно-мистическим, между внешним и внутренним, т. е., в применении к реалиям современного мира, между технологией и психологией. В области, этой последней интересны идеи К. Г. Юнга о дополнительности науки и религии в постижении бессознательных архетипических форм, упорядочивающих культурное и индивидуальное бытие. Мотивы архетипических символических образов, согласно Юнгу, одинаковы во всех культурах, и они соответствуют филогенетически обусловленным структурам человеческой психики. В этих образах зашифрован огромный материал древнейшего знания о связи между Космосом (Богом) и человеком.

Религиозные воззрения, по мнению Юнга, суть «продукты пред- сознательного знания, которое выражается в символах... Даже если разум наш не постигает этих символов, они все равно действуют, потому что наше бессознательное признает их в качестве выражений универсальных психических факторов Всякое расширение и укрепление рационального сознания, однако, уводит нас все дальше от истоков символов... Мы не можем повернуть стрелки часов вспять и через силу заставить себя верить в то, «о чем мы знаем, что этого не существует». Но мы могли бы постараться отдать себе отчет в том, что же, собственно, означают символы. Таким путем мы не только сохраним несравненные сокровища нашей культуры, но и откроем для себя новый доступ к старым истинам, которые из-за чужеродносги своей символики ускользнули из поля зрения нашего разума» [7].

Родоначальник позитивизма О. Конт, отстаивая идейную зрелость, самодостаточность науки Нового времени, относил мифологические, религиозные и т. п. идеи к давно пережитому историческому «детству» человечества. Как мы видим, эти идеи вовсе не исчезли. Напротив, они активно участвуют в диалоге традиций и современности, разнообразных форм постижения действительности. Следует подчеркнуть, что такая перекличка традиций и времен призвана служить реализации познавательной функции науки, а не выражать приверженность 251 моде на постмодернистский хаос. К столь же безвозвратно ушедшей «юности» Конт относил метафизику. Действительно, в его времена произошло размежевание «физики» (естествознания) и «метафизики» (тогдашней натурфилософии, с высот умозрения поучавшей естествознание и курировавшей его познавательную работу). Теперь ситуация изменилась: метафизика, философия природы суть непременные участники указанного диалога.

Современная натурфилософия призвана способствовать синтезу знаний о природе и осмыслению новых научных идей, интеграции знаний о природе со знаниями о человеке в единую картину мира. Вместе с тем особенностью возрожденной натурфилософии должно стать умение ставить новые вопросы о глубинных тайнах мироздания. Таким образом, мотивы вечного вопрошания начинают превалировать над идеей окончательной завершенности. Именно этим мотивам и суждено определять контуры будущей науки.

Духовная деятельность стремится постигнуть и освоить мир, ощутить в себе его бесконечность и таким образом достичь вечности. Деятельность духа осуществляется в разнообразных формах (религия, искусство, наука, философия и т. п.). Можно отметить, что иные из этих форм не только закономерно возникают, но с той же закономерностью претендуют на статус, если выражаться гегелевским языком, абсолютного духа. Выявляется своеобразная историческая эстафета, где жезл абсолютности переходит от одной относительной формы духа к другой. В средние века жезлом владела религия, в эпоху Возрождения — искусство, в восемнадцатом столетии — философия, с середины девятнадцатого на него претендовала наука.

Драма обретений и утрат абсолютного статуса является историческим выражением противоречия между безграничными возможностями духа и неизбежной ограниченностью каждой из его форм. Эти обретения и утраты неизбежны на пути самоопределения форм духовной деятельности. Как было показано выше, потребность в диалогической форме общения между формами духа предполагает отказ от традиционных битв за первенство. Идея «абсолютного духа» должна в будущем уступить место «синергетической идее». В данном контексте имеется в виду первоначальный смысл этого греческого слова, которое означает «сотрудничество», «совместное действие».

В человеческом естестве заложена неизбывная тяга к «окончательному», к постановке и решению предельных вопросов бытия. Размышляя над этой темой, выдающийся испанский философ Хосе Ортега-и- Гассет высказал мысль, что, при всем великолепии современного естествознания, люди остаются глухи к нему именно вследствие его незавершенности, нерешенности его коренных вопросов. В нашем кон- 252 — ———— тексте, отмеченная мыслителем людская глухота выразилась в фактической девальвации претензий науки на культурное первенство.

При конструировании образа будущей науки следует, как это отмечалось в § 1, совмещать оба смысловых пласта термина «будущее» — объективный и субъективный. Объективная тенденция развития науки, которую мы проецируем в будущее, безусловно, являет собой ее настоящую и грядущую незавершенность; однако отмеченная выше субъективная тяга к «окончательному» также играет свою роль в формировании образа будущей науки. Незавершенная наука должна стать органичным элементом относительно завершенной на новых, диалогических основаниях культуры будущего. Только таким путем может быть излечена взаимная глухота науки и человека.

Литература: 1.

Амосов Н. Н. Мое мировоззрение//Вопросы философии. 1992. № 6. С. 73. 2.

Гейне Г. К истории религии и философии в Германии. М., 1994. С. 200-201,196,198-199. 3.

Панарин А. С. Философия политики, М., 1996. С. 75—76. 4.

Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998. С. 157. 5.

Козырев Н. А. Человек и природа// Избранные труды. Л., 1991. С. 406. 6.

Капра Ф. Дао физики. СПб., 1994. С. 14. 7.

Юнг К. Г. Ответ Иову. М., 1995. С. 106.