§ 2. Наука в эпоху модернизма и постмодернизма

Модернистский образ будущего не выходит за рамки «дистиллированного», улучшенного настоящего, идеального результата реального действия, создающего искомую новизну (т. е. цели). При этом прошлое берется в качестве резервуара полезного практического опыта, адаптируется в виде собрания подтверждающих примеров (так называемое «переписывание истории») или вообще отвергается как «проклятое».

Идея модернизации, т. е. превосходства приобретений настоящего и будущего над утратами прошлого для постмодернизма принципиально не приемлема. Например, один из его теоретиков Ж.-Ф. Лиотар сравнивает отношения прошлого и настоящего с анамнезом (припоминанием) в психоаналитической терапии, когда пациент под руководством психоаналитика пытается справиться со своим расстройством в настоящем при посредстве хаотических, как бы вырванных из контекста ассоциаций с какими-то прошлыми ситуациями. Постмодерн есть сходное с анамнезом действие, направленное на переоткрытие «первозабытого». Такая свободная игра ассоциаций выражается в эстетики цитатности, ироничности и самоироничности, стилистической всеядности и т. п. Постмодернистская ситуация в культуре является выражением кризиса западной цивилизации, одним из моментов которого является обнаружившая себя ограниченность модернистского образа будущего.

Взаимосвязь научной информации и общественного развития в культурных рамках модернизма показал А. С. Панарин в следующем фрагменте: «Запад представляет уникальный тип земной цивилизации, которой... удалось вырваться из плена цикличного времени и войти в линейное кумулятивное. Институты западной цивилизации являются своего рода линзой, фиксирующей добываемую в обществе информацию таким образом, что она становится источником преобразующих технологий, промышленных и социальных. Современной общественной науке еще не до конца известна природа этой линзы. Но, во всяком случае, ряд базовых моментов не вызывает сомнения. Первым надо назвать логический дискурс — рациональное логическое мышление, законы которого были открыты греками. Второй из кристаллов, образующих фокусирующую линзу Запада, связан с иудео-христианским монотеизмом. Вместо природы, полной богов, появляется один Бог, командующий порядком вещей извне — из горних далей — и отдавший природу в услужение человеку» [3].

В условиях неизменного мирового порядка и при посредстве логического дискурса, Запад насыщает отношения настоящего и будущего 244 — устойчивостью; точки антикумулятивистских «сбросов» становятся все менее значимы и все более редки. От Версальского мира 1919 г. до Великой депрессии 1929 г. и от этой последней и до начала Второй мировой войны 1939—1945 г. — по 10 лет исторической кумуляции; от окончания войны и до периода крупных антивоенных, расовых и социальных волнений 1968 г. (США, Франция) — свыше 20 лет; и вот уже более тридцати в истории Запада можно усмотреть сплошные приращения — «технологические прорывы», «избавление от вьетнамского синдрома», «европейская интеграция», «победа в холодной войне» и т. п. Эту победу можно расценивать как торжество одной из двух версий (марксистской илиберальной) модернизации; победа западного либерализма еще более обострила кризис модернистского образа будущего. Именно в этот тридцатилетний период модернистского шествия от победы к победе, появляется постмодерн с иным, алогичным отношением к прошлому и будущему. Взамен модернистской «линзы», призванной лазерным лучом рассекать прошлое и создавать голограмму будущего, с точки зрения современной рациональности, постмодерн предлагает хаотическую игру времен и культур.

Обратимся к различиям между модернистской и постмодернистской наукой. Разумеется, теоретики постмодернизма не конструируют какую-то особую науку. Речь идет о радикальном изменении взглядов на мировоззренческие основы, культурный контекст и критерии научной легитимации.

Под указанной легитимацией понимается определение условий для принятия научным сообществом какого-либо высказывания в качестве научного положения (части научного дискурса). Легитимация модернистской науки как необходимого функционального элемента современного общества, основанного на эффективной переработке информации в технологию, самоочевидна. Ж. Лиотар называет это легитимностью через результативность. По мнению постмодернистских теоретиков, модернистские способы легитимации чреваты для науки утратой автономности — гносеологической, экономической или мировоззренческой. Критицизм и рефлексия науки, по их мнению, подавляются («терроризируются») функциональностью в любой системе, будь то экономическая или философско-мировоззренческая. Постмодернисты создают образ мира нестабильного, лишенного детерминизма, плюралистического и непредсказуемого. Если этот мир создан Творцом, то это не декартовский Бог, смотрящийся в зеркало логики и потому не ошибающийся, но Бог книги Бытия — импульсивный экспериментатор. Постмодернистскую науку интересуют неопределенности, ограничения точности, конфликты с информационной неполнотой. Она, по выражению Лиотара, «производит не известное, а неиз- 245 вестное». Т. Кун отмечал, что нормальная наука, работающая в режиме реализации потенций принятой парадигмы, «не ориентирована на открытие». В постмодернистском истолковании наука нацеливается на перманентную ломку парадигмальных правил, на радикальное обновление содержания науки ради самого этого обновления. При этом, как отмечал Лиотар, «исчезает вера..., что человечество как коллективный (универсальный) субъект находится в поиске своей общей эмансипации посредством урегулирования «приемов», допустимых во всех языковых играх; и что легитимность любого высказывания обеспечивается вкладом в эту эмансипацию» [4].

Легитимацию науки постмодернизм усматривает в разрушении этой веры, в установлении новых правил и приемов «языковых игр», в поиске разногласий («паралогий»).

Наука в постмодернизме понимается как часть культурного мира.

Приняты следующие наименования основных векторов возможного развития современной цивилизации: —

глобальная политико-культурная вестернизация (мегатенденция-1); —

культурный изоляционизм (мегатенденция-Н); —

политико-экономическая переориентация в соответствии с реалиями многополюсного мира (мегатенденция-Ш).

Мегатенденция-1 характеризуется следующим: мировой экономической интеграцией, захватом ключевых позиций западными страна- 246 — ми и компаниями; перемещением антропогенной нагрузки на природную среду из богатых стран в бедные, ростом экологической конфронтации в международном плане; ассимиляцией, растворением культурного своеобразия в плавильном котле «массовой культуры», развлекательной направленностью большинства учреждений культуры и СМИ; господством идей либерализма и прагматизма в мировоззрении и т. п.

Очевидно, что превалирование данной мегатенденции в эпистемологическом отношении означало бы торжество модернистской версии легитимации. Однако в наше время впору говорить об определенной исторической мутации, которую претерпел в своем развертывании западный мир. Некогда западная цивилизация Нового времени, освобождаясь от архаической психологии пушкинского Скупого рыцаря, собирателя «мертвых капиталов», формировала энергичную экономику преобразования мира, превращая золото в активный деятельный капитал. Теперь же капитал уменьшает свою производственную составляющую, регрессируя в квазисокровища финансово-информационных потоков. Таким образом разрушается связь информации и преобразующей технологии. На этой связи, как указывалось выше, зиждется легитимация модернистской науки.

Следует отметить еще один аспект широкого распространения наукоемких информационных технологий, разветвления международных компьютерных сетей. Это касается все более обширных контактов человеческих индивидов с так называемой виртуальной реальностью. Зачастую такие контакты приводят к устойчивым психическим изменениям. На первые места в системе ценностей выходят феномены виртуальной реальности, а нормальная повседневная жизнь воспринимается как нежелательный довесок. Жизнь таких индивидов превращается в подобие грезового состояния. И в этом отношении указанный пушкинский персонаж также становится актуальным. Скупой рыцарь является, если позволить себе терминологический анахронизм, «постмодернистским» персонажем. Он воплощает в себе смешение культурных эпох и пространств. Он «богат, как жид», он же и «алжирский раб», он продолжает нести предписанные ему феодальные повинности и при этом является «виртуальным» властителем мира («я царствую!»). Трагическая развязка наступает как следствие такой внутренней разорванности. Наше время рождает похожие трагедии вследствие постмодернистского смешения реального и виртуального, публичного и частного, вечного и временного. Таким образом, отмеченная выше линейность временной оси западного мира в значительной степени является фиктивной. Исторические реминисценции, повторы ситуаций и персонажей возникают не вопреки, а вследствие научных и технологических приращений.

Мегатенденция-П характеризуется такими чертами, как локальный принцип организации экологической защиты природной среды, политико-культурное отчуждение в международных отношениях, сдерживание экономической интеграции, рост религиозного и национального фундаментализма, усиление иррационализма в культурной жизни и т. п. В эпистемологическом отношении негативное действие данной мегатенденции связано с тем, что, как это было показано в предыдущей главе, развитие научного познания предполагает свободную циркуляцию информации, публичные дискуссии относительно путей достижения объективной истины.

Наконец, мегатенденция-ІІІ характеризуется следующими чертами: переориентацией целей производства от извлечения прибыли любой ценой на устойчивое развитие, обеспечивающее стабильное существование нынешнего и последующих поколений; развертыванием международных экологических программ; формированием новых полюсов политико-культурного и технико-экономического влияния; сохранением культурной и политико-экономической специфики регионов в условиях мировой экономической интеграции; выработкой единой ценностной основы диалога разнообразных мировоззрений. Данная мегатенденция представляется перспективной как в плане мобилизации материальных и духовных ресурсов для решения глобальных проблем человечества, так и в плане привлекательности образа будущего.

Предположительные черты и социально-культурный статус науки в новом, диалогическом мире рассматриваются в заключительном параграфе главы.