Пейзажное мастерство

Мир природы у Ильина — это не только обилие потрясающих красок.

Природа воспринимается Ильиным как некое живое существо, мудрое и поражающее своею естественностью и перво- зданностью. Будучи религиозным человеком, автор видит возможность спасения только в сближении с Богом, в обретении истинной веры. Так и природа воспринимается им как нечто Божественное, несущее людям от Бога утешение и мудрый совет.

Природа, по Ильину, не познаваема до конца, и тем более она не подвластна человеку. Человек только думает, что он «знает всё; всё понимает, и стихии природы покорились ему. Он гордится своим разумом, властью, своими завоеваниями. Ему кажется, что он "господин вселенной", будто он действительно проник в тайны природы» (3, 200). Но человек «отломил лишь чуть-чуть от законов природы». Такова позиция Ильина. Она не случайна. Проблема разъединения человека и природы особенно актуальна в век технического прогресса, коим и являлся ХХ век; Ильин не может обойти её, потому что люди и от Бога отдалились именно по причине развития науки и техники. Ильина это чрезвычайно настораживает, ведь, как уже говорилось, он видит спасение только в возвращении человека к Богу.

Поэтому любое явление природы у него является живым символом, прекрасной аллегорией, тайнописью Господа, которую надо с восторгом читать и разгадывать: «Солнце и луна, цветок и гора, море и облака — не "напрасно" находятся здесь;

они скрывают в себе мудрость, они говорят, поучают, провозглашают» (3, 200).

Так чему же «поучает» окружающий нас мир природы? Гроза учит помнить, что человек слаб, «она как бы говорит: "Знай, что ты мало знаешь, и вся твоя сила немногим больше бессилия. Одумайся: там, наверху, есть высшая сила, могучая, как гром, и чистая, как пламя"... » (3, 200). Первый снег у Ильина выступает как символ перемены к лучшему, символ чего-то нового, чистого, а главное, — это символ надежды, которую даёт нам Бог. Человек, прислушайся к его «воззванию»: «Всю свою жизнь ты стремился к преображению, ибо существование представлял ось тебе в серых тонах. Ты сомневался и отчаивался; и вот смотри — всё достигнуто, всё исполнено. То, что ещё вчера тускло лежало здесь, погруженное в безнадежную тьму — сверкает, блестит и ликует, преображенное милостью, погруженное в радость...» (3, 203). Человек, созерцай, любуйся, учись, всё так же случится и в твоей жизни!

Природа у Ильина — это не только источник жизненной мудрости, но и утешение: «Если мир для тебя стал слишком пустым и слишком суровым, вспомни о цветке, как он рождается и как он живёт, и тогда тебе не надо будет искать более благородного утешения...» (3, 202). А ещё это спасение: «Этот дар даётся нам, чтобы нам было куда спастись из этого напряженного, замученного мира, с его злобой и тяготою, с его чрезмерными требованиями...» (3, 259). Хотелось бы заметить, что мир природы у философа выступает как противопоставление городской жизни. Ильина мучает духота города, он стремится покинуть его, чтобы найти успокоение и силы для творчества: «Давно я уже томился в этой давящей, оглушающей, уличной жизни, в этом городском существовании, полном горя и грязи, где всё напрягает, выматывает и на каждом шагу ранит сердце. Туда, туда, на вольный простор, где все пределы снимаются, и где даль раскрывает свои блаженные пространства...» (3, 279).

Пейзажи Ильина, если так можно выразиться, чрезвычайно философичны. Нетрудно заметить, что именно созерцание природы подталкивает автора к философским размышлениям, и сама картина природы несет глубокую мысль. Красота и мудрость природы идут у Ильина рука об руку. Вот как он изображает раннее летнее утро: «Воздух чист и легок; он струится весельем, играет. Он выздоровел, вернул себе свежесть и упоён такою радостью, что сразу захватывает, будит и опьяняет светлыми предчувствиями. И вся тварь Божия купается в нём, наслаждается, отвечает благоуханием или пением.

Сладостью пахнет сирень, сама изнемогая от своей щедрости; чуть доносятся струи от первых ландышей; густыми волнами катится от черемухи; и от времени до времени всё заполняется дыханием соснового бора.

А у птиц сущее ликование высвистывают всё сразу с такой прямодушной откровенностью, будто за ночь досыта намолчались и теперь хотят сообщить миру все свои открытия, или будто они ясно и окончательно разрешили все вопросы жизни и должны провозгласить свои решения. Где-то вдали поёт соловей. Остальное птичье население предаётся беззаветному веселью. Все пространства полны нежным щёкотом, бодрым щебетом, близким посвистом и далеким граем; говор, лепет, восклицание и нежданный громкий всписк; тут и короткая долбня, и долгая дудка, и капризное чивиканье, и надоедливый треск; перебой и перекличка, обрывы и раскаты. Птичье праздничное гулянье; птичий сумасшедший дом. А с высокого каштана все покрывает своими авторитетными возгласами певучая иволга. И все эти звуки четки как самый воздух. А воздух всё светлеет, как бы расступается и показывает просыпающиеся краски мира. И только люди досыпают свои тяжёлые, то угнетающие, то соблазнительные сны.

Вдруг — лёгкое, но совсем особенное, прохладное дуновение, трепет и шелест в вершине большого тополя, скользящий шепот в высокой траве — и в чуть голубеющем небе загорается маленькое сонное облачко — новый день начался...

А затем автор задается вопросом: «Почему так упоителен этот ранний утренний час? Откуда это счастье, наполняющее душу? Что видим мы, что постигаем мы в эти девственные минуты жизни?» (3, 279). Ответ на этот вопрос даёт древняя старушка с «лучистыми глазами». Не образ ли это матери-природы, заговорившей с нами? Суть же её ответа в следующем: наши дурные человеческие страсти засоряют и заражают земную атмосферу; дневная жизнь всё выводит на свет, обнажает перед нами всю жестокость, всю низость мира. Но помощь нисходит к нам свыше. «Меркнет дневной свет, наступают сумерки. Темнеет. Гаснут потускневшие краски. Утомлённые образы теряют свои очертания. Легкое кажется массивным, тяжелое становится почти невесомым. Наступает час разлуки: все вещи расстаются друг с другом, чтобы отдохнуть друг от друга и почерпнуть в этом отдыхе очищение. Тогда зажигаются в небе Божии звёзды. Тихо изливают они свою мудрость. На землю, на человека, на всех усталых, запылённых и отравленных. Текут ночные часы. Сонный воздух становится чистым и блаженным. Именно поэтому человек бывает так счастлив, когда проснется в ранний час и приобщится пробуждению исцеленного мира. Каждый день несёт нам этот блаженный, ранний час, ибо каждое утро есть Божие утро... » (3, 281-282).

Природа помогает нам постигнуть мудрость жизни. Вот как изображает Ильин горное озеро: «Просты и строги его берега: ему не нужно окружения, оно не ищет украшений. Оно лежит открыто, чтобы видеть всё и на всё отвечать. Неподвижна его прозрачная вода; законченною гладью смотрит его поверхность. Нежно сияет его глубина в неуловимых, бесчисленных то голубых, то зелёных оттенках; и всё оно прозрачно до самого дна. Там, внизу, видны упавшие когда-то скалы — так глубоко, что глаз не верит расстоянию; видны столетние стволы деревьев — утонувшие дары гор, — целый мир благостно принятых и сохраненных богатств, мир блаженного бытия. Всё покоится там, как в ясном сне, — навеки сбереженное, нетленное воспоминание; как помыслы первозданного глубокомыслия; как безмолвные молитвы отшельника. И мало-помалу душа постигает, почему эта дивная тишина вокруг и почему не слышно горних голосов, почему не щебечут даже птицы и почему новоприбыв- шие путники начинают говорить между собой шепотом. Природа умеет беречь свои тайны и хранить священное молчание и требует того же от людей. И там, где покоится Божественное, там слышен бывает молчаливый ход веков...

Так покоится оно в своем простом и строгом окружении...

Два мира встречаются в нём — внутренний мир сокровенных помыслов и внешний мир от Бога идущих видений — и оба срастаются в единое, светлое и щедрое богатство мудрости» (3, 294-295).

Пейзажные зарисовки Ильина чрезвычайно лиричны. Они похожи на чудесные стихи в прозе, удивительным образом автору удаётся создать неповторимый ритм, который невольно заставляет читателя замедлить «темп» чтения, остановиться, замереть и погрузиться в созерцание изображаемого, прочувствовать все переживания автора, задуматься о смысле и сущности бытия, о Божественном и дьявольском на земле.

Палитра красок у Ильина чрезвычайно богата разнообразными оттенками. Его краски насыщены и очень реальны: «Посмотрите, какой пышный лес в своём день ото дня меняющемся богатстве красок! Ничего подобного никогда не могло показать лето — этого золота, этого багрянца, этого красно-коричневого цвета, этой покрытой бронзой зелени, этой радостной светлой желтизны, этого несказанного переплетения и неразберихи светящихся тонов на синем фоне и в нежной игре солнечных лучей... » (3, 208). И перед читателем вырисовывается картина осеннего леса, мы видим его таким, каким видит его автор.

Язык Ильина удивительно богат красочными метафорами, эпитетами, сравнениями. Так, например, создавая образ грозы, он говорит о «неповторимом буйстве небесных сил», у него это «грохочущее и светящееся утешение», «небесный мятеж» (3, 199), кружение снежинок он сравнивает с «воздушным хороводом», «неудержимым танцем» (3, 201), «божественная» радуга предстаёт перед нами «как мягкая улыбка высшего судии, как прощение и прощание после трагического часа, весёлая игра на полной серьезности...» (3, 205). И таких примеров можно привести множество.

Его образы радуги, цветов, снега, времен года — так необычны, что заставляют по-иному посмотреть на знакомые с детства явления. Они заставляют задуматься о существовании нашем на земле, о смысле его, о Боге, дарящем нам эти красоты, которые мы подчас не замечаем и равнодушно проходим мимо, погруженные в свои заботы и печали. Словно не видим, что утешение, спасение — вот оно, рядом с нами, его посылает нам любящий нас Бог в лучах утренней зари, в сиянии ночных звёзд...

Читая Ильина и думая о его природе, невольно вспоминаешь строки замечательного русского поэта М.Ю.Лермонтова: Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зеленого листка; Когда росой обрызганный душистой Румяным вечером иль утра в час златой, Из-под куста мне ландыш серебристый Приветливо качает головой; Когда студеный ключ играет по оврагу И, погружая мысль в какой-то смутный сон, Лепечет мне таинственную сагу Про мирный край, откуда мчится он, Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу Бога...