ИЕРАРХИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

Социальная идентичность, представляющая собой некую иерархическую пирамиду неформальных норм и ценностей, не есть что-либо примор- диалистски заданное. Все частные идентичности обретаются в ходе социализации, когда человек на любом отрезке своего жизненного цикла инте- риоризирует ценности социального мира.

В рамках ролевой теории социальную идентичность можно воспринимать как репертуар ролей с соответствующими идентификациями. При таком подходе ранг личности измеряется количеством и качеством ролей, которые человек исполняет в драме жизни.

*

Важнейшим условием вхождения в роль и исполнения ролей или, другими словами, функционирования идентичностей, являются толерантность, т.е. терпимое отношение исполнителей ролей друг к другу, доверительность - чистосердечная искренность, облегчающая взаимопонимание, а в конечном счете - социальную коммуникацию и движение вперед, и, наконец, солидарность - умение выдвигать и решать общие задачи во благо

каждого и всех, вместе взятых. Здесь не место излагать интригующие узлы дискурса ролевой теории и ее связей с теорией идентификации и идентичности.

С точки зрения понимания места, занимаемого частной идентичностью в социальных трансформациях, наиболее важно проследить динамику изменений в иерархии идентификационных критериев в переходный момент истории России на примере трех возрастных групп молодежи, воплощающих время обширных надежд (17 лет), формирования представлений о собственном социальном пути (24 года) и в период достижения первых устойчивых идентичностей на рубеже перехода из молодости во взрослую жизнь (31 год).

Опрос молодежи происходил в тот год постсоветской истории, когда наметились первые признаки оздоровления процессов социализации, вызванные, какуже отмечалось в главе 7, новым подъемом престижа и повышения общественной значимости высшего образования. В связи с этим вполне закономерной оказалась постановка вопроса о роли высшего образования в переидентификации, в том числе за счет смещения и переосмысления социокультурных ценностей в м е ж п о ко л е н н о м и в н у т р и п о ко л е н н о м аспектах в зависимости от уровня образования.

Сравнение рейтингов в списке из 15 качеств, которые 24-летние хотели бы видеть у себя через 7-8 лет, в двух группах со средним и высшим образованием позволило выделить три группы ценностей, в том числе группу с одинаковым рейтингом в иерархии ценностей респондентов как со средним, так и высшим образованием, а также две другие группы: одна оказалась более предпочтительной для лиц со средним, а другая - с высшим образованием. В ряду равноценных качеств независимо от уровня образования на вершине пирамиды (1-2 место) были названы: 1) крепкая семья и хорошие дети; 2) материальное благополучие; 3) свобода и независимость (5-е место), а у ее подножия, т.е. на последнем 15-м месте - глубокая религиозность. Молодые люди со средним образованием отдали предпочтение таким качествам, как: 1) здоровье; 2) чистая совесть; 3) надежный друг; 4) умение хорошо повеселиться и отдохнуть; 5) справедливость и умение постоять за других; 6) быть таким как все, т.е. конформистом.

Их сверстники с высшим образованием предпочли такие качества, как: 1) профессионализм в своем деле; 2) энергичность и предприимчивость; 3) духовное богатство; 4) обладание авторитетом в оценках общественного мнения; 5) быть патриотом своей страны (табл. 115).

Таким образом, наличие высшего образования смещало ценности от естественных и недостаточно зрелых в социальном отношении к более рациональным и более востребованным качествам в деле социализации, деинфан- тилизации и готовности к адаптации к у с л о ж н я ю щ и м с я условиям жизни.

С наступлением зрелости общественное значение рационализированных качеств возрастало. Согласно показаниям этно социо л о г ичес ко го опроса в двух группах молодежи 31-летнего возраста со средним и высшим образованием первые два места в иерархии присущих им качеств занимали семья и надежность (друг), последнее - глубокая религиозность. По самооценкам молодежи, достигшей 31-летнего возраста, но успевшей получить только среднее образование, по сравнению со сверстниками с высшим образованием, были присущи такие качества, как: 1) наличие чистой совести; 2) умение хорошо повеселиться и отдохнуть; 3) крепкое здоровье; 4) конформизм

(такой как все); 5) материальное благополучие; 6) авторитет. Та же часть 31-летней молодежи, успевшая к тому времени получить высшее образование, несколько чаще, чем сверстники со средним образованием, выделила в себе такие качества, как: 1) высокий профессионализм в своем деле; 2) свободу и независимость; 3) справедливость, 4) энергичность и предприимчивость; 5) патриотизм; 6) высокую духовность (см. табл. 115Б).

Таким образом, два фактора - взросление в сочетании с высшим образованием - способствовали приумножению качеств, необходимых для полнокровного участия в общественной и социально-экономической жизни.

В целом исследование "Молодежь - 97", как подчеркивали авторы коллективной монографии, подготовленной по его итогам, дало уникальную возможность эмпирически зафиксировать взаимосвязь между социальными трансформациями и формированием ценностей трех возрастных групп молодых граждан России. Вне всякого сомнения, реализация этого международного проекта является серьезной заявкой на проведение более фундаментальных работ с использованием панельных и логитюдных сравнений1.

Программой проекта "Электрокардиограмма (ЭКГ) социальных трансформаций" было предусмотрено продолжение исследований ценностей, так

как утверждение тех или иных идентичностей рассматривалось и как фактор, и как результат происходящих перемен и изменений. Исходя из быстро меняющейся этнополитической и социокультурной обстановки в набор ценностей были дополнительно включены две функциональные переменные: "любить и быть любимым" и "быть патриотом своего народа". Опрос по выборке, представительной для взрослого населения четырех республик ПФО сопровождался параллельным опросом референтных групп школьников и студентов. Таким образом, преследовалась цель возможного не в самом строгом смысле выявления некоторых динамических тенденций в формировании ряда частных социальной идентичности в конце первого-начале второго постсоветских десятилетий. Но уже с предусмотренным в новом исследовании этническим (этничность) и эмоциональным (любить и быть любимым) аспектами, ничуть не преувеличивая значение проведенных сравнений результатов исследований 1997 и 2002 гг., все же нельзя не отметить две линии серьезных сдвигов в менталитете по вертикали между одними и теми же возрастными группами за пять лет, и между студенческой молодежью г. Ижевска и взрослым населением Удмуртии (табл. 116).

Так, например, первые пять мест в иерархической структуре ценностей студенческой молодежи столицы Удмуртии заняли такие ценности, как дружба, отдых, любовь, предприимчивость, патриотизм. Удивительно, что ни одно из них не входило в номенклатуру ценностей 24-летней молодежи в 1997 г. Стоит их повторить: семья, материальное обеспечение, здоровье, профессионализм, чистая совесть. Как видно, в лидирующем списке ценностей студентов и взрослого населения Удмуртии не обнаружилось ни одного совпадения. В списке пяти аутсайдеров, занимающих с 15 по 11 места у студентов и взрослых оказались три совпадающие ценности - религия, материальное обеспечение и этничность, и по две несовпадающие, в том числе семья и авторитетность у студентов, предприимчивость и духовное богатство у взрослых (см.

Традиционная противоречивость менталитетов народов России, особенно выразительно отражающаяся в прежних и новейших концепциях евразийства2, в условиях смутного периода трансформационных процессов становится особенно очевидной. Переход из одной социально-экономической и этнополитической системы в другую, из социализма в капитализм, привнес в "пожар умов" дополнительное топливо. Географическая разделенность пространства обитания народов России дополнилась такой социально-экономической поляризацией, когда ушедшие вперед в своем развитии народы более успешно и более достойно ответили на вызовы современной глобализации, чем те, кто еще в советские времена отставал в масштабах урбанизации и глубине интеллектуализации.

Сумбурное сочетание различных ценностей в представлениях граждан различной социальной и этнической принадлежности, в представлениях о себе и своей идентичности красноречиво подтверждало тезис о разорванности ценностей жизни и о смене парадигм. Несовпадение рейтингов приоритетных ценностей в представлениях взрослого удмуртского населения с менталитетом студентов г. Ижевска и иерархией ценностей молодежи России в трех возрастных группах убедительно подтверждает эту сумбурность. Так, например, в первой пятерке приоритетных ценностей у 24-летней молодежи России в 1997 г. располагались - семья, материальный достаток, здоровье, профессионализм и чистая совесть. Ни одного из них не оказалось в лидирующей пятерке ценностей удмуртских студентов, отдавших предпочтение дружбе, отдыху, любви, предприимчивости и патриотизму. При этом две ценности в первой пятерке ценностей взрослого населения - семья и профессионализм - совпадают с представлениями молодых россиян, а еще две - дружба и любовь - с ценностями студентов г. Ижевска.

Можно предположить, что в процессе формирования и функционирования частные идентичности взрослого населения находятся в определенной взаимопритирке. Об этом можно судить по относительно сходной структуре и иерархии ценностей лиц с различной этнической идентичностью. Среди удмуртов, русских и представителей других национальностей на первом месте оказалась семейная идентификация. Отвечая на вопрос: "Какой Вы человек сегодня?", 45.1% удмуртов, 40.4 русских и 48.5% других национальностей ответили: "Имеющий крепкую семью и хороших детей". В первой пятерке приоритетных ценностей удмуртов и русских оказались сходные ценности, лишь с незначительными расхождениями в рейтинге каждой из них. Наряду с семейной, были названы конформизм ("такой как все"), любовь ("люблю и любим"), дружба и профессионализм. В представлениях других национальностей в первую пятерку приоритетных ценностей выдвинулась справедливость, заняв место конформизма (см. табл. 116).

По сравнению с русскими и представителями других национальностей, удмурты чаще называли себя любящими и любимыми, конформистами, авторитетными, веселыми, патриотами своего народа, энергичными, материально хорошо обеспеченными. Русские несколько чаще, чем удмурты и другие, приписывали в ходе опроса себе го сударственнический патриотизм (патриот своей страны). Представители национальных меньшинств опережали удмуртов и русских в более высокой оценке таких качеств, как крепкий семьянин, надежный друг, профессионализм, свобода и справедливость, здоровье, духовное богатство, религиозность (см. табл. 116).

Противоречивость процессов формирования идентичностей и их роли в трансформационных процессах придает им непредсказуемость и делает актуальными дальнейшие исследования в данной области.

В соответствии с замыслом проекта "Электрокардиограмма (ЭКГ) социальных трансформаций" необходимо было выявить не только межпоколен- ные, но межрегиональные и межэтнические различия в системе ценностей, презентирующих базовые компоненты социальной идентичности. Опрос показал удивительное сходство пирамид ценностей из 16 компонентов, характерных для представлений взрослого населения всех четырех республик ПФО.

В каждой республике пирамида состояла как бы из трех этажей с расположенными на каждом этаже сильно-, средне- и малозначимыми ценностями по самооценке опрошенного взрослого населения.

Первые пять мест на верхнем этаже каждой пирамиды занимали (по нисходящему рангу) следующие ценности: крепкая семья, любовь ("любить и быть любимым"), дружба ("надежный друг"), конформизм ("я такой же как все"), высокий профессионализм. На среднем этаже пирамиды располагалась - свобода, справедливость, умение повеселиться, авторитет и государственный патриотизм. Самые низкие места в системе социальной идентичности личностей занимали - здоровье, предприимчивость, духовное богатство, этнический патриотизм, материальная обеспеченность и религиозность (табл. 117).

Идентифицируя самого себя, представители всех без исключения национальностей наиболее высоко ценили свою семейную идентичность ("я - имеющий крепкую семью и хороших детей"). Ощущение себя семьянином почти в два раза преобладало над ценностью, занимающей в пирамиде социальной идентичности второе или третье место. Наиболее важной предпосылкой и психологической основой нормальной реализации семейной идентичности и доверительности являются любовь и дружба. Не случайно обе эти ценности вслед за семейной заняли высокие (второе-третье) места в пирамиде социальной идентичности, в том числе в представлениях башкир и татар, а также русского населения всех четырех республик ПФО.

Перед нами не стояла задача дать развернутую характеристику и главное - позитивную или негативную оценку конформизму как наследию советского менталитета, который в прежние времена формировался под знаменем единства, универсальности как социальных антиподов индивидуализма и исключительности. Наши данные говорят о том, что по прошествии первого постсоветского десятилетия единообразие, характерное для всех жителей СССР и вопло-

щенное в официальной догматике в идеологеме советский человек ("такой как все"), стало размываться. Конформистская самооценка себя ("я - такой как все") у марийского и удмуртского населения встречалась чаще, чем у башкир и татар. В представлениях первых конформизм занимал второе, а вторых - четвертое место в пирамиде компонентов социальной идентичности.

Преодоление конформизма у отдельных групп и прослоек взрослого населения стало плодом обретения свободы как неотъемлемого признака демократии. "Я свободен" - как компонент социальной идентичности занимал пятое место в пирамиде ценностей башкир и татар, шестое - у татар и восьмое - у удмуртов. Следовательно, можно, соблюдая известную осторожность, говорить об относительно быстрой приспособляемости тюркоязычных башкир и татар к трансформационным процессам по сравнению с финно-угорскоязычными удмуртами (табл. 118).

В системе индикаторов социальной идентичности особое место занимают этническая, гражданская, религиозная и собственническая идентичности. Результат* весеннего опроса 2002 г. подтвердили бедственное экономическое положение взрослого населения ("я - материально хорошо обеспеченный") и его индифферентность к глубокой религиозности. Не случайно эти две ценности в качестве компонентов социальной идентичности занимали, согласно представлениям взрослого населения, два последних места среди 16 остальных индикаторов (см. табл. 118).

Совершенно неожиданно, по итогам опроса, низкие рейтинги оказались у гражданской и этнической идентичности. Патриотом своей страны считали себя всего лишь 7.9% башкир и 8.9% татар, что соответствовало 13 месту в общей пирамиде ценностей, а также - 14.4% марийцев и 11.0% удмуртов, что ставило их гражданское само отождеств ление на седьмое и восьмое место в системе компонентов социальной идентичности (см. табл. 118).

Этнический патриотизм выше, чем гражданский, ценили башкиры. Среди остальных респондентов титульных национальностей ПФО патриотом своего народа считали себя от 5 до 9% взрослых марийцев, татар и удмуртов. Во всех четырех республиках ПФО государственный патриотизм в самооценках русских был выше этнического патриотизма, порой в несколько раз (см. табл. 118).