Основания для двойственной трактовки понятия «субэтнос» коренятся в самой «теории этноса». С одной стороны, создателями этой теории постулируется наличие иерархии «этнических общностей», с другой — утверждается, что различие между понятиями «этнос» и «субэтнос» имеет не сущностной, объективный, а субъективный, операциональный характер162.
Нередко в «суб- этнических» границах исследователи видят скрытое «этническое» деление. Весьма распространенным среди аналитиков и исследователей стало убеждение в том, что в Средней Азии на протяжении веков существует некое противостояние между тюрками и иранцами, которое в современных условиях приобрело форму противостояния узбеков и таджиков163. Считалось, что издавна существовала некая «этническая ранжировка», в которой тюрки занимали доминирующее положение, а таджики — подчиненное94. При этом «...между двумя основными этносами велась постоянная конкурентная борьба...»164 Это противостояние тюрков и иранцев иногда даже описывалось в метафизических категориях: «...Таджикистан не просто горячая точка в цепи конфликтов по мусульманской дуге нестабильности. Памир и его окрестности — это метафизический нерв планеты, затронув который сегодня, можно вызвать непредсказуемые геополитические последствия для судеб мира. В этом контексте великие таджикские города Бухара и Самарканд служили своеобразными воротами для взаимного проникновения двух мышлений, двух принципов мироощущения [кочевники и оседлые жители, варварство и цивилизация. — С. Л.]...»165 Тема противостояния тюркских и иранских народов проецировалась на отношения между Таджикистаном и Узбекистаном. В постсоветское время усилиями историков Таджикистана была создана версия того, как происходило национально-государственное размежевание в Средней Азии в 1920-е гг. Согласно ей, главными виновниками были узбеки, которые, доминируя во всех партийных и государственных органах, буквально навязали решение, в соответствии с которым Узбекистану были переданы земли «традиционного» проживания таджиков166. Правда, среди руководителей Узбекистана, по мнению современных исследователей, было много записанных «узбеками» таджиков, некоторые из которых якобы пассивно относились к «узбекской экспансии», а некоторые — прямо встали на сторону «исторического врага»167. Эта мысль даже прозвучала у нынешнего президента Таджикистана — кулябца Эмомали Рахмонова, который посетовал на существование «культа чужого» в таджикском обществе и отметил, что этот культ «...сыграл неприглядную роль в истории народа на рубеже XIX и XX вв., особенно в 20-е гг. нашего столетия. Речь идет о некоторых таджиках — видных государственных деятелях, действовавших под чужим флагом и оставивших печальный след в истории народа...»168 Некоторыми аналитиками высказывалось мнение, что Ташкент не хочет укрепления таджикской государственности, в частности, из-за боязни подъема «нежелательных тенденций» среди узбекских таджиков169. Поведение официального Ташкента воспринималось в контексте агрессивной ассимиляции собственных таджиков. Многие исследователи были убеждены, что число таджиков в Узбекистане, пусть и записанных узбеками, достигает 40 % всего населения, и эти таджики, не имея автономии, мечтают о самоопределении170. Причем к числу «ассимилированных таджиков» причисляли не только жителей Самарканда и Бухары, но и значительную часть населения Ферганской долины, в которой якобы живут «сотни тысяч» выходцев из Гармской области171. Считалось, что успехи националистического движения в Таджикистане могут подвигнуть узбекистанских таджиков активизировать свои оппозиционные действия172. Любопытно, что узбекский президент Ислам Каримов тоже считается «ассимилированным самаркандским таджиком»173. Имелась версия, которая совмещала этническое противостояние с религиозным. Оказывается, тюрки-кочевники склонны к более мирному, спокойному исламу, а таджики — к более ортодоксальному и более воинственному174. Выдвигалось и другое объяснение разного характера религиозности таджиков и узбеков: длительное пребывание узбеков в составе России обусловило более мягкий характер их исламизации в отличие от таджиков, большинство которых оказалось под русским влиянием на полвека позже'11.
К теории противостояния тюрков и иранцев добавлялись рассуждения о том, кому русские отдали предпочтение после завоевания Средней Азии. Одни эксперты говорили, что русские опирались на узбеков, а таджиков считали «противниками коммунизма»"2. Другие, наоборот, полагали, что таджикская знать быстро освоила «азы русской культуры» и «охотно пошла на российскую службу», а затем на «сотрудничество с советской властью», и будто бы российские чиновники всегда рассматривали таджиков как «самых надежных союзников»175. Правда, взаимная приязнь русских и таджиков не касалась жителей Каратегина, или «каратегинского субэтноса», который всегда был в конфликте с русскими, за что и был подвергнут насильственному переселению с гор176. Популярными стали рассуждения о том, что русских и таджиков объединяет принадлежность к «индоевропейской общности», по отношению к которой тюрки были всегда чужаками. Влияние «тюркского» или «узбекского» фактора на внутритаджикский конфликт рассматривалось по-разному. Иногда обсуждалась роль узбекского меньшинства в событиях в Таджикистане: таджикистанские узбеки, составляющие почти четверть населения, имеют свои особые интересы, которые были ущемлены «кулябским кланом»177; в последние годы в ущерб таджикам произошло «резкое усиление узбекской экономической элиты» в республике, чему способствовала поддержка Узбекистана"'’; на севере Таджикистана узбеки составляют 40 % населения (по другим данным — 30-35 %), поэтому любое оппозиционное движение «Севера» воспринимается правящими кулябцами как происки Узбекистана"7. Особые обвинения иногда выдвигались «локайцам», одной из тюркоязычных групп южного Таджикистана, за то, что они преследуют цель «детаджикизации южных земель»"11 (правда, кое-кто называл ло- кайцев «обузбеченными таджиками»"9). Иногда рассматривалась проблема военной и политической поддержки Ташкентом «своих» регионов в Таджикистане. «Своей» для него является Сог- дийская/Ленинабадская область, что объяснялось географической близостью, тесными экономическим связями и родственной культурой178. К числу проводников узбекского влияния причислялись политики этой области — Абду- малик Абдулладжанов179, Сайфиддин Тураев180, Махмуд Худойбердыев181. Иногда в полемике намекалось на «тюркское» или «смешанно-тюркское» происхождение отдельных лидеров: к ним относят всех бывших премьер-министров, выходцев из Ленинабадской области — А. Абдулладжанова, Дж. Каримова, А. Самадова, которых обвиняют в неумении «выражать свои мысли на родном таджикском»12,1; первого президента Таджикистана — ходжентца Рах- мона Набиева182; офицера и мятежника (по слухам, недавно убитого) М. Ху- дойбердыева183, что, кстати, он сам не отрицал184. Рассуждения о «тайных» тюркских корнях были напрямую связаны с популярными в Таджикистане разговорами о «чистых» и «нечистых» таджиках. На роль «чистых» претендовали южные таджики (каратегинцы и памирцы), которые обвиняют таджиков Согдийской/Ленинабадской области, реже — Куляба и Гиссара, в смешении с узбеками. Есть свидетельство, что в рядах таджикской оппозиции было популярно мнение, будто жестокость кулябцев и ленинабадцев объясняется их «смешением с тюркскими племенами и остатками монгольских завоевателей»185. Это мнение повторялось часто: «равнинные» таджики (ходжентцы-ленинабадцы, кулябцы) в большей степени подверглись тюркскому влиянию, и их язык якобы больше тюркизирован в отличие от «горных» таджиков, говорящих на «классическом фарси»186. В числе «чистых» таджиков фигурировали чаще всего две группы: памирцы, которые являются прямыми потомками древних обитателей этих мест, и близкие к ним каратегинцы187. В ответ от имени таджиков «Севера» говорилось о «высокой иранской культуре», наследниками которой они являются, в отличие от «диких» таджиков «Юга».