Глава I ГЕЛОНЫ ГЕРОДОТА: ЭТНОС, СОЦИУМ ИЛИ ФИКЦИЯ АНТИЧНОГО ИСТОРИКА?
Вопросы этногеографии Скифии уже более 150 лет являются едва ли не самыми популярными и дискуссионными как в скифологии, так и в исторической науке1. В связи с существенным прогрессом, достигнутым современной археологией в изучении и трактовке культур Восточноевропейской лесостепи скифского времени, особую актуальность приобрела проблема уточнения, предлагавшихся ранее решений относительно локализации и этнической аттрибутации их носителей в археологическом и историческом контекстах в направлении наполнения материальным содержанием достаточно хорошо изученных к настоящему времени свидетельств древнегреческого историка Геродота о порядке расселения племен на периферии скифской ойкумены2. Составной частью такого поиска выступают попытки интерпретации памятников междуречья Северского Донца и Среднего Дона, отождествляемых исследователями с меланхленами, гелонами и будинами античного историка.3 Надо сказать, что на этом направлении достигнуты весьма существенные результаты. Это касается определения системы расселения носителей среднедонской культуры скифского времени. Это связано с установлением основных компонентов их материального быта и духовной жизни, экономических связей и этнокультурных контактов с соседями в VI-IV вв. до н.э. Наконец, они нашли свое выражение в установлении дихотомии хозяйственно-культурного типа обитателей поселений и городищ и социума, оставившего знаменитые среднедонские курганы этой эпохи.4 Вместе с тем, не менее существенные вопросы, касающиеся, например, этнической принадлежности племен лесостепного Подонья, соотношения между собой племен невров, меланхленов, будинов, и гелонов, возможности вхождения последних в единый племенной союз, причинность насыщенности региона предметами античного импорта, в количественном и качественном отношении по своим показателям приближающийся к Побужью и Среднему Поднепровью, наконец, возможность обитания здесь либо отдельной эллинской общности, либо двуязычных социумов типа эллиноскифов (вариант: скифов и живущих среди них эллинов) к настоящему времени продолжают оставаться предметом оживленной полемики, свидетельствуя о своей сложности, а следовательно и неразрешенности.5 Нельзя сказать, что причина такого состояния научных знаний заключается в отсутствии комплексных историко-археологических исследова ний перечисленных проблем. На наш взгляд, все дело состоит как раз в узости методологического и исследовательского диапазона последних, в невнимании специалистов к информационным возможностям этимологии, методике филологического и лингвистического анализа археологического и исторического контекста наличествующих источников, особенно в связи с интерпретацией тех свидетельств, которые присутствуют относительно гелонов и будинов в труде Геродота (IV, 21-22; 108-109). К этому следует добавить и трудности перевода, интерпретации и понимания тех вставок «отца истории», которые вроде бы содержат вполне достоверные об этих племенах данные, что нашло отражение в наличии множества несовпадающих друг с другом трактовок содержания их текста. Все это актуализирует совершение попытки по переосмыслению накопленного опыта исследования «гелоно-будинского логоса» древнегреческого историка, в том числе и с точки зрения очерченной в названии главы проблемы. Вполне естественно, что для выполнения данной задачи прежде всего необходимо обратиться к тексту самого источника, предварительно отметив то, что о расселении будинов и отличительных признаках территории их обитания, и о них самих более или менее пространно Геродот упоминает дважды: I) первый раз в связи с перечислением племен, живущих «за» царскими скифами и «по-за» рекой Танаис (она была важнейшим элементом его системы координат) на 15 дней пути выше савроматов; 2) в этнографическом комментарии по поводу экономики и образа их жизни. О гелонах историк упоминает хотя и несколько раз, но как-то неконкретно и неопределенно: даже в том месте, где он повествует о деревянном городе Гелон у будинов и, по всей видимости, подразумевает в качестве жителей последнего гелонов, все-таки не складывается четкого представления, что античный автор имеет в виду именно их, а не тех же будинов (IV, 108). Более того, все остальные его свидетельства о гелонах, хотя и весьма информативны, но являются спорадическими по своей сути эпизодами, сводясь (особенно в изложении обстоятельств вторжения войск Дария I )к фиксации либо одного их этнонима, либо идентичного последнему царскому имени Гелон, заимствованного, в свою очередь, по всей видимости, из эллинской версии мифа о происхождении агафирсов, гелонов и скифов. К этому следует добавить и то немаловажное обстоятельство, что определяя будинов как этнос (ethnos), Геродот ничего подобного не утверждает о гелонах, почему и складывается впечатление, что их-то он и считал жителями деревянного города под идентичным именем. Для того, чтобы определиться в указанных трактовках античного историка, необходимо прежде всего подвергнуть переосмыслению содержание текстов о гелонах и будинах, так как только выверка аутентичности текста оригинала и его перевода, позволит устранить неясности, сопровождающие существующие к настоящему времени толкования текста источника. He менее важно, реконструировать сам метатекст его сообщения о будинах, гелонах и деревянном городе-полисе на территории обитания первых. Ho прежде, чем обратиться непосредственно к выполнению указанной задачи, необходимо указать, что очередное обращение к разработке названной проблемы обусловлено как накоплением новых данных в понимании творчества Геродота, так и расширением представлений о природе и познавательных возможностях исторических источников. Если раньше основное внимание было приковано к ним самим, то сегодня они рассматриваются лишь как носители информации о прошлом, т.е. как многоуровневая система информационных полей, для изучения которых требуются и новые подходы, и методика. Осуществить намеченную задачу позволяют достижения языкознания и классической филологии, обративших внимание на закономерности, возникающие, как в отношениях между прототекстом и текстом, в том числе и в процессе перевода, так и в отношениях между собой нарративных уровней «события», «истории», «наррации» и «презентации наррации» в рамках творческого процесса нарративного конструирования текста его автором ((и переводчиком), находящих отображение в контексте любого письменного источника, вне зависимости от его характера, типа, рода и вида, но в особенности, при его переводе с одного языка на другой. С точки зрения синергетики, рассматривающей свои объекты как сложные динамические системы, подчиняющиеся единым законам развития, данный ракурс, превращающий разнородные процессы и явления в единое целое, позволяет рассматривать перевод как интертекстуальный феномен, объединяющий общим языком процессы, протекающие в той сфере Универсума, где утверждается Разум.6 При определении спектра значений слова, последнее означает воплощение в тексте оригинала мира мыслей, отражающих в себе мир представлений индивида — автора письменного текста, реализующего через него представления, сложившиеся в общественном сознании. В результате, интертекст понимается как объективно существующая реальность, являющаяся продуктом творческой деятельности человека, способная бесконечно самогенерировать по стреле времени.7 Более того, поскольку текст, рассмотренный в разные фазы своего существования в интертексте, показывает способность к саморегенерации, то из этого выводится наблюдение, согласно которому в нем происходит непрерывное означивание, имеющее своим следствием формирование на основе упорядочивания нового текста.8 С учетом того обстоятельства, что Человек, Текст и Время являются основными субстанциями интертекста, как его создание, так и перевод на иной язык понимается специалистами как результат отображения воплощенного в тексте (прототексте) темпоми- ра, причем в разных зеркальных проекциях.9 Ho, поскольку перевод, в широком смысле, есть явление человеческого языка, то из этого следует, что в процессе перевода рождается новый текст на другом языке, интерпретация и понимание которого, с позиций энергетической теории, возможно только в плане двух диаметрально противоположных результатов: прочтения в переводимом своего как чужого или, напротив, обнаружение в чужом своих о нем представлений.10 Иными словами, с указанной точки зрения можно констатировать, что автор-переводчик не столько работает с оригиналом, сколько создает образ интерпретируемого (изучаемого) им Текста. Этим последним, собственно, и объясняется наличие несовпадающих трактовок оригинальных текстов произведений античных авторов у разных переводчиков.11 С позиций разработанной филологами модели нарративного конструирования, рассматривающей взаимоотношения «фабулы» и «сюжета», процесс выполнения письменного произведения предусматривает прохождение трех уровней: I) уровня события; 2) уровня истории; и 3) уровня наррации с последующим ее представлением. При этом, уровень «события» как совершенно аморфная совокупность ситуаций, персонажей и действий, содержащаяся в повествовательном произведении, поддается бесконечному пространственному расширению, бесконечному вечному продолжению в прошлое, а также такому же по своей характеристике расчленению внутрь с бесконечной конкретизацией.12 С данной точки зрения, источник источника (прототекст), понимаемый как фикциональный материал, служащий для осмысления и нарративной обработки, выступает не как «исходное сырье», преодолеваемое формой, но как уже эстетически релевантный результат художественного изобретения, которые в рамках приемов античной традиции (риторика) фигурировали под названиями euzegis / invention.13 Если обратиться к пониманию литературоведами понятия истории, то с их точки зрения она — это результат смыслопорождающего, носящего авторский характер, отбора ситуаций, лиц, действий и их свойств из неисчерпаемого множества элементов и качеств событий, результат диспозиции (takzis / disposition), представленной в естественном порядке, и в более или менее конкретизированном виде (ordo naturalis).14 Наконец, сама наррация представляется специалистам результатом композиции, организующей элементы событий (путем перестановки частей истории или, что более важно, линеаризации одновременных событий, фактов или происшествий) для создания, доступного эмпирическому изучению, нарративного текста, путем его вербализации, т.е. передачи наррации средствами языка (и мы бы добавили — письменности) в рамках античных критериев эмпирического изучения (Iekzis / elokutio).15 Кроме того, порождающая модель нарративного конструирования текста учитывает, что повествование как отбор отдельных элементов и их свойств, осуществляемый на основе смысловой линии автора-нар- ратора, в конечном результате, в рамках противопоставления событий и истории, имеет создание истории как связного рассказа, воплотившего в себе и операционально-аналитические результаты авторской обработки источниковой базы, с расчленением ситуации, и внешней контекстуализации отдельных элементов повествования за счет отбора (или неотбора) и добавления новых фактов, смещения временной точки зрения, отбора лексических единиц и синтаксических структур, представления собственных их толкований во временном, пространственном или логическом планах (например, exegesis (истолкование), т. е. сопровождающие изложение истории объяснения).16 С указанных позиций труд Г еродота, структура и содержание текста т. н. Скифского логоса, не составляют исключений, что и представляет возможности для новых интерпретаций. В изложении этногеографии и истории Скифии и соседних с нею племен о гелонах Геродот упоминает всего 5 раз, из них 2 раза в связи с совещанием, которое собрали цари тавров, невров, андрофагов, мелан- хленов, гелонов и будинов (IV, 102; 118-120.) по поводу оказания помощи скифам в отражении вторжения полчищ Дария I; I раз в рассказе о расколе между последними и решении царей гелонов, будинов и сав- роматов стать союзниками скифов; I раз, когда историк свидетельствует о стратегии и тактике, равно как и об этническом составе Первой и Второй армий скифских царств (Иданфирса и Таксакис), в последней из которых присутствовали отряды гелонов и будинов; I раз — в освещении заключительной фазы скифо-персидской войны, когда будины и гелоны в составе объединенного войска со скифами царскими и скифами-кочев- никами, приняли участие в преследовании отступающего противника к Истру (IV, 136.); наконец, I раз в характеристике хозяйства и образа жизни будинов и гелонов с акцентом на этничность первых и аморфной формой изложения относительно вторых, в частности, о том, является ли термин Gelonos этническим, личным или политонимическим. То же касается и определения жителей деревянного города в стране будинов Гелона, поскольку из сообщения историка остается неясным, что же они собой представляют: городскую общину (в тексте оригинала присутствует соответствующий греческий термин — poleis), государство или отдельный народ, экономическим и административно-политическим центром которого является одноименный город (IV, 108-109.). Иными словами, в тексте нашего основного источника гелоны ни разу (!) не названы «отцом истории» в качестве этноса, т.е. народа или племени, что и заставляет обратиться к анализу тех свидетельств, и главное, критериев определения этноса античным историком, которым он следовал в описаниях населения периферии античной ойкумены вообще, будинов и гелонов в частности.
Что будины — этнос, для Геродота было ясным с самого начала изложения событий скифской истории. Ho что собой представляли гелоны как социальная общность, он не упоминает даже в пересказе эллинской версии этногенеза скифов, которая присутствует только у него, является уникальной, находящей подтверждение в более поздних по времени данных эпиграфики с точки зрения сюжета и присутствия в последнем скифов и агафирсов, но без всяких упоминаний центральной фигуры версии античного историка — Гелона (Агафирс — старший, Гелон — средний, Скиф — младший из сыновей греческого Геракла и змееногой Девы). Из его свидетельства понятно лишь то, что Гелон как и Скиф был сыном Геракла, и следовательно, как и тот должен рассматриваться в качестве основателя династии одноименного с ним народа. Оставляя в стороне имеющиеся к настоящему времени трактовки эллинской версии происхождения скифов, обратим внимание, что тенденциозность излагаемого «отцом истории» пассажа заключается в том, что передаваемая им версия каким-то образом могла восходить к устной традиции одного из древнейших и влиятельнейших аттических родов, а в V в. до н. э. (все скифские цари ведут происхождение от Скифа- сына Геракла) должна была отвечать интересам кого-то одного из его представителей.17 Если сопоставить информационные характеристики будинов и гелонов, то можно заметить определенное различие в формулировке критериев этноса историком. В описании будинов для него важнейшими показателями служат: I) территория (правда, дословно нэдел-lakzis с широколиственным лесом (IV, 22); 2) внешний облик (они светлоглазые и рыжеволосые); 3) образ жизни — кочевой (правда, номадизм их, как это следует из поздних комментариев текста, мог иметь весьма специфический характер); 4) среди промыслов будинов историк называет ловлю выдры и бобров, а также охоту на животного с четырехугольной мордой, название которого сохранилось благодаря Аристотелю — таранд; 5) будины — «вшееды» (в современных трактовках — «шишкоеды»; 6) в качестве другого отличительного признака называет Геродот и отличие языка будинов от языка гелонов (IV, 1208-109). 7) в то же время именно будины один раз в три года справляют, приходя в вакхическое исступление, празднества в честь Диониса; 8) в их стране находится деревянный город- полис Гелон, в котором все строения, статуи, алтари и храмы построены по эллинскому образцу; 9) жители этого города были не просто потомками этнических эллинов, изгнанных (кем, историк не называет) из понтийских эмпориев, а исконными эллинами. 10) Наконец, именно обитатели Гелона являются, с точки зрения разговорной речи, двуязычными, т.е. говорят они частью на скифском, а частично на эллинском языках. Относительно гелонов «отец истории» не столь информативен. В его характеристике, гелоны, во-первых, занимаются земледелием, садоводством и едят хлеб. Во-вторых, по внешнему виду и цвету кожи гелоны не похожи на будинов. В-третьих, античный историк уточняет, что эллины (не называет кто) неправомерно называют гелонами и будинов, после чего вносит дополнительные данные о естественно-географических особенностях территории последних, промыслах и женских лечебных средствах. Сообщение Геродота не оставляет окончательной уверенности в том, что гелоны и Гелон в повествовании историка — предметы взаимосвязанные: во всяком случае, отнюдь не очевидно, что гелоны и есть жители эллинского города, в котором не они, а их соседи-будины почитают Диониса со всеми сопровождающими данный культ ритуалами и празднествами. Упоминаний о занятиях и характеристики внешнего облика гелонов, явно недостаточно даже для решения вопроса о соотношении эллино-бу- динов, как жителей деревянного города, определяемого «отцом истории» термином poleis, с теми гелонами, цари которых, объединившись с буди- нами, стали союзниками скифов в войне последних против войск Дария I. А поскольку других данных, за исключением свидетельства Аристотеля в передаче Элиана, согласно которому у будинов, живущих вокруг Кари- ска родятся только черные овцы (Ael. Hist. anim. XVI, 33), в распоряжении науки до сих пор нет (исключение составляет упоминание Скилаком Кариандским гелонов вблизи кавказского побережья Понта Эвксинского за областью Колика после меланхленов и перед колхами (Scyl. Cariand., 78-80) и свидетельство Плиния, уточняющего порядок расселения гелонов и будинов среди племен Восточной Европы (Plin., Nat. Hist., IV, 88...)) представляется необходимым новое обращение к переводу текста информации Геродота о будинах и гелонах, несмотря на то, что существующие к настоящему времени (в особенности перевод А. И. Доватура) признаются едва ли не идеальными. Как показывает знакомство с оригиналом текста «Истории» Геродота по изданию X. Калленберга, отечественные переводчики «Скифского логоса» допустили перестановку порядка слов в предложениях, почему-то не приняли во внимание, с одной стороны, того, что Геродот являлся прямым родственником эпического поэта, а с другой, (что первым заметил Э.Д. Фролов), — соответствия манеры и самой ритмики изложения историка канонам, выработанным до него выдающимися представителями ионийской прозы. К этому следует добавить и не всегда соответствующее источнику переосмысление приводимых «отцом истории» названий, событий, понятий и отдельных фактов, понимаемых не в контексте изложения, а с учетом достижений в области интерпретации текста, достигнутых к настоящему времени представителями смежных наук. Дословное содержание главы 108 труда Геродота таково: «Bov6ivoi 6е, 80vov ^vXivai Kai та 'ipa eon' yap 6r) aikoGi fEXXeviKwv Geajv ipa *EXXr)viKaj Aiovvoto Tpir)Tepi6aвысказывалось мнение, согласно которому лексическое содержание arhaios отнюдь не исчерпывается переводом «древний» Среди его значений, в первую очередь, обращалось внимание на необходимость понимания последнего как «извечный», «первозданный», «издревле установленный», наконец, «искон- v 90 ныи». Сопоставление значений и смысла, вкладываемого историком в его характеристики этноса, страны и меча с употреблением прилагательного dpr/aioq, позволяет, имея в виду значение слова dpr/г (начало, основание), интерпретировать смысл, который историк в них вкладывал: глубокая древность, чрезвычайно архаическое начало, первоначальность, изначальность и т.п. Показательно, что он не прибегает к употреблению, казалось бы, более точного и адекватного слова — жакаюд переводимого словарями как «древний, древнейший».21 А это, как представляется, может рассматриваться, как подтверждение правоты тех исследователей, которые исконность эллинов, проживающих в глубине Скифии рассматривали в контексте этногенеза древних греков вообще.22 В подтверждение предлагаемого смысла и значения arhaios можно сослаться на высказывание Солона относительно самих афинян, согласно которому « Афины — то apxaiov земля Ионии» (Solon., Fr. 4а West). При этом обращает на себя внимание мысль, заложенная в него афинским законодателем: такое утверждение, как считают историки этого периода истории античного полиса, предполагало исконную связь между Афинами и ионийскими городами, причем как между метрополией и колониями! Сам смысл такого заявления, нарушая историческую действительность, носил политический характер. Фиксация древнегреческими авторами двуязычия древнейшего населения в различных районах известной им ойкумены — факт широко распространенный в античной традиции, на фоне которой свидетельство Геродота о двуязычии будинов и гелонов, стоит несколько особняком. Дело в том, что они, в частности Фукидид, в характеристике двуязычия населения общин на полуострове Атос, указавший на двуязычие смешанных племен варваров в этом регионе, говоривших по-варварски и по-гречески (al' oiKovvrai ?vjH|u,iicTOiотносительно того, кого же они, собственно, собой олицетворяли — социум, использующий в своей практике два языка: обыденный (его представители говорили по-скифски) и культовый (священный, применявшийся исключительно в культовой практике), или только его «политических», по Аристотелю, существ, организовавшихся в ходе смешения с будинами в особое аристократическое сословие, представители которого осознавали свою принадлежность к «исконному» этносу эллинов и потому, имея своих собственных царей, корпоративно были отделены от своих соседей. В справедливости такого восприятия гелонов, как нам представляется, убеждает рассказ Геродота о совещании царей агафирсов, тавров, невров, меланхленов, гелонов, будинов и савроматов по поводу заключения военного союза со скифами против агрессии полчищ Дария I. В нем обращает на себя внимание употребленный историком прием персонификации основных действующих лиц, нашедший свое выражение в том, что в тексте оригинала приводятся их названия, выраженные через имя нарицательное: например, вместо ожидаемого «...буди- ны и гелоны...», Геродот записал «...Будин и Гелон...» (IV, 102, 119-120).29 Думается, что такой поворот наррации текста «Скифского логоса» носил не случайный характер, ведь речь идет о политическом событии, и следовательно, античный автор обратился к персонификации не этносов, а по всей видимости, соседних со скифами политических образований, каждое из которых имело свой собственный политоним. Если наши рассуждения верны, то и название «гелоны» с учетом всего вышесказанного претендует на статус политонима.30 Казалось бы, такая постановка вопроса находит подтверждение в данных археологии. Исследования памятников лесостепного Подонья, проводившиеся в последние десятилетия А. П. Медведевым, имели своим результатом выявление «двух культур» в культуре скифоидного населения данного региона — «культуры городищ» и «культуры курганов», очень между собой близких, но различающихся отображенным в них XKT (оседлые земледельцы и животноводы — скотоводы-кочевники) и степенью их развитости.31 Первые имели культуру более примитивную по сравнению с «курганной» культурой, различаются они и по степени присутствия предметов античного импорта.32 Однако, вскрытая картина не вполне совпадает с той, которую обрисовал «отец истории» : у него культура жителей города Гелона — ге- лонов противопоставлена будинской как цивилизация варварству. И хотя историк отмечает определенную степень «оскифления» гелонов, тем не менее, для него было очевидным, что ситофаги — гелоны весьма существенно отличаются от «поедателей вшей» будинов-кочевников. Ho если нигде нельзя обнаружить доказательства исконности эллин- ства на скифской периферии, то вполне стественно, возникает вопрос: а в чем сокрыта причина такого расхождения данных археологии и письменного источника? He имеет ли отношение факт размещения эллинов на расстоянии 15-дневного пути вверх по Танаису к политической задаче, которую выполнял Скифский логос в плане обоснования претензий Афин на контроль над известным торговым путем ионийцев на Восток? Если принять во внимание близость античного историка кружку Перикла и политике последнего по созданию Морской империи, а также то, что уже в 444 г. до н.э. он уже, читал свою историю слушателям, обосновывая целесообразность переноса ее столицы в Фурии, может стать не лишенным оснований предположение об изобретенном «отцом истории» факте присутствия в наиболее удаленном районе античной ойкумены, требующих защиты, родственных афинянам гелонов как потомков «исконных эллинов». He вдаваясь в детальное рассмотрение проблемы (ее разработка требует специального исследования), попробуем перечислить те возможности, которые до настоящего времени в специальной литературе востребованы не были. Мы имеем в виду то, что как-то не принимались ранее в расчет ни политические симпатии Геродота, ни геополитические интересы Афин на Понте Эвксинском, и шире — в отношении знаменитого «ольвийского» торгового пути, ни афино-скифские отношения, ни характер связей Афин с Северным Причерноморьем вообще, Боспорской симмахией в частности.34 Между тем, на наш взгляд, именно в афино-персидском противоборстве после Каллиева мира (449 г. до н.э.), равно как и в специфической конструкции самого нарратива античного историка, посвященного Скифии и ее соседям (соединение изображаемых и подразумеваемых событий + художественная обработка истории как драматического повествования + смыслопорождающий, авторский отбор ситуаций и авторская композиция излагаемых фактов + изложение очередного события или факта, ему предшествующего, в том же самом временном отрезке), как раз и скрыты объяснения если не всех, то отдельных несоответствий в повествовании «отца истории» о Скифии. He следует забывать, что в науке давно сложилась (получившая в конце 90-х гг. XX века особую устойчивость) точка зрения о присутствии Геродота в качестве участника, известной благодаря Плутарху (XX, 25), знаменитой экспедиции Перикла в Понт Эвксинский. С учетом данного обстоятельства, не лишено оснований и предположение о том, что введение в историю скифо-персидского конфликта «исконных эллинов» и их прямых потомков, проживающих в глубине скифского хинтерланда во вполне цивилизованном, хотя и деревянном городе, могло отражать идеологическую задачу, выполненную «отцом истории» в плане обоснования афинской талассократии на Понте Эвксинском. Ho это, как говорится, близкая, но совсем другая история.