Стратегический характер войны

В столь же сложной борьбе формировались взгляды на стратегический характер возможной войны. Дело в том, что из опыта минувших войн делались самые
различные выводы, что, разумеется, не могло не отразиться и во взглядах на то, какой будет новая война.

Уже в 20-е годы оформились и столкнулись две противоположные точки зрения. Одну из них представляли А. И. Верховский, А. А. Свечин, Н. А. Морозов, Н. Е. Ка- курин, М. А. Баторский и некоторые другие военные теоретики. В ее основе лежало утверждение, что в техническом оснащении Красная Армия не может сравниться с армиями ведущих капиталистических держав. Поэтому она должна исходить из тех способов борьбы, где можно в полной мере использовать свои преимущества в огромных людских ресурсах и моральном потенциале. Бывший подполковник Баторский, в 1921 г. начальник штаба Западного фронта, писал, например, что «относительное богатство техникой, особенно в классовой войне, не имеет столь большого значения, как соответствующая подготовка командования и войск и их моральное превосходство»24.
Ярким представителем старой школы был видный военный теоретик и историк Свечин, в те годы преподаватель Академии Генерального штаба РККА.
В своих капитальных трудах «Стратегия», «Эволюция военного искусства», «История военного искусства» и др. он дал блестящий обзор развития военной стратегии, обосновал важнейшие ее принципы, сформулировал основы разработки и реализации политического, стратегического, экономического и дипломатического планов войны. И все же в оценке перспектив он исходил из упрощенной схемы, не разглядел уже обозначившихся новых тенденций. Свое внимание он сконцентрировал на двух основных стратегических концепциях возможной войны: стратегии сокрушения и стратегии измора. Сам-то он, в принципе, отдавал предпочтение стратегии сокрушения, так как стратегия измора, по его собственным словам, вела «к затрате гораздо больших средств, чем короткий сокрушительный удар в сердце неприятеля»25. Тем не менее, учитывая объективные возможности Красной Армии, он полагал, что в будущей войне ей придется придерживаться главным образом именно этой стратегии.
Безусловно для таких выводов в 20-е годы имелись некоторые основания. Но они не соответствовали общим тенденциям развития военного дела, а главное — противоречили целям и планам советского руководства. Другое направление представляло более молодое поколение военных специалистов, а также часть военных деятелей, выдвинувшихся в ходе гражданской войны. Наиболее дальновидными среди них были Фрунзе, Тухачевский, Триандафиллов и др. В основе их взглядов лежало предположение, что предстоящая война будет основываться на широком применении новейшей военной техники, явится войной многомиллионных механизированных армий, а поэтому неизбежно примет самые решительные и активные формы.
Среди тех, кто яростно критиковал идеи Свечина и его сторонников стратегии измора, особенно выделялся Тухачевский. На публичном разборе труда «Стратегия», состоявшемся в 1931 г. в Коммунистической академии, он назвал Свечина «агентом интервенции империализма», а его труд «пораженческим» применительно к СССР26. Ему вторил Голубев, который заявил, что теория измора Свечина является «по существу вредительской для Красной Армии»27. А М. Р. Галактионов в своей статье «Задачи большевистской критики на военно-научном фронте» отмечал, что «развернутое наступление социализма по всему фронту есть одновременно наступление марксистско-ленинской теории на всех участках теоретического фронта»28. Далее он, не обременяя себя доказательствами, отнес взгляды Свечина к числу «вредных» и выступил против механического противопоставления стратегии сокрушения и измора, так как, по его мнению, в эпоху империалистических войн и пролетарских революций будет иметь место борьба противоречивых тенденций — сокрушительного удара и борьбы на истощение29.

А тем временем начатая травля набирала обороты. Огульному шельмованию подверглись взгляды не только Свечина, но и Верховского, Морозова и других теоретиков. Так Б. М. Фельдман в своей книге «К характеристике новых тенденций в военном деле», вышедшей в свет в 1931 г., подчеркивал, что «нам совершенно классово-враждебны тенденции отрицания стратегии сокрушения и подмены ее философией о войне на измор»30. Он утверждал, что теория войны на измор имеет известный базис только в капиталистических странах.
Следует иметь ввиду, что новая теория стратегии, в первую очередь система взглядов на будущую войну, формировалась не только в столкновении различных точек зрения внутри страны, но и в борьбе с военными теориями, рождавшимися за рубежом. Причем надо отметить, что вначале к этому относились довольно терпимо: труды ряда западных военных теоретиков были не только переведены на русский язык, но и опубликованы. Однако и на Западе в вопросе о будущей войне господствовал полный разнобой.
Немецкий генерал Э. Людендорф и англичанин Джемс, например, исходили из того, что в войне с Советским Союзом могут оправдаться принципы военных действий, сложившиеся в годы первой мировой войны. Другой британский генерал
В. Лефебюр в своей книге «Решающее наступательное значение новых боевых средств» доказывал, что война, которая примет решительный характер, будет вестись с широким применением химического и бактериологического оружия, танков и авиации. Итальянский генерал Э. Бастико обосновывал маневренный характер будущей войны, не исключая, однако, возникновения позиционных форм борьбы31. Его поддерживал французский генерал Ф. Кюльман. В своей «Стратегии» он писал о возможности ведения как маневренных, так и позиционных операций, но при этом подчеркивал, что война не может быть длительной.
В противовес ему некоторые военные теоретики предсказывали затяжной характер будущей войны. Это, в частности, обосновывал в своем труде «Современное развитие способов ведения (методов) войны» французский генерал Рекен. Генерал Д. Фуллер, X. Сект, Б. Лиддел Гарт, наоборот, преувеличивали роль наземных войск в войне, особенно механизированных, малых, профессиональных армий. В свою очередь итальянский генерал Д. Дуэ был сторонником ведения воздушной войны «независимой воздушной армией», которая сначала должна завоевать господство в воздухе, а затем нанести удар по наземным силам противника, чтобы сломить его моральное и материальное сопротивление32.
Надо признать, что среди всей этой мозаики весьма противоречивых установок советская военная стратегия сохранила свою национальную самостоятельность, и ее дальнейшее развитие шло также самостоятельным путем.
Советские военные теоретики уже в 20-х годах исходили из того, что в своей основе предстоящая война будет всеобъемлющей, длительной и предельно напряженной. В ходе ее военные действия приобретут исключительно активный, преимущественно наступательный и главным образом маневренный характер. Это будет война техники, война моторов, но вместе с тем величайшим состязанием моральнобоевых качеств воинов.
Эти положения в концентрированной форме были сформулированы еще Фрунзе. В статье «Фронт и Тыл в войне будущего» он писал: «Опыт войны показал, что достижение целей войны в современных условиях стало делом значительно более сложным, чем прежде... Даже полное поражение армий противника, достигнутое в определенный момент, не обеспечивает еще конечной победы, поскольку разбитые части имеют за собой экономически и морально крепкий тыл. При наличии времени и пространства, обеспечивающих новую мобилизацию людских и материальных ресурсов, необходимых для восстановления боеспособности армии, последняя может
легко воссоздать фронт и с надеждой на успех повести дальнейшую борьбу... При столкновении первоклассных противников решение не может быть достигнуто одним ударом. Война будет принимать характер длительного и жестокого состязания, подвергающего испытанию все экономические и политические устои воюющих сторон. Выражаясь языком стратегии, это означает переход от стратегии молниеносных, решающих ударов к стратегии истощения»33.
Правда Тухачевский первоначально отрицал возможность прогнозирования войны на далекую перспективу. В своей брошюре «Вопросы современной стратегии», изданной в 1926 г., он утверждал, что «ответить на вопрос — какой характер будет иметь вся будущая война — невозможно, ибо по мере своего развития война меняет свои формы, свой характер и предугадать их заранее нельзя». Далее он писал: «Мы можем предугадать, предусмотреть формы будущей войны лишь для ее первого периода на основе характера развития вооруженных сил, подготовки и милитаризации промышленности стран, вступающих в войну, и т. д. Мы можем на основе постоянного изучения этих основных факторов сделать заключение, дать приближенную фотографию характера первого периода войны. Но нет никакого сомнения в том, что формы войны в дальнейшие периоды ее будут, развиваясь и вытекая друг из друга, изменяться». И все же он приходит к такому выводу: «Основной чертой современных войн является грандиозный размах и по тем экономическим средствам, которые применяются в войне, и по людским ресурсам, которые ее питают, и по пространству, занимаемому воюющими, и, наконец, по продолжительности»34.
Выяснению стратегического характера будущей войны большое внимание уделяли И. И. Вацетис, Б. М. Шапошников, А. М. Зайончковский, А. И. Корк, А. М. Воль- пе, А. Н. Лапчинский и др. Несмотря на отдельные разногласия, все они исходили из того, что будущая война станет мировой, приобретет огромный размах и будет характеризоваться рядом новых черт как по количеству участвующих в ней людских масс, пространству и продолжительности, так и по экономическим средствам, питающим войну. Они были убеждены, что воевать будут многомиллионные армии, оснащенные самым современным оружием и военной техникой. Военными действиями будут охвачены огромные территории на суше, на море и в воздухе. Воевать будет весь народ, вся страна, величайшее напряжение испытает весь государственный организм. Поэтому к войне надо заблаговременно готовить всю страну в экономическом, военном и моральном отношениях.
В своем труде «О военной доктрине будущего», изданном в 1923 г., Вацетис писал, что новая военная техника (авиация, подводные лодки, радио) раскрепостила традиционную стратегию и раздвинула границы театров военных действий до бесконечных пределов. В результате армии европейских государств, за исключением России, не будут иметь тыла, так как «театр воздушной войны покроет всю территорию Западной Европы и ее воды»35. К аналогичному выводу пришел и Зайончковский, считавший, что война будущего станет коалиционной, охватывающей огромные пространства, «бескомпромиссной по характеру действий»36. О необходимости готовиться к «длительному и интенсивному напряжению в будущей войне» писал также Шапошников37. Этой же точки зрения придерживался ряд других теоретиков и практиков военного дела.

Положение о всеобъемлющем характере будущей войны было закреплено постановлением III съезда Советов СССР. В нем подчеркивалось, что современная война ведется не только вооруженной силой, но и всей страной в целом, требуя напряжения всех производительных сил. В этих условиях подготовка государства к обороне требует не только воспитания широких слоев населения в военном отношении, но и такого развития промышленности и сельского хозяйства, которое, не нарушая «нормального роста производительных сил, создавало бы вместе с тем прочную базу для
нужд обороны»38. Это положение нашло соответствующее отражение и в решениях VI конгресса Коминтерна в 1928 г. «Грядущая мировая империалистическая война, — отмечалось в его тезисах, — будет не только механизированной войной, во время которой будут использованы громадные количества материальных ресурсов, но вместе с тем войной, которая охватит многомиллионные массы и большинство населения воюющих стран. Границы между фронтом и тылом будут все более и более стираться39.
Эти оценки стратегического характера будущей войны явились определяющими в подготовке к ней страны. Был сделан вывод, что для ведения ее потребуется перевод на военные рельсы не только оборонной промышленности, но и всего народного хозяйства.
Другой характерной чертой стратегического облика будущей войны советская военно-стратегическая мысль считала ее наступательную направленность. Предполагалось, что в основе действий как агрессора, так и стороны, отражающей его нападение, будут лежать преимущественно активные наступательные действия. В первую очередь это требование относилось к Красной Армии, что вытекало из основных принципов большевистской внешней политики, особенно в военной сфере. В отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVII съезду партии указывалось: «Наша внешняя политика ясна. Она есть политика сохранения мира и усиления торговых отношений со всеми странами. СССР не думает угрожать кому бы то ни было и — тем более — напасть на кого бы то ни было. Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Но мы не боимся угроз и готовы ответить ударом на удар поджигателей войны. Кто хочет мира и добивается деловых связей с нами, тот всегда найдет у нас поддержку. А те, которые попытаются напасть на нашу страну, — получат сокрушительный отпор»40. А еще ранее, на XVI съезде ВКП(б), было прямо заявлено, что мы «ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому»41.
Из вышеизложенного вытекал и наступательный характер советской военной стратегии. Это нашло отражение как в стратегическом плане, так и в требованиях соответствующих уставных документов. Так, во Временном полевом уставе РККА (1936) отмечалось: «Всякое нападение на социалистическое государство рабочих и крестьян будет отбито всей мощью вооруженных сил Советского Союза, с перенесением военных действий на территорию врага. Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение. Достижение решительной победы и полное сокрушение врага являются основной целью в навязанной Советскому Союзу войне»42.
Еще более четко наступательный характер стратегии отражен в проекте Полевого устава 1939 г.: «Оборона нашей Родины есть активная оборона. На всякое нападение врага Союз Советских Социалистических Республик ответит сокрушительным ударом, всей мощью своих Вооруженных Сил... Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападающих армий. Войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории»43.
Исходя из этого перед армией и флотом ставилась задача воспитывать воинов в духе активности, готовить их к защите завоеваний революции путем энергичных, решительных и смело проводимых операций. Наступательность стратегии отвечала политическим целям и характеру вооруженной борьбы с использованием новых боевых средств.
Сложнее обстояло с вопросом, примет ли будущая война маневренные или позиционные формы. На этот счет высказывались различные мнения. Фрунзе и Вацетис доказывали вероятность как маневренных, так и позиционных форм ведения военных действий, но при преобладающей роли первых. «Никакая наиманевреннейшая
война, — писал Фрунзе, — никогда не обходится без элементов позиционности»44. В противовес этому Какурин считал, что весь опыт позиционной войны может иметь только историческое значение45. Еще раньше, в 1923 г. эту же точку зрения высказал Тухачевский: «Наши будущие боевые столкновения ... будут маневренного характера, т. е. решительного и подавляющего»46.
Но все-таки большинство военных теоретиков и военачальников исходили из того, что маневренные и позиционные формы борьбы придется органически сочетать. Так, Вольпе в своем труде «Фронтальный удар» подчеркивал: «Между позиционной и маневренной войной вообще нет резкой неопреодолимой грани. Война может быть или более маневренной, или более позиционной. Нельзя дать гарантии, что в будущей войне можно будет совершенно избегнуть позиционных форм, периодов, участков и т.д.»47. К аналогичному заключению в 1937 г. пришел и Тухачевский. Анализируя новый Полевой устав РККА, он указывал, что «в будущей войне позиционные фронты вполне возможны; если будут недооценены средства современной обороны, если не будут созданы в необходимых размерах наступательные средства борьбы и если войска не будут достаточно обучены сложному искусству современного наступательного боя»48.
Особое место в системе советских стратегических взглядов относительно характера будущей войны занимали установки, касающиеся ее материальной основы, а следовательно, и способов ведения. Детализируя тенденции развития военного дела, советская военно-теоретическая мысль пришла к выводу, что предстоящая война будет войной самой разнообразной военной техники, но прежде всего войной моторов. В успешном ее ведении главная роль будет принадлежать преимущественно умелому массовому использованию новых технических средств, особенно танков, артиллерии и авиации. К таким выводам Фрунзе пришел еще в 1925 г. Уже тогда он заявил: «Мы должны иметь армию, вооруженную по последнему слову техники, армию, которая в этом отношении будет стоять на равной доске, если не выше, с армией любого буржуазного государства. Надо помнить, что в грядущих военных испытаниях мы будем иметь против себя силу, гораздо более серьезную, чем противники эпохи гражданской войны. Техника Колчака, Деникина, Врангеля, техника бело- поляков — лишь слабый намек на то, что в будущем выставят против нас наши враги. Этой силе мы должны противопоставить собственную мощь»49.
Но в 20-х годах из-за технической отсталости и разрухи в народном хозяйстве, вызванной первой мировой и гражданской войнами, советская военная промышленность не могла обеспечить армию и флот современным оружием, потому в техническом отношении они намного отставали от вооруженных сил ведущих держав мира. Вот почему в СССР предусматривалось притивопоставить технически более сильному противнику маневренность, ночные и партизанские действия, а кроме того, широко проводить политическое разложение его войск.
Оснастить армию и флот новейшей военной техникой удалось в 30-х годах на базе индустриализации страны, осуществленной в ходе выполнения пятилетних планов развития народного хозяйства СССР. В результате произошел коренной поворот во взглядах на характер и всю стратегию ведения войны. Правда, на этот процесс сильно повлияли репрессии против руководящего состава Красной Армии. Идеи, высказанные еще Тухачевским и другими «врагами народа», либо замалчивались, либо преподносились под другим авторством. Только 13 января 1941 г. Сталин, выступая на заседании Главного военного совета, вынужден был признать, что настало время «расклевать опыт гражданской войны» и взять на вооружение новый опыт. Далее он заявил: «Современная война будет войной моторов. Моторы на земле, моторы в воздухе, моторы на воде и под водой. В этих условиях победит тот, у кого будет больше моторов и больший запас мощностей»50.

Придавая огромное значение оснащению Вооруженных Сил военной техникой, советская военная стратегия, тем не менее, не фетишировала ее и не противопоставляла человеку. Считалось, что воздействие нового оружия и военной техники на военное дело осуществляется не само собой, а через личный состав войск, который применяет это оружие. В этом вопросе военная стратегия четко исходила из ленинского положения о том, что при всем громадном значении нового оружия «без инициативного, сознательного солдата и матроса невозможен успех в современной войне». Иными словами, новая военная техника абсолютно бесполезна, если отсутствуют люди, способные со знанием дела использовать новейшие достижения научной мысли.
Неутешительные уроки советско-финляндской войны 1939—1940 гг. показали, однако, что не только в строительстве и подготовке Вооруженных Сил, но и в развитии военного искусства, в том числе и в стратегии, обстоит все далеко не благополучно: между теоретическими представлениями о характере войны и реальной действительностью выявился угрожающий разрыв. В организационной структуре Вооруженных Сил, их техническом оснащении и боеготовности обнажились многие слабые места. Наркомат обороны не справлялся с решением многих назревших вопросов.
После обсуждения итогов этой войны на мартовском (1940) пленуме ЦК ВКП(б) и проверки наркомата обороны с занимаемой должности был снят Ворошилов. Новым наркомом обороны в мае 1940 г. был назначен С. К. Тимошенко. В то же время были разработаны и стали приниматься деятельные меры по устранению накопившихся недостатков. К сожалению, в условиях начавшейся второй мировой войны времени для этого уже не оставалось. Но главное — из опыта военных действий этой войны не были сделаны правильные выводы, а многие ее новые явления не были замечены и должным образом оценены.
На состоявшемся в конце декабря совещании высшего командного и начальствующего состава Тимошенко, который правильно отметил крупные изменения в оперативном искусстве воевавших армий, тем не менее, заявил: «В смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не дает ничего нового...»51. Это было непростительное заблуждение, ибо уже тогда на Западе наглядно проявились глубочайшие сдвиги в формах и способах развертывания войны, ее масштабах, организации стратегического развертывания вооруженных сил, в ведении первых и последующих стратегических операций, системе управления и др. Правда, в докладах генералов Г. К. Жукова, И. В. Тюленева, Д. Г. Павлова и выступлениях некоторых других участников совещания отчасти затрагивались отдельные проблемы, даже высказывались предложения по поводу их решения, но, к сожалению, на это не было обращено должного внимания со стороны военно-политического руководства и в последующем они не нашли соответствующей всесторонней разработки.

<< | >>

↑

Источник: В. А. Золотарев. История военной стратегии России. 2000

Еще по теме Стратегический характер войны:

- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историческая литература - Историческое краеведение - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История наук - История науки и техники - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -