Третье опровержение буквального смысла [Писания] посредством довода, что он ниспровергает границы, отделяющие справедливость от несправедливости, и смешивает порок с добродетелью, что ведет ко всеобщей гибели общества

Но излагать доказательства, которые по сравнению с теми, о каких пойдет речь дальше, оказываются не более чем посредственными, значило бы чересчур забавлять судей. Обрушим теперь на буквальный смысл изречения великий сокрушающий удар.

Буквальный смысл Писания необходимо ложен, если он содержит всеобщее ниспровержение божественной и человеческой морали, если он смешивает порок и добродетель и тем самым открывает путь всем смутам, какие только можно вообразить.

Следовательно, он необходимо ложен.

Большая посылка столь ясна сама по себе, что смешно было бы пытаться ее доказывать. Поэтому перейдем к меньшей посылке, которая сначала покажется парадоксом.

Я достаточно добросовестен, чтобы признать, что люди, совершающие обращение во Франции, предполагая, что Иисус Христос приказал обращать людей силой, лишь подчинялись богу, когда заставляли протестантов посредством присылки солдат на постой, тюрем и других насильственных средств принимать католицизм, и что, таким образом, эти насилия вовсе не преступления, а добрые дела. Но я спрашиваю их: разве не правда, что единственная причина, в силу которой эти действия считаются добрыми делами, состоит в том, что они совершались ради блага церкви, дабы расширить царство Иисуса Христа? Не думаю, чтобы кто-нибудь это отрицал, ибо, если мне ответят, что король, обладающий такой абсолютной властью, какой он располагает во Франции, может ставить на постой своих солдат всюду, куда ему заблагорассудится, и разрешать им те или иные вольности; что король может отозвать солдат из дома человека, заслужившего эту милость подписанием известного документа; что, таким образом, причина того, что эти насилия не являются преступными, заключается в том, что они разрешены королем в его государстве,— если, говорю я, мне дадут такой ответ, нетрудно будет показать его несостоятельность.

Я задам вопрос: если предположить, что король Франции совершал все это без какой-либо иной причины или мотива, кроме желания поразвлечься, капризно используя свою власть, то не будет ли это несправедливым поступком, за который бог может весьма справедливо наказать? Не думаю, чтобы нашлись люди, столь льстивые или слепые, чтобы ответить мне «нет». Следовательно, необходимо, чтобы король, притесняющий таким образом часть своих подданных, грабя их имущество, отделяя детей от родителей, жен от мужей, заключая в тюрьму одних, заточая в монастырь других, разрушая их дома, срубая их леса, разрешая даже солдатам пытать своих хозяев,— необходимо, говорю я, чтобы король, поступающий так, имел для этого иную причину, кроме своей суверенности и желания развлечься. В противном случае всем будет видно, что это несправедливое злоупотребление королевской властью.

Мне, может быть, скажут, что эти притеснения основаны на том, что одна часть подданных не соблюдает эдиктов короля, а король справедливо карает подданных, не подчиняющихся его эдиктам. Но этот ответ не только исходит из ложного предположения (а именно, будто постоями солдат наказывали только тех, кто не слушался королевских эдиктов, поскольку несомненно, что эти постои предшествовали отмене Нант- ского эдикта160, и известно, что протестантам предоставлялось время на то, чтобы перейти в католичество, даже в распоряжении об отмене Нантского эдикта), но и чересчур туманен, чтобы быть хорошим. Для того чтобы наказания, налагаемые королем на подданных, не подчинившихся его распоряжениям, были справедливы, необходимо, чтобы эти распоряжения были основаны на каком-то разумном соображении. В против- ном случае король мог бы справедливо наказывать тех из подданных, которые не имеют голубых глаз, орлиного носа, русых волос, тех, кому не нравятся известные сорта мяса, кому не цо душе охота, музыка, учение и т. п. Он мог бы, говорю я, наказывать их совершенно справедливо, если предположить, что он опубликовал распоряжения, обязывающие всех подданных иметь к определенному сроку голубые глаза, получать удовольствие от учения и т. д. Но всякий видит, что, поскольку такие распоряжения были несправедливы, постольку и наказания нарушителей этих распоряжений тоже несправедливы. Значит, нужно согласиться, что для того, чтобы справедливо притеснять подданных, недостаточно установить, что они нарушают распоряжения. Необходимо установить, в частности, что они нарушили распоряжения либо справедливые, либо по крайней мере такие, что лишь неразумная небрежность могла привести к их нарушению.

Мне ответят, что распоряжения короля Людовика XIV были именно такого рода. Не буду спорить. Но пусть согласятся и со мной, что причина, в силу которой он мог обращаться со своими подданными-протестантами так, как он с ними обращался, заключалась в том, что он все это делал для блага римской церкви, являющейся, по его мнению, единственной доброй церковью, существующей на свете. Необходимо прийти к этому пункту, и все сводится к своей основе: к признанию того, что все совершаемое во Франции с протестантами было бы несправедливо, если бы это совершалось не ради блага истинной религии, а для того, скажем, чтобы они признали себя убежденными в том, что земля вращается, что жар, приписываемый нами огню, есть ощущение нашей души, что такой-то соус лучше такого-то. Но поскольку насилие совершалось над гугенотами не затем, чтобы принудить их признать утверждения подобного рода, а затем, чтобы принудить их признать истины, открытые христианам, обращение, какому они подверглись, [как полагают] весьма справедливо, ибо оно согласно с приказанием Иисуса Христа. К этому прибавят, что назвать такое обращение с гугенотами преследованием — значит зло- употреблять словами. Лишь зло, причиняемое правоверным, есть преследование. То, что совершали с еретиками,— это лишь акты милосердия, справедливости, разума. Вот и отлично. Итак, согласимся, что нечто являющееся несправедливым, если оно совершается не ради блага доброй религии, становится справедливым, если оно совершается ради блага доброй религии. Эта максима совершенно ясно содержится в словах «Заставь их войти», если предположить, что Иисус Христос понимал их буквально, ибо они означают: бейте, избивайте кнутами, заключайте в тюрьмы, грабьте, убивайте упорствующих, отнимайте у них жен и детей; все это хорошо, когда совершается ради моего дела; при других обстоятельствах это огромные преступления; но благо, проистекающее из таких поступков для моей церкви, совершеннейшим образом очищает и обеляет эти поступки.

Но сказанное представляет собой самое отвратительное учение, какое когда-либо было придумано, и я сомневаюсь, есть ли в аду дьяволы, злоба которых счоль велика, что они в самом деле хотят, чтобы род людской руководствовался этим духом. Приписывать же такую злобу вечному сыну божьему, пришедшему в мир лишь для того, чтобы принести ому спасение и преподать людям наиболее святые и милосердные истины,—значит нанести ему самую кровную обиду. Ибо посмотрите, прошу вас, на ужасы и мерзости, являющиеся следствием этой гнусной морали: все барьеры, отделяющие добродетель от порока, устраняются, и уже нет ни одного самого подлого поступка, который не превратился бы в акт благочестия и религии, если этот поступок совершается ради ослабления ереси. Таким образом, как только какой-нибудь еретик своим умом и красноречием, своими добрыми нравами укрепит других в их ереси и даже убедит правоверных в том, что они заблуждаются, как только он все это совершит, разрешается его убить или отравить, огласить тысячи раз гнусную клевету, позорящую его репутацию, и подкупить лжесвидетелей в поддержку этой клеветы. Пусть кто-либо скажет, что это несправедливо; ответ будет сразу же готов: в других случаях это действи- тсльно было бы несправедливо, но, раз дело идет об интересах церкви, нет ничего более справедливого. Очевидно, даже если я не стану входить в отвратительные подробности, что нет преступления, которое не было бы, таким образом, сделано актом религии.

Не одна лишь [определенная] партия, основываясь на своем праве, будет творить все эти безобразия. Каждый будет считать себя вправе совершать их, ибо всякая религия считает себя единственно истинной религией или по крайней мере самой истинной, а остальные религии рассматривает как враждебные богу или негодные, и каждая религия считает, что, обращая последователей прочих религий, она оказывает большую услугу богу. Я не вхожу сейчас в рассмотрение вопроса, все ли религии имеют равное право (предполагая, что их сторонники добросовестно убеждены в своей правоте) предпринимать действия для искоренения того, что они считают ложным. Но верно по крайней мере то, что Иисус Христос должен был предвидеть, что его заповедь приведет христиан к использованию насилия против тех, кто не принадлежит к их секте. А это будет неисчерпаемым источником преступлений и илиадой несчастий для доброй партии. Но невероятно, чтобы единственной причиной, склонившей Христа к тому, чтобы не давать людям такой заповеди, было предвидение неурядиц, к которым эта заповедь может привести и для которых она может послужить весьма благовидным оправданием. Это было бы так, если бы его уже в достаточной мере не убедила не давать такой заповеди вечная и неотделимая от этой заповеди несправедливость, заключенная в религиозных преследованиях.

Хотя я не желаю подробно рассматривать отвратительные смуты, порожденные тем, что самые несправедливые поступки становятся справедливыми в результате того употребления, какое дается им при искоренении заблуждения, но нужно сказать, что из-за этого возникает среди прочих и то неудобство, что короли и государи никогда не могут быть в безопасности, если их подданные придерживаются иной, чем они, религии. В этом случае подданные будут считать себя обязанными низложить этих королей и с позором преследовать их, если они не захотят отречься от своей религии. При этом такие подданные полагают, что совершают весьма законные действия. Ибо в конечном счете, скажут они, Евангелие требует, чтобы заставляли войти, следовательно9 нужно, чтобы мы заставили нашего ко- роля сменить религию, чтобы мы отказались ему повиноваться до той поры, пока он не сменит религию, а если он упорствует, нам следует его низложить и заточить в монастырь. Может быть то, что он испытает столько земных зол, научит его и освободит от предрассудков; во всяком случае мы дадим преимущества религии, подвергнув преследованиям короля, настроенного против нее, и заменив его другим, благосклонным к данной религии. Мы знаем, что этого достаточно, чтобы сделать справедливыми поступки, которые в ином случае были бы весьма преступны; давайте же низложим или умертвим наших королей-еретиков; это ужасное отцеубийство, когда оно совершается во имя иных целей, но это доброе дело, когда оно совершается на благо религии. Так, государи и подданные будут по очереди преследовать друг друга самым решительным образом. Первые будут силой принуждать подданных, придерживающихся религии, отличной от религии их короля, чтобы они отреклись от нее. Вторые, как только получат для этого возможность, сделают то же самое со своим государем. И те и другие будут поступать так, подчиняясь приказаниям сына божьего. Обязаны ли мы чем-нибудь Иисусу Христу, воплотившемуся и распятому ради нас, если тремя словами «Заставь их войти» он удалил самые слабые остатки естественной религии, спасенные при грехопадении первого человека, если Христос пришел смешать все понятия о пороке и добродетели, если он пришел ниспровергнуть границы, определяющие эти два состояния, сделав так, что убийство, кража, разбой, тирания, мятеж, клевета, клятвопреступление перестают быть дурными поступками в тот момент, когда их совершают по отношению к иноверцам, более того, они становятся тогда добродетелями, их требует долг, их необходимо проводить в жизнь? Это означало бы поставить себе цель — разрушить всякое общество и заточить человека в пещеру, дабы он избегал себе подобных, как самых опасных зверей, какие ему могут встретиться.

В позиции многих католиков, особенно французов, абсурдно то, что, желая, с одной стороны, добиться признания, что Иисус Христос предписал творить насилие, они, с другой стороны, не хотят, чтобы это распространялось на королей, не хотят, чтобы церкви принадлежало право низлагать последних. Это крайне жалкая позиция. На основании приведенной выше цитаты они утверждают, что королям было разрешено богом для сокрушения их подданных-еретиков заключать их в тюрьмы, отдавать в распоряжение драгун, вешать и сжигать. Но они не хотят признать того, что эта же цитата дает право народам прогонять королей, не желающих принять веру своих подданных, и возводить на их место правоверных людей в тот момент, когда папа или церковный собор найдут, что для этого приспело время. Какой смысл в позиции, согласно которой Иисус Христос предписал совершать насилия всегда, за исключением тех случаев, когда насилие может более всего послужить делу церкви, приведя к гибели одного-единственного человека? Ведь всякому ясно, что гибель одного государя — еретика и ханжи может избавить религию от большего количества бед, чем гибель ста тысяч крестьян и ремесленников. Таким образом, если предположить, что слова «Заставь их войти» означают: грабь, убивай, сажай в тюрьму, вешай, четвертуй до тех пор, пока никто не осмелится отказаться подписать [отречение от ереси], то я не вижу, на каком основании высмеивают Суареца, Бека- на161 и многих других, утверждающих, что в словах «Отплати за моих овец» содержится предписание обращаться с королями-еретиками соверЩенно так же, как пастухи обращаются с волками, которых они истребляют omni modo quo possunt, всеми средствами, какие им доступны.

Мне скажут: бог недвусмысленно заявляет, что власть королей от бога и что тот, кто сопротивляется распоряжениям королей, сопротивляется богу. Но это возражение ничего не дает. Разве не бесспорно, что убийство, клевета, кража, клятвопреступление недвусмысленно запрещены богом? Если же вопреки этому запрету они становятся добрыми делами, когда их совершают ради блага религии, то не следует ли сказать то же самое о всяком другом запрещенном поступке, не исключая и низложения короля? Правда заключается в том, что те самые люди, которые так громко говорят, что они далеки от попыток низложения королей, не являющихся правоверными, опровергают себя на деле, как это можно было наблюдать во Франции во времена Лиги 162. Вот до какой степени верно, что естественное и необходимое следствие буквального смысла, опровергаемого мной, состоит в том, чтобы не щадить ни коронованных голов, ни чего угодно на свете, когда речь идет о том, чтобы способствовать процветанию религии.

Я прошу всех моих читателей немного поразмыслить над сказанным, и, как я убежден, они признают, что распоряжение, которое будет, естественно, связано (принимая во внимание, что так создан мир) с этим ужасным рядом кощунств и со всеобъемлющей отменой основных принципов естественной справедливости, являющихся вечными и непоколебимыми законами, не может исходить из уст того, кто представляет собой важнейшую и существеннейшую истину. Следовательно, буквальный смысл, который я оспариваю, в высшей степени ложен.