Идейное наследие генерала де Голля до сих пор служит предметом дискуссий как среди ученых, так и среди лидеров самой голлистской партии. Одна из причин разногласий среди толкователей этого наследия заключается в том, что взгляды де Голля никогда не представляли собой цельной и всеобъемлющей системы.
Изучение его высказываний и трудов дает основание говорить скорее об определенной политической философии, которая зиждилась на нескольких главных постулатах. На более конкретном уровне во взглядах де Голля обнаруживаются пробелы, а также весьма расплывчатые и противоречивые формулировки. Эта особенность идейного наследия основоположника роялизма объяснялась в первую очередь тем, что он, будучи человеком преимущественно прагматического склада ума, и не стремился к созданию всеобъемлющей теории. Страстный патриот Франции, де Голль считал своим жизненным призванием служение ее интересам. Подобное понимание де Гол- лем своей миссии обусловило тот факт, что в сфере его внимания находились главным образом проблемы, имеющие непосредственное отношение к судьбам французской нации, т. е., как правило, проблемы практического порядка. В то же время де Голль зачастую сознательно избегал выражать свою точку зрения по многим вопросам из тактических соображений, пытаясь сохранить за собой «свободу маневра». Некоторые его высказывания, особенно в период «холодной войны», носят на себе отпечаток политической конъюнктуры, обусловлены потребностями момента. В более широком плане отсутствие строгой последовательности во взглядах де Голля, противоречия в ряде его выска- зываний и в практической деятельности были предопределены противоречивостью его мировоззрения, в той или иной степени объективно неизбежной для любого буржуазного лидера. Безусловный патриотизм де Голля побуждал его в некоторых случаях порывать с логикой буржуазного мышления, и в особенности с логикой узкокастовых предрассудков и представлений. Включение коммунистов в правительство страны в 1943—1946 гг., принятие курса на сотрудничество с СССР в 60-х годах свидетельствовали о широте мышления, мало свойственной среде, из которой он вышел. Вместе с тем решение основных проблем своей страны, как показано ниже, де Голль видел в дальнейшем ее продвижении по пути капиталистического развития. Он неоднократно заявлял, что считает возможным трансформировать капитализм таким образом, что он постепенно эволюционирует к «гуманной» социально-экономической модели. Лишь эпизодически, к примеру незадолго до своего отхода от активной государственной и политической деятельности, де Голль говорил о том, что интересы капитализма могут объективно расходиться как с общечеловеческими, так и с национальными чаяниями и потребностями. Тем не менее в течение всей жизни де Голль пытался «примирить» капиталистическую систему с интересами нации, как он их понимал. В формировании политической философии де Голля большую роль сыграли как своеобразие его личности, так и особенности эпохи, в которой выкристаллизовывались его взгляды. В юности на де Голля оказали сильное влияние такие мыслители, как Ш. Моррас, М. Баррес, Ш. Пеги, которые выступали с позиций национализма, критики партийно-парламентского строя Третьей республики с ее коррупцией и цинизмом правящей элиты и требовавшие установления «сильной власти» и «порядка». При этом они противопоставляли буржуазному меркантилизму традиционный аристократический морализм, основанный на понятии долга, религиозных ценностях и т. д.3 В период, предшествующий эмиграции де Голля в Лондон (где он возглавил «Свободную Францию»), ему пришлось быть свидетелем или участником многих значительных событий и потрясений, которые пережила страна: завершение создания колониальной империи; победа в первой мировой войне; подъем классовой борьбы в последующие годы, завершившийся успехом Народного фронта; национальное предательство большинства французской буржуазии, приведшее к поражению страны в войне с фашистской Германией. Годы жизни де Голля были, таким образом, годами апогея и последующего заката могущества французского колониализма, окончательной победы буржуазных партий над монархическими и клерикальными движениями и одновременного усиления накала и размаха социальных битв, иными словами, годами, в которые во Франции причудливо перемешалось старое с новым, прогрессивное с реакционным. Все это наложило отпечаток как на взгляды де Голля в целом, так и на его общеполитическую концепцию, которая в самом общем виде изложена в его ранних произведениях: «Раздор в стане врага», «На острие шпаги», «К профессиональной армии», «Франция и ее армия» 4. В этих публикациях утверждается, в частности, примат национально-этнического принципа и национального государства над идеологиями, которые, по мысли де Голля, носят преходящий характер и зачастую являются лишь формой маскировки национальных амбиций. В исторических реминисценциях, которые так характерны для стиля де Голля, постоянно проводится мысль о том, что главной внутренней причиной бедствий, неоднократно постигавших Францию, являлась разобщенность французской нации как следствие внутриполитической, особенно классовой, борьбы. Идея «национального единства» как непременного условия «сильной Франции» проходит красной нитью через все творчество де Голля. В то же время, несмотря на мистическое отношение к нации как некоему абсолюту, мере всех вещей, де Голль предстает в указанных работах решительным приверженцем сугубо эмпирического и прагматического подхода к политике. Характеризуя, например, правление Людовика XIV, которого де Голль всегда считал «великим королем», он писал: «Политику в это время строили на основе конкретных обстоятельств, остерегаясь абстракций и руководствуясь реальной действительностью. Внешнему блеску предпочитали пользу, а шумной славе — своевременность. Для каждой проблемы старались найти не идеальное, а практическое решение. Исполняя его, не очень стеснялись в средствах, заботясь прежде всего о том, чтобы преследуемая цель точно отвечала возможностям государства» 5. Своеобразная смесь романтизма и прагматизма, давшая некоторым исследователям основание назвать де Голля «ре- алистом-мечтателем», составляла существенную черту его политической философии. Романтическая сторона в ней была представлена в первую очередь убеждением в уникальной исторической миссии Франции, в обязанности для французских правительств стремиться к «величию» страны. Последнее, по мысли де Голля, являлось одновременно и условием и целью «достойного» национального существования. Смысл этой идеи с необыкновенной яркостью раскрыт в известном отрывке из «Военных мемуаров» генерала: «За годы моей жизни я составил себе собственное представление о Франции... Инстинктивно у меня создалось впечатление, что провидение предназначило Францию для великих свершений или тяжелых невзгод... Разум также убеждает меня в том, что Франция лишь в том случае является подлинной Францией, если она стоит в первых рядах, что только великие деяния способны избавить Францию от пагубных последствий индивидуализма, присущего ее народу; что наша страна перед лицом других стран должна стремиться к великим целям и ни перед кем не склоняться, ибо в противном случае она может оказаться в смертельной опасности. Короче говоря, я думаю, что Франция, лишенная величия, перестает быть Францией» 6. «Военные мемуары», а также «Мемуары надежды»7 и устные выступления де Голля после 1940 г. представляют собой источники идей зрелого голлизма, которые в совокупности образуют «определенную идею Франции». Как видно из приведенной цитаты, приоритет отдавался обретению страной ранга великой державы, утраченного в годы второй мировой войны. Именно в этом де Голль видел «высший интерес» французской нации, которую он рассматривал с идеалистических позиций, не признавая объективного характера классовой борьбы в капиталистическом обществе и объясняя ее исключительно субъективными факторами — склонностью французов к «индивидуализму и анархии», действием «коммунистической пропаганды» и т. д,8 Отрицая объективный характер классово-антагонистических противоречий внутри нации, находящейся в условиях капитализма, де Голль одновременно отрицал интернационалистские идеи. Он неоднократно обрушивался с нападками на ФКП, которую изображал не просто «главной виновницей» классовой борьбы, но носительницей «чужеродной», «вненациональной» идеологии, противопоставляемой де Гол- лем «патриотической идее». Между тем исторический опыт Франции убедительно показал неправомерность подобного противопоставления: в период оккупации Франции немецкими войсками именно ФКП зарекомендовала себя наиболее активной и последовательной силой патриотического движения. Как с полным основанием отметил Ж. Дюкло (в 1945 г. на первом после выхода из подполья «легальном» пленуме ЦК ФКП), «ни одна партия не отдала столько сил и активистов делу освобождения родины» 9. Через призму национального единства де Голль рассматривал институт политических партий. По его убеждению, логика межпартийной борьбы неизбежно приводила их к тому, что они жертвовали «общим благом» во имя своих узкопартийных интересов. Противопоставляя программам и политике французских партий свою идеологию, де Голль ут- вергадал, что она носила «надклассовый» и «надпартийный» характер, что голлизм олицетворял собой «всю Францию», а не какой-либо класс или социальный слой. Устранение социальных и внутриполитических расколов де Голль считал главным условием существования «сильного государства», способного играть роль основного инструмента политики «величия». «Государство,—подчеркивал он,— умирает от недостатка власти или даже от недостаточного осознания властью своей ответственности» 10. Сущность «сильного государства» была весьма подробно изложена генералом в его знаменитой речи в Байе, в июне 1946 г. Критикуя второй проект конституции Четвертой республики, выдвинутый тогда на обсуждение, он с особенной силой обрушился на положения этого проекта, предусматривавшие преобладание в системе конституционных органов парламентских учреждений. Для де Голля установление классического парламентского строя означало возврат к неприемлемому для него «исключительному режиму партий». В противоположность этому он предлагал сделать основополагающим принцип «прямой демократии», при которой в государственно-политической системе приоритет принадлежал бы высшему воплощению исполнительной власти — главе государства, не зависящему от парламента. Решающее значение в этом случае имели бы не выборы в представительные органы, а референдумы, являю щие собой способ «прямого общения» исполнительной власти с нацией11. Только при этом условии, заявлял де Голль, можно было надеяться на возрождение во Франции сильного государства. В «Мемуарах надежды» содержится следующая мысль, посвященная Пятой республике: «Чтобы Франция вновь обрела и сохранила надолго, а не на короткое время свое единство, мощь и ранг, без которых она была бы обречена, режим, руководящий нацией, должен оставаться стабильным и сплоченным. Для меня, никогда не перестававшего думать и действовать сообразно этой государственной необходимости, ясно, что государству, в настоящее время хорошо организованному, надлежит оставаться таким и впредь. Необходимо, чтобы оно не стало добычей многочисленных, разобщенных и ненасытных партий, которые столь долго доминировали над ним, принижали и обессиливали его» 12. Де Голль исходит из буржуазной теории, согласно которой государство в капиталистическом обществе является выражением «всеобщего интереса» и которая была опровергнута еще основоположниками марксизма и. В трактовке де Голлем «сильное» и стоящее «над классами и партиями» государство логически требует создания механизмов, которые обезопасили бы его от «засилья партийных группировок». Это — референдумы, позволяющие узаконить решения исполнительной власти без вмешательства представительных органов, а также прямые и всеобщие выборы президента. Как де Голль, так и его ближайшие соратники, в частности М. Дебре, проводили различие между «представительным» режимом, при котором на первом плане стоят парламент и политические партии, и «просто парламентским» строем. Во втором случае, по мысли де Голля, исполнительная власть должна в минимальной степени зависеть от законодательной. Подобное «разделение властей» было тем «новшеством», которое де Голль внес в доктрину, берущую свое начало еще от Монтескье. Как пишет Дебре, участвовавший в разработке конституции Пятой республики, де Голль только частично воспринял эту доктрину, поскольку, с его точки зрения, Монтескье, разрабатывая ее, имел в виду прежде всего политическую организацию в рамках монархии и стремился оградить с помощью «разделения властей» права личности13. В деголлевской системе центр тяжести приходится не на «разделение властей», а на их «равновесие». Существенным аспектом этого «равновесия» была передача значительной части законодательных прерогатив парламента правительству. Понятие исполнительной власти было заменено понятием «правительственной власти», предполагавшей обязанность руководить и законодательным процессом. Другими словами, речь шла о том, чтобы выхолостить сущность парламентского строя, поскольку именно руководство законодательным процессом всегда было главной прерогативой парламента. Это противоречие, разумеется, не смущало де Голля, ибо в его концепции ключевое место отводилось главе государства, который являлся одновременно и символом нации и ее всевластным руководителем. В своей речи в Байе де Голль, как он признал впоследствии, специально умолчал о том, что всегда' полагал НУЖНЫМ добиваться избрания президента республики прямым и всеобщим голосованием. В обстановке первых послевоенных лет, когда подавляющее большинство французского народа требовало демократических перемен, де Голль счел «нецелесообразным» ратовать за претворение в жизнь основного принципа «прямой демократии». Однако в годы Пятой рёспублики он писал, что «ключ свода нашего режима — институт президента республики, который возводится на свой пост умом и чувствами французов, дабы быть главой государства и вождем Франции» 14. Приверженность де Голля режиму с преобладанием исполнительной власти проявилась как в мистическом ореоле, которым он наделял институт главы государства, так и в огромных полномочиях, которые по его воле получил президент Пятой республики в противовес парламенту. Де Голль был убежден в том, что такой режим в наибольшей степени отвечал потребностям современной ему Франции. Вместе с тем он осуждал призывы некоторых буржуазных лидеров, в частности представителей центристских группировок, перейти к американской модели конституционного строя, т. е. к ярко выраженному президентскому режиму. Де Голль писал, что «подобная система, о которой, кстати, известно, что она функционирует не без трудностей, будет противоречить политической природе и характеру французов. Последние, за исключением периодов кризисов, с трудом выносят любое конкретное правительство, если только не работают надежные клапаны безопасности. Следовательно, назначив своих представителей (в парламент), они приложат все усилия для того, чтобы подчинить это правительство или, иначе говоря, уничтожить его» 15. Таким образом, де Голль отказывался согласиться с любой формой серьезного ограничения прерогатив исполнительной власти. В американской конституционной схеме президент страны наделен очень большими полномочиями, однако в то же время он вынужден считаться с позицией конгресса. Палата общин и сенат, а также Верховный суд США могут воспрепятствовать претворению в жизнь решений, принятых главой государства. Именно это де Голль считал недопустимым для функционирования «сильного» государства, без которого, по его мнению, Франция не могла надеяться на возвращение ей «мирового величия». Осуществление политики «мирового величия» де Голль связывал прежде всего с проведением «волевого курса» на международной арене, с неприятием пораженчества и пас- сивного приспособленчества к международной конъюнктуре. Дебре, разъясняя эту особенность его идеологии, называл ее выражением национальной воли. Ссылаясь на де Голля, он писал, что «если верно, что для выработки определенной политической линии и ее претворения в жизнь нужно чувство реальности, то еще более справедливо то, что необходимое условие политической деятельности — это неприятие конформизма и отказ отступить перед мнимой фатальностью» 16. Забота о независимости страны и ее основе — автономной национальной обороне, требование, предъявляемое к французским правительствам, при любых, обстоятельствах сохранять за собой свободу действий в дипломатической и особенно в военной областях — составляет наиболее характерные черты внешнеполитической концепции де Голля. «Оборона Франции должна быть французской. Если Франции придется воевать, то это должна быть ее война, ведущаяся ради нее самой»-17,— эти слова де Голля из речи, произнесенной им 16 сентября 1959 г. в военной школе Сен-Сир, выразили суть его военной доктрины. Предметом особого внимания де Голля в годы его пребывая на посту президента Пятой республики были ударные ядерные силы. Создание, а затем укрепление этих сил он считал основной гарантией того, что Франция сможет обойтись без участия в военных блоках, сковывающих свободу ее действий. Стремление де Голля избежать зависимости Франции от более сильных держав, в частности от США, наложило отпечаток на его концепцию западноевропейской интеграции. Понимая, что создание тесного союза западноевропейских государств на базе ЕЭС в условиях проамериканской и атлантической ориентации большинства стран — участниц этой организации обернется усилением воздействия Соединенных Штатов (а в определенной степени и ФРГ) на политику Франции, он провозгласил лозунг «Европы отечеств», который предполагал главным образом активизацию межгосударственного сотрудничества.
Касаясь в этой связи «Общего рынка», он писал, что главная задача заключалась в «гармонизации практических интересов стран — участниц, выработке экономической солидарности по отношению к внешнему миру и, если возможно, согласованной линии в международных делах» 18. Следует отметить, что эти установки на определенном этапе начали противоречить потребностям влиятельных фракций монополистического капитала, который после второй мировой войны все быстрее «интернационализировался». Хотя де Голль впоследствии несколько изменил отношение к проблеме западноевропейской интеграции, его доктрина национальной независимости оказалась со временем «устаревшей» для определенных монополистических кругов, что сыграло определенную роль в уходе де Голля от власти в 1969 г. Более широкое понимание национальных интересов своей страны, чем подавляющее большинство правящего класса, де Голль показал при решении алжирской проблемы. Еще в третьем томе «Военных мемуаров» де Голль выразил убеждение в том, что «современная эпоха — это эпоха ликвидации колониальной зависимости» 19. Несмотря на присущую ему ностальгию по временам «имперского величия» Франции, оя сумел найти реалистический подход к данному вопросу, позволивший прекратить бессмысленную колониальную войну, которая вызвала социально-политический кризис в метрополии. Исповедуемая де Голлем концепция национальной независимости логически привела его в 60-е годы, когда он был у власти, к выводу Франции из военной организации НАТО и к прямой конфронтации с Соединенными Штатами. Его политике в этот период вообще был свойствен определенный ан тиамериканизм, поскольку именно США претендовали на осуществление контроля над всем «западным миром». В то же время де Голль внес в это время большой вклад в развитие и укрепление сотрудничества Франции с Советским Союзом. Хотя в годы «холодной войны» де Голль участвовал в антисоветских кампаниях, в целом он считал это сотрудничество жизненно важным для своей страны. Он неоднократно подчеркивал, что Советский Союз «является для Франции собеседником, взаимопонимание и сотрудничество с которым в высшей степени естественны» 20. Примечательно, что значение советско-французского диалога, начатого при де Голле, вскоре вышло за рамки двусторонних отношений: оно дало импульс процессу разрядки в целом. Продолжению этого диалога содействовали другие шаги деголлевской дипломатии: осуждение израильской агрессии 1967 г. против арабских стран и агрессии США во Вьетнаме, выступления Франции против попытки приобщить Западную Германию к ядерному оружию и т. д. Реализм, выказываемый де Голлем в области внешней политики, ослабевал при оценке социальных процессов, происходящих во Франции. В отличие от многих других политических деятелей своего поколения де Голль придавал огромное значение быстрому экономическому развитию Франции, обновлению и структурной перестройке ее хозяйственного аппарата. Не случайно именно с 1958 по 1968 г. темпы прироста промышленного производства во Франции были одними из самых высоких среди промышленно развитых стран. В то же время де Голль мало связывал экономический рост с необходимостью быстрого решения социальных задач. Как указывает один из французских исследователей гол- лизма — Ж.-К. Петифис, главное для де Голля заключалось не в том, «чтобы в ближайшем будущем поднять уровень благосостояния французов, улучшить условия их материальной жизни, а в том, чтобы дать стране средства, необходимые для обретения величия. Ему казалось, что все остальное придет потом и само собой. Экономика расценивалась лишь как фактор геополитической стратегии генерала. Она была призвана служить фундаментом внешней политики, перед которой ставилась цель использовать все возможности для увеличения международного влияния Франции» 21. К сказанному можно присовокупить мысль де Голля, выраженную им в конце 50-х годов: «Французы,— заявил он,— не имеют больше великих национальных устремлений. Они думают о своем жизненном уровне, что не является национальной задачей. А в это время есть страны, которые меньше думают о жизненном уровне, покоряя мир. Они завоюют его, даже не сражаясь». Коснувшись повышения благосостояния французского населения, он добавил: «Это важно для французов. Но не для Франции...» 22 Этот взгляд де Голля на конечную цель экономического развития, по существу, начал меняться только после социального взрыва мая—июня 1968 г. Однако де Голль понимал, что современному государству необходимо опираться на экономическую мощь при проведении внешней политики. Это побудило его ратовать за ломку старой социально-экономической структуры, за концентрацию в промышленности и сельском хозяйстве. В глазах де Голля все это являлось conditio sine qua поп преодоления в сжатые сроки экономического отставания Франции от ее главных империалистических соперников. В «Мемуарах надежды» говорится по этому поводу, что в условиях послевоенного мира «было недостаточно оказывать поддержку многочисленным, разобщенным предприятиям, имевшим ограниченный рынок сбыта продукции. Нужно было, чтобы они объединялись с целью побеждать конкурентов. Экспансия, производительность, конкуренция, концентрация — вот очевидные правила, которыми должна была руководствоваться французская экономика, которой всегда были свойственны консерватизм и подозрительность, протекционизм и раздробленность». И далее де Голль писал о необходимости покончить с «доброй, патриархальной Францией», население которой обладало привычками, представлениями и стереотипами поведения, унаследованными от «деревенского прошлого» 23. Все более четкое осознание де Голлем значения экономического фактора в международных отношениях и настоятельной нужды в связи с этим для Франции стать современной индустриальной державой определили его концепцию роли государства в хозяйственных процессах. Он очень часто обращался к теме вмешательства государственных органов в экономическую жизнь, заявляя, что «нынешняя эволюция ведет к все большему возрастанию роли государства» 24. В «Военных мемуарах» де Голль достаточно ясно изложил позицию по этому вопросу, сославшись при этом на свое понимание государства как выразителя «всеобщего интереса». По его словам, «в современную эпоху, как и всегда, именно на государство возлагается задача созидать национальную мощь, которая отныне зависит от состояния экономики. Последней, таким образом, тем более нужно руководить, что она имеет изъяны, что ее нужно обновлять и что это обновление экономики произойдет только при условии, что ее будут направлять в нужную сторону» 2\ По мнению де Голля, подобное положение вещей объяснялось как традиционной слабостью французского производственного аппарата, нуждавшегося в «стимулировании сверху», так и своеобразием социально-политической обстановки в стране. Он полагал, что частный капитал не способен самостоятельно быстро взломать старую социально- экономическую структуру из-за довлеющей над ним традиции протекционизма, а также из-за сильных позиций политических группировок, защищающих интересы мелкой буржуазии и наемных работников, которые понесли бы наибольшие издержки в результате «индустриальной мутации» 25. В то же время, опасаясь, что политика государственного вмешательства вызовет противодействие господствующего класса, де Голль уверял его в том, что государственное регулирование будет осуществляться «конечно, не путем подавления духа или свободы предпринимательства, но с помощью четкого плана»2в. «Планирование по-французски», «гибкое планирование» или программирование, явилось ведущей формой деголлевского дирижизма. Во время Пятой республики генерал объявил выполнение государственного плана «пламенным долгом» каждого француза. Забота о росте экономического потенциала Франции, стремление сделать ее промышленность и сельское хозяйство конкурентноспособными в конечном итоге побудили де Голля согласиться с некоторым ограничением ее суверенитета, представлявшим собой непременное условие включения страны в процесс «европейского строительства». В 1957 г. он подверг весьма острой критике Римский договор о создании «Общего рынка», поскольку находил, что в последнем не были удовлетворительным образом гарантированы права французских сельскохозяйственных производителей. Однако, придя к власти, де Голль не только не поставил под вопрос участие Франции в этом блоке, но, напротив, рассматривал его как важнейший фактор модернизации экономики Франции. Впоследствии он объяснял свою позицию в данном вопросе следующим образом: «Я должен сказать, что если, взяв дела в свои руки, я вдруг согласился на участие Франции в „Общем рынке44, то это было обусловлено прежде всего аграрным характером нашей страны, а также необходимостью навязать прогрессивные преобразования нашей промышленности» 26. Таким образом, экономические взгляды де Голля подчинялись одной главной цели — превратить Францию в современную капиталистическую индустриальную державу, которой было бы по плечу решать прежде всего крупные внешнеполитические задачи и тем самым претендовать на «достойное» место в клубе ведущих стран. Однако быстрая трансформация традиционной экономической структуры в условиях капиталистической системы производства грозила немалыми социальными издержками. Судя по призывам до Голля, содержащимся в его выступлениях и мемуарах и адресованных в первую очередь трудящимся, пойти ради укрепления независимости страны на замораживание жизненного уровня, на риск возрастания безработицы, он в целом недооценивал социально-психологическое воздействие этих издержек на массы. Вместе с тем де Голль все же пытался осовременить свою социальную концепцию. Уже в его первых выступлениях после освобождения он не раз обращался к теме «механическая цивилизация» и тем тяготам для «человека с улицы», которые она влечет. В то время де Голль включил в свой пропагандистский арсенал идею «ассоциации труда и капитала», корни которой восходят к католической традиции. Весной 1945 г. де Голль в одной из своих речей впервые затронул эту тему. В этой речи де Голль упомянул лишь о самой возможности «союза» рабочих и предпринимателей, который генерал представил слушателям как главное условие вступления на «третий» путь развития — между социализмом и капитализмом 27. В 1948 г. он впервые привел более пространное объяснение идеи «ассоциации»: «Она выражается по преимуществу в том, что в рамках одной группы предприятий те, кто принадлежит к ней, — руководители, инженерно-технический персонал, рабочие — все вместе в качестве равноправных партнеров определяют условия своего труда, в частности размеры заработной платы, пропорционально иерархии и валовому доходу предприятий. В этом случае моральный аспект, который является гордостью любой профессии, — авторитет и власть для руководителей, любовь к хорошо сделанной работе для рабочего, профессиональное самолюбие для всех в совокупности — приобретет все свое значение, ибо оп будет отражаться в валовом доходе, т. е. совместной прибыли. Тогда в рамках профессиональных групп появится психология, радикально отличная от той, которая обусловлена эксплуатацией одних людей другими или классовой борьбой» 28. Позднее де Голль выдвинул более широкую идею «участия», в соответствии с которой каждый гражданин должен был постепенно приобщаться к «ответственности» не только в экономической сфере, но и в административной области. После прихода к власти в 1958 г. де Голль попытался в определенной мере претворить эти идеи в жизнь. Однако изданные с этой целью правительственные ордонансы 1959, 1961 и 1967 гг. не дали ожидаемого эффекта. По словам одного из близких сотрудников де Голля, это дало ему повод заявить, что «наш национальный темперамент, видимо, не очень соответствует этим новшествам» 29. В то же время указанные ордонансы свидетельствовали о стремлении де Голля добиться определенных сдвигов в социальной сфере вопреки сопротивлению консервативных фракций правящего класса и тем самым способствовать распространению соглашательской идеологии среди рабочего класса. Особенное значение в этом плане имел ордонанс 1967 г., который, как отмечала Т. М. Фадеева, предусматривал «определенное отклонение от принципов частного предпринимательства» 30. Оценка политической философии де Голля, таким образом, не может быть однозначной. В сознании де Голля своеобразно преломились как растущие трудности французского империализма, так и общенациональные интересы Франции, олицетворением которых он себя считал. По этой причине его философия с трудом поддается квалификации. Она, как замечает французский исследователь-коммунист М. Дион, «явилась преемницей и общим знаменателем многих идеологических течений — от бонапартизма до прудоновского социализма и так называемого социального католицизма» 31. В этом смысле политическая философия де Голля была действительно в какой-то мере надпартийной. Однако она не была надклассовой, ибо при всей своей внутренней противоречивости объективно отвечала одной цели — сохранению капиталистического строя в стране. Отразив противоречивую эволюцию французского капитализма, она, в сущности, явилась ответом на переживаемый им кризис. Именно обострение этого кризиса или, напротив, относительное укрепление позиций капитализма во Франции сыграли в послевоенный период роль детерминант, определявших как популярность идей де Голля, так в значительной мере и судьбу голлист- ской партии. Особенное значение с этой точки зрения имели три аспекта деголлевской политической философии. Первый аспект выражался в отрицании де Голлем объективного характера классовой борьбы и в противопоставлении ей идеи «надклассового» национального единства. Подобные идеи всегда очень активно пропагандировались идеологами буржуазного класса в моменты социально-политических кризисов, чреватых резким ослаблением устоев власти этого класса. Де Голль, олицетворявший в силу своих исторических заслуг политику защиты общенациональных интересов, имел больше оснований, чем любой другой буржуазный лидер, надеяться на успех в пропаганде своей идеи национального единства в случае возникновения такого кризиса. Второй аспект заключался в наличии в политической философии де Голля реформистского элемента, т. е. главным образом идеи «ассоциации труда и капитала». Наступление третьего этапа общего кризиса капитализма сопровождалось во Франции, как и в ряде других промышленно развитых стран капиталистического мира, ростом интереса в господствующем классе к социальному реформизму, который все чаще рассматривался как непременное условие сохранения хотя бы относительной социальной стабильности32. В более широком масштабе буржуазный реформизм выступал как один из основных элементов неокапиталистических концепций, авторы которых ратовали за обеспечение стабильного экономического роста, рационализацию и повышение эффективности капиталистической производственной системы. При этом зачастую на повестку дня ставился вопрос об усилении роли государства в социальной и экономической сферах, об активизации его вмешательства в производственные отношения. Разумеется, принятие буржуазным классом на вооружение реформистских идей представляло собой неоднозначный, противоречивый процесс. Сопротивление, которое оказывали этим идеям наиболее ретроградные, консервативные прослойки, дополнялось пассивностью неокапиталистических течений в периоды сравнительно благоприятной для капитализма социальной и внутриполитической конъюнктуры. Тем не менее реформистские тенденции постепенно пробивали себе дорогу, и в этом плане перестройка социальных отношений, предлагаемая де Голлем, должна была на каком- то этапе привлечь внимание влиятельных буржуазных кругов. Наконец, третий аспект составляла идея «сильного режима». Конечно, опыт диктатуры Петена показал иллюзорность расчетов на достижение желанного для буржуазии «классового мира» при помощи одних только авторитарных методов. Даже часть тех буржуазных фракций, которые выступали в 30-х годах за приход к власти фашистских движений, осознали предпочтительность в этом отношении буржуазно-демократического строя. К. Маркс указывал в свое время, что именно демократическая республика является «истинной формой господства буржуазии», «самой могучей и самой полной»33 формой ее классового господства. Ф. Энгельс писал, что при буржуазно-демократическом строе «богатство пользуется своей властью косвенно, но зато тем вернее»...34. Однако речь в данном случае шла не о демократии вообще, а лишь о такой ее форме, которая соответствует интересам буржуазии на конкретном этапе исторического развития. В условиях первых послевоенных лет французская буржуазия не могла прямо выступить против демократических реформ, которые осуществлялись, например, в соответствии с программой Национального совета Сопротивления (НСС), ибо в стране были слишком сильны позиции рабочего движения, общедемократических сил. Вместе с тем влиятельные фракции господствующего класса прилагали все усилия, чтобы ограничить до возможного минимума демократические за воевания трудящихся. Сопротивление, оказанное первому проекту конституции Четвертой республики и обусловившее его провал, было в этом смысле весьма показательным. При этих обстоятельствах деголлевская трактовка демократии с течением времени также должна была привлечь внимание ведущих буржуазных кругов, и прежде всего монополистических, наиболее заинтересованных в ослаблении демократических институтов и соответствующем усилении исполнительной власти. (Подробнее об этом см. ниже.) Таким образом, активное использование буржуазным классом идей де Голля, превращение их в основу правительственной политики зависело главным образом от внутриполитической конъюнктуры, которая сказалась, в частности, на судьбе первой голлистской партии.