В день Нового года, 1933 год Сегодня первый день Нового года. Земля завершила еще один оборот вокруг Солнца. Она без перерыва мчится в пространстве, не отмечая ни праздников, ни дней отдыха и совершенно не интересуясь тем, что творится с бесчисленными карликами, ползающими по ее поверхности и затевающими ссоры между собой; в своем безрассудном тщеславии они — мужчины и женщины — воображают себя солью Земли и центром Вселенной.
Земля пренебрегает своими детьми, но мы не можем пренебрегать сами собой, и в день Нового года многие из нас бывают склонны немного передохнуть от путешествия нашей жизни, оглянуться назад и предаться воспоминаниям, а затем взглянуть вперед и попытаться укрепить в себе надежду. Поэтому и я сегодня склонен к воспоминаниям. Третий Новый год подряд встречаю я в тюрьме, хотя в промежутках в течение многих месяцев был на воле. Возвращаясь еще дальше назад, я припоминаю, что на протяжении последних одиннадцати лет пять новогодних праздников провел в тюрьме. И мне становится любопытно, сколько еще таких и других дней я проведу в тюрьме! Но теперь по тюремным понятиям я завсегдатай, и очень старый завсегдатай, и уже привык к тюремной жизни. Она представляет удивительный контраст с моей жизнью на воле, заполненной работой и активной деятельностью, большими собраниями и публичными выступлениями, быстрыми переездами из одного места в другое. Здесь все иначе: кругом тишина, двигаться приходится мало, и я подолгу сижу на месте и часто молчу много часов подряд. Дни, недели, месяцы проходят, сливаясь друг с другом и ничем друг от друга не отличаясь. И прошлое похоже на расплывшуюся картину, на которой ничего нельзя различить. Вчера означает здесь день, когда ты был арестован, так как между этим днем и сегодняшним почти пустота, не оставившая никаких впечатлений. Это растительная жизнь, приросшая корнями к месту, прозябание без размышлений и споров, в безмолвии и без движения. И порой активная деятельность во внешнем мире начинает казаться странной и вызывает недоумение у человека в тюрьме, она кажется чем-то далеким и нереальным, каким-то призрачным зрелищем. Итак, у нас двойственная природа, два образа жизни, в нас две личности наподобие док тора Джекила и мистера Хайда. А ты читала этот рассказ Роберта Луиса Стивенсона? Человек со временем привыкает ко всему, даже к тюремной рутине и однообразию. Отдых полезен телу, а тишина — уму, она заставляет думать. «Le repos est une bonne chose, mais l’ennui est son frerel» — «Досуг — хорошая вещь, но он неотделим от скуки!» И теперь ты, может быть, поймешь, что означали для меня эти письма к тебе. Возможно, они многословны и утомительны и тебе станет скучно читать их. Но они заполнили мою тюремную жизнь и дали мне занятие, которое принесло немало радостей. Ровно два года назад я начал писать их в день Нового года в тюрьме Наини, я продолжил их после того, как вернулся в тюрьму. Иногда я не писал неделями, иногда писал ежедневно. Охваченный желанием писать, я брался за перо и бумагу и переносился в другой мир, где ты была моей дорогой спутницей, и тюрьма со всеми своими делами оказывалась забытой. Итак, эти письма были мне спасением, они были для меня бегством из тюрьмы. На письме, которое я сейчас пишу, стоит номер 120, я начал нумеровать их всего девять месяцев назад в тюрьме в Барейли. Я поражен, как много уже написал, и боюсь, что скажешь ты, когда гора этих писем сразу всей массой обрушится на тебя. Но ты не можешь сердиться на меня за побеги и путешествия, которые я совершал в тюрьме, дорогая.
Прошло больше семи месяцев, с тех пор как я видел тебя, дорогая. Как долго тянулось это время! В истории, которая изложена в моих письмах, было мало приятного. История не является чем-то цриятным. Человек, несмотря на прогресс, которым он хвастает, все еще неприятное и эгоистичное животное. И все же сквозь толщу длинного и безрадостного повествования об эгоистичности, неуживчивости и бесчеловечности человека, вероятно, можно увидеть луч надежды — признаки прогресса. Я немного оптимист и склонен смотреть на вещи с надеждой, но оптимизм не должен мешать нам видеть темные пятна вокруг нас, а также опасности самого бездумного оптимизма, который крайне неуместен. Мир, каким он был до сих пор и каким он все еще остается, дает мало оснований для оптимизма. В нем трудно жить идеалисту и тому, кто не принимает убеждений на веру. Возникают всевозможные вопросы, на которые нет прямого ответа; возникают всякого рода сомнения, которые не так легко рассеять. Почему в мире так много безрассудства и несчастья? Это все тот же старый вопрос, который волно вал принца Сиддхартху в нашей стране две с половиной тысячи лет назад. Рассказывают, что он много раз задавал себе этот вопрос, прежде чем на него снизошло просветление и он превратился в Будду. Как говорят, он опрашивал себя: Как может быть, чтобы Брахма Мир создал и несчастьем окружил; Ведь если он всесилен и оставляет мир в несчастьи, То он не добр. Но если не всесилен он, То он не бог* В нашей стране продолжается борьба за свободу, и тем не менее многие наши сограждане мало считаются с этим, спорят и ссорятся между собой, мыслят по-сектантски, с точки зрения религиозных групп или узкоклассовой и забывают об общем благе. А некоторые, слепые к образу свободы, ...с тиранами перемирие приняв, ручными стали, Короны сброшенные и кредо подбирали, чтобы носить, И ветхие одежды и черепки посуды битой вновь позолотой покрывали. Во имя законности и порядка устанавливают тиранию, пытаясь сломить тех, кто ей не хочет покориться. Странно, что та самая вещь, которая должна служить защитой слабым и угнетенным, превращается в орудие притеснителей. В этом письме я уже привел несколько цитат, но должен привести еще одну, которая мне нравится и подходит к нашим нынешним условиям. Она из книги Монтескьё, французского философа восемнадцатого века, которого я уже упоминал в одном из предыдущих писем. «Не существует более жестокой тирании, чем та, которая действует под сенью законов и под видом правосудия, когда, так сказать, несчастных топят на той же самой доске, с помощью которой они спаслись». Письмо получилось, однако, слишком мрачным для новогоднего послания. И это совсем не к месту. В действительности я вовсе не мрачно настроен, и почему вообще мы должны печалиться? У нас есть радость труда и борьбы за великое дело, у нас есть великий вождь, любимый друг и надежный рулевой, чей взгляд вселяет силы и чье прикосновение вдохновляет; у нас есть уверенность, что нас ожидает успех и рано или поздно мы его достигнем. Жизнь была бы скучна и бесцветна, если бы на нашем пути не было препятствий, которые надо преодолеть, и не предстояли сражения, которые необходимо выиграть. И ты, моя любимая, на пороге жизни должна избегать уныния и скуки. Ты встретишь жизнь и все, что она несет с собой, с радостью и с полным самообладанием; ты пойдешь навстречу трудностям, которые встанут на твоем пути и доставят тебе радость их преодоления. Итак, au revoir, bien aimee — до свидания, любимая, и пусть оно наступит поскорее! 116.