О СВЯЗЯХ ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА С ИСТОРИЧЕСКОЙ ДИАЛЕКТОЛОГИЕЙ (стр.206—215)

В этих статьях рассматриваются слова нудный, шумиха, неразбериха, щуплый, быт. Лексическому влиянию диалектов на русский литературный язык уделено не мало внимания и в других работах В. В. Виноградова по истории отдельных слов, часть из которых опубликована, но большая осталась в рукописи. (Комиссия по наследию В. В. Виноградова готовит к изданию отдельный том трудов по истории слов.)

ИСТОРИЯ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В ИЗОБРАЖЕНИИ АКАДЕМИКА А. А. ШАХМАТОВА

(стр.216—236)

Впервые — в журнале «П1о1о§Ы preg-1е<1», кп]. 2, БУ. 3—4. Beograd, 1964, стр. 65—88. Тема статьи разрабатывалась ранее в небольшой монографии «Русский литературный язык в исследованиях А. А. Шахматова» («Уч. зап. МГУ», вып. 128. Труды кафедры русского языка, кн. I, 1948, стр. 3—34). С работой 1948 г. в статье, написанной и опубликованной 16 лет спустя, имеется ряд текстологических совпадений, что вполне естественно, так как статья предназначалась для зарубежного, преимущественно югославского читателя, для которого более ранний труд автора был почти не доступен. Между тем статья 1964 года содержит ряд новых мыслей и положений1, в частности рассмотрение взглядов А. А. Шахматова на происхождение «Слова о полку Иго-реве» (стр. 226), критику некоторых положений А. А. Шахматова о взаимоотношении книжной и народно-разговорной стихий и т. п. По этой причине и по причине малодоступности журнала «ИШовМ pгegled» для широкого русского читателя печатается статья «История русского литературного языка в изображении А. А. Шахматова». В том же 1964 г. была опубликована еще одна статья В. В. Виноградова «А. А. Шахматов как исследователь истории русского языка (к 100-летию со дня рождения)» — «Вестник АН СССР»,

1964, № 10, стр. 115—120. Статья эта является кратким, конспективным изложением автора публикуемой в настоящем томе статьи.

О НОВЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ ПО ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

(стр.237—253)

Впервые — в журнале «Вопросы языкознания», 1969, № 2, стр. 3—18. Статья посвящена разбору двух докладов, рассматривающих роль церковнославянского языка и представленных на VI Международный съезд славистов (Прага, август 1968 г.) — докладу Б. О. Унбегауна (Страсбург—Нью-Йорк) «Язык русской литературы и проблемы его развития» («Communications de la d?l?gation fran?aise et de la d?l?gation suisse», Paris, 1968, стр. 129—134) и докладу Г. Хюттль-Ворт (Лос-Анджелес) «Роль церковнославянского языка в развитии русского международного языка. К историческому анализу и классификации славянизмов» («American Contributions to the Sixth international congress of slavists», Prague, 1968, august 7—13, vol. I, Linguistic Contributions, The Hague—Paris, 1968, стр. 95—124). Так как тексты докладов мало доступны широкому читателю, приводим авторские резюме этих докладов, опубликованные к Пражскому съезду.

Б. О. Унбегаун:'

«Язык русской литературы и проблема его развития»

«Литературным языком древней Руси был язык церковнославянский. Не существовало, вопреки общепринятому мнению, разрыва между литературным церковнославянским, бытовавшим в Московской Руси, и современным литературным языком, сформировавшимся в XVIII веке. Этот язык, всегда сохранявший славянский литературный язык в качестве своей базы, является продуктом постоянной русификации последнего. Фонетически славянский был полностью русифицирован с самого начала, в то время как русификация его морфологии была длительной и закончилась лишь к XIX веку. Синтаксис, оставаясь в основном славянским, воспринял французские и немецкие синтаксические элементы. Что касается словаря, — он остался не только в значительной своей части славянским, но продолжал развиваться и обогащаться при помощи церковнославянского словообразования. При этом он ассимилировал определен-ное число русских слов, и эта частичная русификация была вызвана прежде всего влиянием разговорного языка, в меньшей мере административного (делового) нелитературного языка, или языка фольклора.

От старой московской разговорной речи, диалектного и просторечного типа, культурные слои общества в течение XVIII в. постепенно отказывались, и она была окончательно вытеснена на культурную периферию в качестве низкого городского языка. Образованные люди заменили ее во второй половине XVIII века сначала французским, а затем литературным языком. Принятие литературного языка в качестве разговорного следует рассматривать как новый триумф церковнославянского языка и как факт огромного культурного значения. Этот новый разговорный язык создал что-то вроде стены между литературным и диалектами, контакт с которыми стал с тех пор затруднительным или же недейственным.

Если литературное происхождение разговорного русского языка закрыло ему доступ к диалектам, то оно же, наоборот, облегчило его связь с языками западной цивилизации как в сфере словаря, так и в сфере синтаксиса. Это же происхождение предохранило русскую литературу от двух осложнений, которые характерны для многих стран: с одной стороны, от бесплодных конфликтов между письменным языком и языком разговорным, наиболее красноречивым примером которых остается греческая диглоссия и, с другой стороны, от появления «литературных диалектов», таких, какие существуют, например, в сфере германской или сербскохорватской. Это придало русскому литературному языку монолитность весьма завидного свойства; она усиливалась к тому же тем, что русский язык не знал официальных национальных вариантов, присущих множеству «больших» языков Европы и Америки.

Изложенная концепция позволяет рассматривать развитие русского литературного языка как прямую линию, без какого бы то ни было разрыва — от киевской эпохи вплоть до наших дней» (перевод с французского) («VI Mezinarodni sjezd slavistu v Praze», 1968.

«Роль церковнославянского языка в развитии русского литературного языка»

В настоящем докладе предлагается диахронический анализ и классификация главных типов славянизмов на исторической, формальной и семантической основе. Цель данной работы — облегчить лексические исследования в широком масштабе, богатейший материал для которых представят в скором времени новые исторические словари русского языка.

Основной классификационный принцип — строгое разграничение церковнославянизмов, то есть заимствованных слов из старославянского языка и его редакций, и новообразований внутри русского языка, содержащих церковнославянские морфемы (неославянизмы). Рассматриваются также типичные семантические изменения церковнославянизмов при их включении в русский язык (секуляризация и новая семантическая надстройка у слов, которые частью уже имели вторичные значения в церковнославянском) .

Неославянизмы формально отличаются от церковнославянизмов: они представляют собой сложные' амальгамы из церковнославянских, чисто русских и даже иностранных морфем, их подвиды классифицированы по типу морфемы церковнославянского происхождения. Число этих образований постоянно растет начиная с XVIII в. до настоящего времени. Для каждой группы приводятся по возможности не отдельные примеры, но типичные случаи. Особое внимание уделяется формальным и семантическим слияниям церковнославянских, русских а иностранных элементов. Безусловно эти важные и характерные для русского языка процессы, которые часто упускаются из вида, могут быть описаны в докладе только в общих чертах («VI Mezinarodni sjezd. ..», стр. 341).

Первым в дискуссии по докладу Б. О. Унбегауна выступил В. В. Виноградов. Приводим несколько сокращенную и авторизированную стенограмму его выступления:

«Решительно отвергаю предлагаемую проф. Унбегауном концепцию истории русского литературного языка. ' Во-первых, непонятно, почему старославянский язык, бывший в X—XI вв. международным литературным языком всего славянства, только в России застрял на все время существования и развития Русского государства и превратился в национальный литературный язык русского народа. Во-вторых, еще более странно отрицание участия народной русской речи с ее диалектными разветвлениями в формировании языка русской нации (вопреки свидетельствам величайших русских писателей и создателей русской художественной речи: Державина, Карамзина, Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Ф. Достоевского и мн. др.). В-третьих, возникновение древнерусского литературного языка в X—XI вв. нельзя представлять как процесс заполнения пустого места чужим церковнославянским языком. Процесс формирования, складывания древнерусского литературного языка определялся взаимодействием и синтезированием четырех •(правда, неравноправных) элементов: 1) старославянского (или церковнославянского) языка; 2) деловой, государственно-правовой и дипломатической речи, развивавшейся еще в дописьмен-ную эпоху; 3) языка фольклора и 4) народно-диалектных элементов. Роль конденсатора и грамматико-семантиче-ского регулятора сначала принадлежала церковнославянскому языку. Состав сплава или смешения всех этих элементов зависел от жанра письменности и литературы. Изучение дальнейшего развития русского литературного языка должно быть направлено в сторону открытия закономерностей и правил взаимодействия, совмещения, скрещения, противопоставления и омонимического отталкивания русизмов и церковнославянизмов и все более и более усиливающимся влиянием народных русских элементов» («VI Mezinarodni sjczd в1а-У1з1й V Ргаге». 1968. АИа sjezdu 2. РгаЬа, 1970, стр. 461—462).

В дискуссии но докладу Б. О. Унбегауна и докладу Г. Хюттль-Ворт выступили также Н. И. Толстой, Л. С. Ковтун, А. П. Евгеньева, И. С. Ильинский, И. С. Улуханов, Р. М. Цейтлин (СССР) и К. Гутшмидт (ГДР). Дискуссия велась в основном по вопросу о взаимоотношении древнерусского литературного (и русского литературного) языка и церковнославянского языка, по вопросу о славянизмах, о их стилистической (и версификационной) функции, о понятии «церковнославянизм» (АЙа в]^и 2, стр. 462—467).

В заключительном слове Б. О. Унбе-гаун отметил, что «на упрек о том, что я лишаю русский литературный язык истории, можно возразить, что как раз обратно: моя концепция восстанавливает непрерывную историю этого языка, начиная с XI века». Он подчеркнул также, что исторические грамматики русского языка доводятся лишь до XVII в, потому что они строятся в основном на материале делового языка, вымершего в XVIII в. (деловой язык, по его мнению, — не литературный). «Я не отрицаю, — говорил докладчик согласно сокращенной стенограмме заключительного слова, — существования древнерусских литературных произведений, написанных либо на русском языке, либо на смеси русского и церковнославянского языков, лингвистическую основу которых не всегда легко определить. Такие произведения нередки в Киевской Руси, что объясняется чрезвычайной близостью обоих языков в начальный период. Так называемое „второе южнославянское влияние" поло-ягило предел этому сближению и направило дальнейшее развитие литературного ?языка по церковнославянскому руслу. Были попытки пользоваться русским языком для литературных целей и в более поздние периоды, но это были либо произведения, выпадавшие из установившейся литературной традиции, как, например, „Повесть о Флоре Скобееве" или произведения Кантемира, либо произведения, не считавшиеся в эпоху их написания литературными, как, например, Хождение Афанасия Никитина, Домострой, или Житие Аввакума. Это ставит вопрос, с одной стороны, об основных критериях „литературности" произведения, и, с другой стороны, о функциональном разграничении церковнославянского и русского языка в разные периоды русской истории». Последняя часть заключительного выступления Б. О. Унбегауна была посвящена «пограничным, функционально мало определенным областям» (историческим сочинениям, описаниям путешествий и т. п.), где соприкасались и смешивались древнерусский и церковнославянский языки (АкЬа й^егаи 2; стр. 470—471).

В. В. Виноградов в комментируемой статье сообщил: «По докладу Б. О. Унбегауна в целом можно сказать следующее (эти замечания были высказаны мною на Пражском съезде славистов)» (стр. 244). Нетрудно заметить, что, однако, общий анализ доклада Б. О. Унбегауна, данный в статье, шире и полнее замечаний, сделанных на съездовской дискуссии.