Втораядума. Конец революции

К выборам во Вторую думу, назна- ченным на осень 1906 г., в российском обществе отнеслись куда серьезнее, чем к предыдущим.

355

В результате выборов партийное соотношение депутатов дало более точ- ное представление о симпатиях российского общества. Правое крыло (на этот раз не только октябристы, но и крайне правые из «Союза русского на- рода») получило 54 места в Думе, или около 10% от общего их количества, кадеты — 99 мест, или менее 20%. Трудовики, находящиеся между цент- ром и левым крылом Думы, завоевали 104 места — почти 20%. Левые партии в общей сложности стали обладателями еще 20% мест: 65 предста- вителей социал-демократов, 37 эсеров, 16 народных социалистов (партии либеральных народников). Остальные депутаты принадлежали либо к на- циональным группам (46 «польского кола», 17 казачьих, 30 мусульманской фракции и т. п.), либо были беспартийными (51).

Интересно, что эсеры публично объявили, что на время работы Второй думы приостанавливают террор, хотя на самом деле не только не собирались этого делать, но и приступили к подготовке цареубийства338.

Уже открытие Думы, состоявшееся сумрачным днем 20 февраля 1907 г., показало, что антиправительственное настроение большинства осталось в качестве «наследства» от Первой думы. Когда правый депутат Павел Кру- пенский, русский националист из обрусевших турок, на церемонии откры- тия патетически закричал: «Да здравствует государь император! Ура!», — около 100 депутатов, включая октябристов, встали и поддержали порыв. Остальные 400, кадеты и все левее их, без предварительного сговора, оста- лись сидеть, выразив этим неуважение к короне («Колоссальная глупость и неприличие», — прокомментировал событие Николай II). А символом «мя- тущейся» русской интеллигенции стал профессор П. Н. Струве, который при всей этой демонстрации то вставал, то садился, то снова вставал. Левая печать прозвала Струве «ванька-встанька».

Разгоревшаяся в Думе фракционная борьба значительно тормозила де- ятельность по созданию новых законов, подобающих думской монархии. Например, когда правительство предложило Думе утвердить государствен- ный бюджет, левые фракции решили отвергнуть его даже без рассмотрения. Также протестовали левые и против закона о новобранцах, предлагая вооб- ще не давать «им» солдат. Закон прошел, потому что и среди левых не было единства: многие трудовики, тяготевшие к центру, не стали голосовать против.

По-прежнему левые фракции Думы упорствовали в аграрном вопросе, настаивая на проведении в жизнь принципа принудительного отчуждения земель в пользу крестьян. Этот принцип превратился в догматический, его отстаивание — в неписаную часть оппозиционной присяги. Как и прежде, более радикальный проект — так называемый проект 104-х — выдвинули трудовики и эсеры, более сдержанный — кадеты. Убежденный либерал Н. Н. Львов даже покинул кадетскую партию, увидев, что одна из хозяйст-

356

венных задач России вышла из пределов логики и «вросла в сердца» так, что перестала подчиняться здравому смыслу. Программа принудительного захвата земель у крупных землевладельцев считалась главным требованием народа и резко отличалась от того, что предлагало правительство.

Появление членов правительства по-прежнему вызывало недовольные восклицания и ругательства. «Вон! Палач! Убийца! Кровь на руках!» — кричали левые пришедшему ПО их же запросу главному военному прокурору В. П. Павлову, в чьем ведении находились военно-полевые суды. 1 енерал попытался что-то сказать, махнул рукой и ушел с ораторской трибуны. Его место занял черноморский матрос Бабенко, трудовик. Он объявил: «Пусть уйдут, иначе ваших министров может постигнуть та же участь, которая пос- тигла офицеров па броненосце «Князе Потемкине Таврическом». Через не- сколько дней Павлова убили террористы.

Однако и в такой возбужденной атмосфере выступления премьера Сто- лыпина производили впечатление даже на его противников. В ответ на до- ходящую до истерики критику правительственной политики он произнес ко- роткую речь, завершившуюся словами «Не запугаете!». В другой раз, ука- зывая на представителей тех левых партий, которые не отказались от терро- ристической деятельности, Столыпин произнес еще одну фразу, ставшую знаменитой: «Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!» Трагедия общества той поры заключалась именно в этом «им» и «нам», в разделении на полюса социальной ненависти. Столыпин всеми силами пытался найти контакты со своими политическими противниками. В первом же выступлении в Думе он предлагал «изыскать ту почву, на которой воз- можна совместная работа, найти тот язык, который бы был одинаково нам понятен», ибо «таким языком не может быть язык ненависти и злобы». Встречное течение пока ощущалось слабо.

Не найдя опору в решении своей позитивной программы, Столыпин по- пытался хотя бы заручиться поддержкой в борьбе против терроризма. Он понадеялся на думский центр — кадетов — и предложил их лидеру П. Н. Милюкову, чтобы он повлиял на кадетскую фракцию Думы и она осудила террор. Однако узнавший об этом патриарх кадетского движения И. И. Петрункевич взволнованно потребовал отказаться от предложения премьера: «Никоим образом! Нет, никогда! Лучше жертва партией, чем ее моральная гибель!»339 Осуждение левого террора казалось кадетам призна- нием правоты военно-полевых судов — предмета общественной ненависти, к тому же учрежденных без согласия Думы в период «междумья».

357

Отказались официально осудить террор не только кадеты. Когда 7 мая Столыпин сделал в Думе сообщение о раскрытии заговора с целью царе- убийства, все депутаты, начиная с трудовиков и левее, просто не входили в зал во время принятия резолюции, осуждающей заговорщиков. Когда же через неделю правые депутаты настояли на обсуждении в Думе вопроса о необходимости порицания политических убийств, большинство голосов (215 против 146) это порицание отклонило, оправдывая, таким образом, и левый, и правый политический террор.

Несогласие Думы публично осудить террор и решение думской аграрной комиссии о необходимости отчуждения помещичьих земель означали полное несогласие народных избранников с политикой, проводимой исполнитель- ной властью. Так окончательно подтвердилась неспособность большинства депутатов к конструктивной деятельности, и это вызвало соответствующие меры правительства. Окончательно решил судьбу Думы ее отказ от времен- ного, до окончания суда, устранения от заседаний 55 социал-демократов, обвиненных в революционной пропаганде среди войск, и от санкционирова- ния заключения под стражу 16 «наиболее уличаемых из них».

Современные историки называют это обвинение «полицейской фаль- шивкой»340. Действительно, Петербургский департамент полиции прибег- нул к провокации, использовав завербованную социал-демократку Е. П. Шорникову. Однако Шорникова была секретарем одной из 50 ре- ально существовавших военно-революционных организаций и получила со- гласие социал-демократов на установление связи социал-демократической фракции Думы с военно-революционной организацией. Она нашла солдат, готовых вступить в контакт, и организовала ту самую встречу с депутатами социал-демократической фракции, на которой всех «с поличным» накрыла полиция341. Не стоит забывать, что в 1930-е гг. большевистская «биб- лия» — Краткий курс ВКП(б) — заявляла недвусмысленно: «Большеви- ки шли в Думу не для органической «законодательной» работы в ней в бло- ке с кадетами ...а для того, чтобы использовать ее как трибуну в интересах революции». И далее, правда, о большевиках в IV Думе: «Депутаты умело сочетали легальную деятельность с нелегальной, подпольной работой». Та- ким образом, действия полиции напоминали действия Глеба Жеглова, под- брасывающего карманнику Кирпичу украденный тем кошелек, — со всеми вытекающими проблемами этичности подобных действий. Избранная Ду- мой комиссия не могла знать, что действительно имевшая место встреча пе- реодетых солдат Петербургского гарнизона с депутатами, а также передача явно революционного «наказа», сочиненного Охранным отделением, были провокацией. Комиссия сочла доказательства явно бывшего факта недоста- точными. Левое большинство Думы отказалось признавать сам случивший-

358

ся факт и взяло социал-демократов под защиту. Это был тот повод, которо- го давно ждали Столыпин и Николай II.

3 июня 1907 г. на запертых воротах Таврического дворца был прибит императорский Манифест, распускающий проработавшую 107 дней Думу. Царь упрекал ее в том, что «не с чистым сердцем, не с желанием укрепить Россию и улучшить ее строй приступили многие из присланных от населе- ния лиц к работе, а с явным стремлением увеличить смуту и способствовать разложению государства». Сразу после роспуска Думы часть социал-демо- кратической фракции была арестована и осуждена. 17 социал-демократов успели скрыться и избежать ареста и суда.

Одновременно с роспуском Второй думы Манифест объявил о выборах в Третью думу. Новый закон настолько урезал избирательные права наро- да, что даже царь и Столыпин называли его «бесстыжим». Выборная систе- ма была перекроена так, чтобы в Третьей, а потом и в Четвертой думе пред- ставители левых партий составили явное меньшинство. Один голос помещи- ка приравнивался теперь к 260 голосам крестьян и 543 голосам рабочих. Избирательным правом могли воспользоваться только 15% населения Рос- сийской империи. Население национальных окраин было объявлено «не до- стигшим достаточного развития гражданственности», и число его депутатов сильно урезали: от 37 депутатских мест Польши осталось 14, от 26 депутат- ских мест Кавказа — 10, от 21 депутатского места Средней Азии не оста- лось ни одного.

Новое положение о выборах в Государственную думу было утверждено царским указом без участия самой Думы и поэтому являлось нарушением сразу нескольких статей Основных законов Российской империи 1906 г. Именно поэтому события, связанные с роспуском Думы и изменением пра- вил выборов в Думу, получили название «третьеиюньского переворота». Переворот получился бескровным — общество, заметно уставшее от рево- люционных потрясений, фактически не отреагировало на разгон Думы. Не состоялось и вооруженных восстаний, которые загодя на случай роспуска Думы готовили эсеры и социал-демократы. Даже кадеты признали с не- которым облегчением: «Государственный корабль вступил в спокойные

воды»342.

Дата 3 июня признана самой поздней границей революции 1905— 1907 гг. «Революционной ситуации больше нет», — заявил на съезде социал-демократов В. И. Ленин. Наступила эпоха «третьеиюньской мо- нархии» — не совсем самодержавной, не полностью конституционной. Ког- да на торжественном открытии Третьей думы П. Крупенский «по тради- ции» закричал с места: «Государю императору — ура!», — подавляющее большинство Думы поднялось с мест и отозвалось дружным: «Ура! Ура! Ура!»