Вмешательство в галицкие дела черниговских князей: Даниил Романович и Михаил Всеволодович

Вначале 1234 г. захватив в очередной раз галицкий стол, Даниил с первых же дней пробует вести активную внешнюю политику, прибегая к испытанному средству добиться расположения общины за счет громких побед и богатых трофеев. Обстоятельства как будто благоприятствуют этому. В Галич присылает своего сына киевский князь Владимир Рюрикович с целью заключения военного союза против черниговского князя Михаила Всеволодовича и поддерживавшего его Изяслава Мстиславича1747. Последние, как поясняет летописец, «не престающа на нь (киевского князя. - А. М.) враждою»1748, несмотря на то, что Даниил уже отправил в Киев значительные силы «Глеба Зеремеича и Мирослава, иныи бояре многы»’. В результате переговоров галицкий князь «прия» с киевским «братьство и любовь ве~ ликоу», и когда затем Владимир послал к Даниилу со словами: «ГІомо- зи ми, брате!», Романович, «скоро собравъ полкы, поиде»1749.

Поначалу ничто не предвещало беды. В декабре 1234 г.1750 войска галицкого князя подошли к днепровской столице и отбросили полки черниговского князя Михаила Всеволодовича: «Михаилъ же, не стерпевъ, отиде»1751. Окрыленные легкой победой Даниил с Владимиром, по выражению М. С. Грушевского, «решили доконать противника»1752: они перешли Днепр и двинулись к Чернигову, «пленячи землю, поимаша грады многы по Десне. Toy же взяша и Хороборъ, и Сосницю, и Сновескь, иныи грады многии». К союзникам присоединился один из черниговских князей Михаил Глебович, и все вместе они подошли к Чернигову1753. Далее летопись повествует о «лютом бое», разгоревшемся у стен Чернигова: «Оже и тарань на нь поставиша, меташа бо каменемь полтора перестрела; а камень, якоже можахоу 4 моужа силнии подъяти». Вскоре дело закончилось миром, который, по логике летописца, Владимир и Даниил принудили заключить осажденных, утвердив при этом на черниговском столе своего ставленника Мстислава Глебовича: «Створиша же миръ со Володимеромь и Даниломь Мьстиславъ и Черниговьчи»1754.

Такова версия событий, представленная Летописцем Даниила Галицкого, пользовавшимся, по мнению исследователей, недошедшей до нас Киевской летописью111. Версия, надо сказать, крайне недостоверная, автор которой допускает грубое искажение действительности ради своих откровенно апологетических устремлений. В. Т. Пашуто с полным основанием мог назвать его рассказ «весьма тенденциозным повествованием»1755. Особенно неубедительно выглядит его концовка: «летопись..., - писал М. С. Грушевский, - в последнем обстоятельстве выражается как-то неопределенно и тем дает понять, что в действительности осада далеко не была так удачна»1756.

Вызывает недоумение и внезапное исчезновение из поля зрения летописца черниговского князя Михаила Всеволодовича, главного противника Владимира и Даниила. Кроме того, весьма подозрительно выглядит заключение мира не с Михаилом, державшим осажденный Чернигов, а с Мстиславом Глебовичем, который и без того был союзником киевского и галицкого князей, присоединившимся к ним в самом начале похода и, видимо, также участвовавшим в осаде. В этой связи М. С. Грушевский даже предлагал изменить чтение источника: «...может быть вместо Мстислав следует читать Михаил?»''. Такое изменение встречаем у позднейших летописцев, например, в хронике Феодосия Софоновича (XVII в.): «Еднакъ же князь Михаилъ и черниговцы учинили примире зь Владимером и зь Данииломъ»1757.

В распоряжении исследователей есть еще один источник, повествующий о черниговских событиях, более нейтральный и беспристрастный. По сведениям Новгородской Первой летописи: «Поиде князь Во- лодимиръ Рюриковичь съ кыяны и Данило Романовичь с галичаны на Михаила Всеволодича Чермного къ Чернигову, а Изяславъ бежа в Половци; и много воева около Чернигова, и посадъ пожже, а Михаило выступи ис Чернигова; и много пустошивь около Чернигова, поиде опять; и Михаило створивъ прелесть на Даниле и много би галичан и бещис- ла, Данило же едва уиде; а Володимиръ пришедъ опять, седе в Киеве»1758. Это сообщение практически дословно повторяет близкий к новгородскому летописанию Тверской сборник1759.

Интерес новгородского летописца к черниговским делам нельзя назвать случайным, ведь черниговские князья, в том числе и Михаил Всеволодович, принимали активное участие в делах новгородских, особенно в конце 20 - начале 30-х годов XIII в.1760 Не меньшее внимание в Новгороде было приковано и к Киеву, куда вскоре перебрался новгородский князь Ярослав Всеволодович1761. В тесной связи с новгородской летописью находятся сообщения некоторых позднейших источников, яснее представляющие роль черниговского князя Михаила Всеволодовича, полностью замалчиваемую Галицко-Волынской летописью и не столь четко намеченную новгородской. В Густынской летописи читаем: «Князь же Михаил сотвори некую прелесть: изыде из града и поби многое множество галичан, Володимер же, видя сию победу и поразуме, яко уже не одолети ему Михаила, пойде со Данилом Романовичем и сяде в Киеве»1762.

Новые подробности находим в своде В. Н. Татищева, рассказ которого отличается обстоятельностью и наибольшей полнотой: «Возмутили бо (некие «льстивцы» и «клеветники». - А. М.) первее князя великого Владимира Рюриковича на князя Михаила черниговского и на Изяслава Мстиславича смоленского... призвал князь великий Данила Романовича галицкого с войском и, собрав войско великое... пришед к Чернигову, многое волости пожег. Михаил же и Изяслав, выступя про- тиву их, учинили жестокий бой, но были сбиты и едва могли отступить к Чернигову. Тогда Изяслав смоленский поехал сам к половцам..., а Михаил, видя, что силою противиться не может, искал хитростию избавиться, послал к Данилу Романовичу якобы просить о мире, а при том подкупить бояр его и советников, чтоб он отстал от Владимира. Данил, советуя великому князю и прося о мире, но видя, что оной не приемлет такого, как Михаил хочет, отступил от Владимира по совету злых своих советников. Михаил, уведав о том, тотчас выступил проти- во им, но, не смея на Владимира нападения учинить, ночью напал на полки Даниловы, так оные разбил, что едва Данил сам спасся, а Владимир, не ожидая себе такого ж приключения, возвратился в Киев»2'1.

Татищевский рассказ, как представляется, не должен смущать обилием оригинальной информации. В основных своих пунктах он полностью согласуется с сообщением новгородской летописи и ни в чем не противоречит ему. Оба источника согласно говорят о походе Владимира и Даниила к Чернигову против Михаила и Изяслава, о «пожжении» и «опустошении» Черниговской земли («посада» и «волостей»), о выступлении Михаила из города, суть которого разъясняет В. Н. Татищев - то была неудачная попытка остановить противника на подступах к столице. Благодаря татищевским дополнениям получает объяснение свидетельство о бегстве Изяслава к половцам, но самое главное - открывается смысл «прелести», которую «створил» Михаил «на Даниле», в результате чего пострадали галичане.

Показания источников совпадают не только по существу передаваемых сведений, но и в порядке их изложения, оба свидетельства близки друг к другу композиционно. В обоих случаях Михаил нападает на Даниила после того, как он, прекратив участвовать в боевых действиях, «поиде опять»; войска киевского и галицкого князей все время действуют совместно, а под конец расходятся порознь, и весь их поход, начавшийся вполне успешно, внезапно терпит тяжелую неудачу. Оригинальные известия В. Н. Татищева исключительно носят характер позитивного дополнения по отношению к варианту Новгородской Первой летописи, являясь необходимыми пояснениями к ее рассказу, улавливающему лишь общие контуры происходящих в Южной Руси событий. Возможно, оба они восходят к общему источнику южнорусского происхождения, альтернативного летописцу Даниила 1 'алицкого.

Возвращаясь к версии черниговских событий Галицко-Волынской летописи, мы присоединяемся к тем исследователям, кто ставит под сомнение ее достоверность, отдавая предпочтение известиям Новгородской Первой летописи1763. Нельзя согласиться с М. С. Грушевским, предлагавшим «скомбинировать» показания этих источников, в результате чего получалось, будто Михаил «вышел из Чернигова, не выдержав тяжкой осады; тогда черниговцы сдались, а Даниил посадил здесь Мстислава Глебовича... Но когда Даниил с Владимиром после этой победы хотели возвращаться, на них неожиданно напал Михаил, “створивъ прелесть на Даниле”, и сильно потрепал его полк, “побив Галичан без числа”, едва Даниил вырвался»1764.

На наш взгляд, подобная трактовка есть результат «силового» под- страивания новгородских известий под рассказ Летописца Даниила Галицкого, потребовавшего от историка самому домысливать то, чего нет ни в одном источнике, - капитуляцию черниговцев и посаженне Даниилом Мстислава на черниговском столе. Но как при этом быть со свидетельством новгородской летописи, что после «выступления» Михаила из Чернигова его защитники и не думали сдаваться: война продолжалась с прежней силой, а город так и не был взят. Утверждение же о передаче Даниилом черниговского стола Мстиславу и вовсе противоречит дальнейшим показаниям источника, сообщающего, что едва только успел Владимир Рюрикович вернуться из-под Чернигова в свой Киев, как «приде» вместе с Изяславом и половцами «Михаило с черни- говци подъ Кыевъ и взаша Кыевъ»2’. Значит, все это время Михаил был и оставался черниговским князем, и говорить о замене его кем-то другим совершенно не приходится.

О недопустимости подобных решений свидетельствует и проведенный специалистами анализ текста Галицкой летописи в части, касающейся черниговского похода. Л. В. Черепнин видит здесь «попытку комбинации» галицких известий «с известиями какого-то источника черниговского происхождения»2'1. Родившийся в результате рассказ исследователь находит весьма безыскусным: «сам по себе он лишен композиционной стройности», изобилуя, в частности, многочисленными повторами1765. Схожие оценки делает Н. Ф. Котляр, считающий, вслед за В. Т. Пашуто, что в основе повествования галицкого летописца лежал киевский источник: «Это повествование, явно киевского происхождения, было обработано благосклонным к Даниилу редактором, попытавшимся придать ему ту идейную направленность, которая вообще присуща Повести о возвращении галицкого стола (по концепции автора, одной из составных частей Летописца Даниила Галицкого. - А. М.). Настойчиво подчеркивается воинская доблесть Даниила, его полководческое искусство... »2<|.

Но прославляющий Даниила панегирист-летописец, как ни старался, не смог скрыть того факта, что в результате столь успешно проведенного похода его герой совершенно «изнемоглъся» и хотел поскорее уйти восвояси «лесною страною»1766, т. е. скрытым, идущим по глухим лесам, в стороне от больших дорог путем, соединявшим Киевщину с Галичиной и Волынью2*1. Объяснить это одной лишь усталостью Дани-

29

ловых «воев», «иструдившихся» за время долгого похода , едва ли возможно.

Таким образом, мы должны полностью отвергнуть как не заслуживающую доверия версию Галицко-Волынской летописи в части, относящейся к исходу черниговской кампании. Последняя завершилась тяжелым поражением галицкого и киевского князей, причем наибольшие потери понесли галицкие полки’0. Михаил Всеволодович как военачальник полностью переиграл Даниила, и этот нелицеприятный факт стыдливо замалчивает придворный летописец Романовичей. *

* *

Потерпевший тяжелое поражение под Черниговом Даниил хотел тихо вернуться домой потаенной лесной дорогой, когда к нему вновь обратился киевский князь с просьбой о помощи. К Киеву подошли «в силе тяжце» Изяслав с половцами и Михаил с черниговцами; Владимир же Рюрикович, не имея сил обороняться, оставил город и, видимо, уповал на помощь Даниила как на свой последний шанс'1. Романович не спешил откликнуться на этот призыв, полагая, что «не подобить изити троуднымъ воемь противоу целымъ». На выступлении настаивал владимирский воевода Мирослав, решительно поддержавший просьбу киевского князя: «Мирославоу же помогающоу емоу: "Изиидемь на пога ные Половце!"»52. Послушав Мирослава, своего старого «дядьку», Даниил вывел-таки войска навстречу половцам, преодолевая, по всей видимости, немалое сопротивление галичан - основной части его войска, - не желавших продолжать кампанию, которая уже не могла сулить никакого успеха.

Разногласия обострились при первой же встрече с врагом. Силы противника оказались столь внушительными, что заколебались даже вдохновители похода - князь Владимир и воевода Мирослав. Но теперь уже Даниил проявил твердость духа и волю к победе, решительно отвергая все сомнения: «Не подобаеть!» и произнеся зажигательные слова: «Воиноу, оустремившоуся на брань, или победоу прияти, или пастися от ратных...»'3. Войска сошлись у Торческа, и «бысть сеча люта». Романович попытался увлечь войска личным примером: «Данилови же гонящоу Половцех», так что «инии Половци наворотили на бегь». Но это не помогло: под князем вскоре был подстрелен конь, и он сам «на- воротися на бегь» '4.

Бегство князя с поля боя вызвало возмущение и гнев галичан и спровоцировало их на открытое выступление против Романовича и его окружения, не смотря на продолжающиеся боевые действия. Летописец в очередной раз все сводит к заговору «безбожных» галицких бояр, предавших князя и его верных слуг заодно со злосчастным союзником Владимиром Рюриковичем: «Володимероу же сятомоу (ятомоу, по Хлебниковскому и Погодинскому спискам. - А. М.) бывшоу в Тордь- комъ и Мирославоу светомь безбожьнаго Григорья Василевича и Мо- либоговичевь, инемь бояръмъ многимь ятымъ бывшимъ» '5.

Комментируя приведенное известие, Н. Ф. Котляр пишет: «Поражение у Торческа вдохновило боярских олигархов вновь выступить против своего сюзерена. Естественно думать, что во время битвы великие галицкие бояре, находившиеся в войске Даниила, изменили князю»1767. Подобные оценки встречаем и у других исследователей'7. Нам представляется, что, увлекаясь идеей боярского заговора, историки только отдаляются от сути дела, и без того весьма затемненной летописцем. Совсем упускается из вида, что выступление Григория Васильевича и Молибоговичей было направлено не только против князя, но и против «иных бояр многих». Следовательно, перед нами событие несколько иного рода, когда одни бояре выступили против других. Первых можно с полным основанием отнести к галицким боярам: ими руководят известные в Галиче люди - Молибоговичи'8 и Григорий Васильевич'9. Вторых возглавляет разделивший с ними судьбу волынский воевода Мирослав, верный сподвижник Романовичей1768. Первых летописец клеймит как «безбожников», на стороне вторых его явное сочувствие.

Сказанное дает нам право предположить, что в результате нового поражения и позорного бегства Даниила прямо с поля боя в его войске произошел раскол. Галицкие полки во главе со своими боярами, вступившими в тайные переговоры («совет») с черниговским князем и нашедшими с ним общий язык, покинули Романовича. Последний вместе с сохранившими верность волынскими дружиной и полком, возглавляемым Мирославом, укрылся в Торческе. Здесь его, наверное, ждала бы печальная участь киевского князя Владимира, угодившего в половецкую неволю1769, но каким-то чудом Даниил вырвался на свободу и «прибежал» в Галич1770. Возможно, платой за это стали свобода и жизни Мирослава и «иных бояр многих». Как и подобает «доброму» воеводе, Мирослав до конца остается со своими «воями»1771', которые, спасая князя, шли, быть может, на верную смерть, - после описываемых событий имя воеводы Мирослава навсегда сходит со страниц летописи.

Высокая мобильность и самостоятельность воинских сил, способных полностью обходиться без участия князя, возглавляемых собственными (земскими) предводителями, была в традиции Галицкой земли1772. Решения, принимаемые галицкими воеводами во время военных походов, могли прямо расходиться с волей князей, если того требовали интересы общины, войска4^. Данное положение еще более укреплялось, когда между князем и общиной возникали противоречия или не доставало взаимного доверия, когда князь не находил должной поддержки бояр и простых людей (как то было, к примеру, в княжение Мстислава Удалого)1773. Далеко не просто складывались отношения галичан с Даниилом, особенно с конца 20-х годов, когда князю приходилось силой брать галицкий стол, преодолевая растущее сопротивление общины1774, Галицкое боярство за время «мятежей» и «крамол» первых десятилетий ХШ в. значительно укрепило свои политические позиции, расширяя роль и полномочия общественных лидеров: теперь бояре от имени горожан могли вступить в переговоры и заключать соглашения с правителями других земель и государств, в том числе и с претендентами на галицкий стол, нередко за спиной действующего князя, неугодного общине1775.

В этой связи вполне достоверными выглядят известия В. Н. Татищева о тайных переговорах «бояр и советников» Даниила с князем Михаилом, состоявшихся во время осады Чернигова. Едва ли в числе «советников» были воевода Мирослав и связанные с ним волынские бояре, - они, как мы знаем, твердо стояли за продолжение войны на стороне киевского князя. «Советники» же убедили Даниила отступиться от последнего ради скорейшего заключения мира. Такой «совет», вероятнее всего, должен был исходить от галицких бояр и в значительной степени был обусловлен интересами стоявших за ними «воев».

Черниговский поход уже слишком затянулся: как говорит летопись, он продолжался от Крещения до Вознесения, т. е. более пяти месяцев, и «вой» за это время «иструдились», будучи отягощенными, к тому же, изрядными трофеями, ведь за время похода были «пленены» «все Чер- ниговьскые страны»1776. Галицкие бояре, и в их числе Григорий Васильевич с Молибоговичами, через некоторое время, как говорит летопись, опять связались с перешедшим в наступление черниговским князем и «советовали» ему «взять» в Торческе волынскую дружину Даниила во главе с Мирославом, а, может быть, и самого Даниила3". *

* *

Как видно, за время черниговского похода у некоторых влиятельных галицких бояр завязались тесные отношения с Михаилом Всеволодовичем. По мнению исследователей, именно эти бояре, среди коих особо подчеркивается роль Молибоговичей, вскоре призвали на галицкий стол черниговских князей- Михаила и его сына Ростислава'1. Нельзя, впрочем, согласиться с утверждением, что Даниил лишился галицкого стола в результате очередного «боярского заговора», и что князь Михаил был «посажен» в Галиче боярами32. Доказывая этот тезис, новейший исследователь Галицко-Волынской летописи Н. Ф. Котляр с легкостью поправляет самого летописца: вопреки показаниям источника, где значатся «галичане», т. е. городские жители вообще, историк ведет речь лишь о боярах. В передаче Н. Ф. Котляра летописное сообщение об отставке Даниила приобретает следующий вид: «бояре галичьстии... воздвигоша крамолу. Судиславу же Ильичу рекшую: “Княже! Льстив глагол имеють галичане (т. е. бояре. - Н. К.), не погуби собе, пойди прочь”. Данилови уведавшу крамолу их, изиде во Угры»; «не какие-то там безымянные “галичане”», - поясняет свою позицию исследователь, - а двуличный боярин Судислав «имел “льстив глагол” против Даниила, именно он вдохновлял и направлял боярские интриги

против законного властителя»5'.

Источник, как нам представляется, рисует совсем иную картину, где наряду с боярами, несомненно, действуют простые галичане, и отношение их к Даниилу такое же, как у бояр. Это значит, что против Романовича выступила вся община, и потому он был так легко повержен, без всякого постороннего вмешательства. Летопись говорит, что когда разбитый под Киевом князь «прибежал» в Галич, он застал там брата Василька, причем «Василкови же бывшоу в Галичи с полкомь»'4. Следовательно, отправляясь в поход против черниговского князя, Даниил оставил в Галиче волынские войска во главе с собственным братом, самым верным своим союзником33. Сказанное само по себе достаточно определенно характеризует отношения Романовичей с галичанами, говорит об уровне взаимного доверия. Подобным образом поступали только венгерские короли, державшие в Галиче постоянный гарнизон на случай возможного неповиновения жителей36.

Вполне естественно, что галичане поспешили избавиться от засевшего в городе волынского полка. Бояре Доброслав Судьич и Сбыслав Станиславич подговорили межибожского князя Бориса Ярославича послать к Даниилу ложное известие: «Изяславъ и Половци идоуть к Володимероу»1777 После этого младший Романович не мешкая отправился на Волынь «стеречь» Владимир5*'. Как видим, волынский полк был удален из Галича хитростью, вопреки воле Даниила и его брата, что плохо согласуется с версией Н. Ф. Котляра о добровольном выводе волынского гарнизона «проницательным и гибким политиком» Даниилом Романовичем39. Уход волынских войск стал сигналом к открытому выступлению, «воздвижению крамолы», как говорит летописец.

«Крамолу» возглавляли бояре, что являлось обычным и естественным делом. Но следом за ними пошли галичане, простые граждане, поддержавшие своих предводителей. На это обстоятельство как раз и указывал боярин Судислав Ильич, с сочувственной интонацией обращавшийся к князю Даниилу: «Княже! Льстивъ глаголъ имею Галичане (имеют галичане, по Хлебп. и Погод, сп. - А. М.). Не погоуби се (себе, по Хлебн. и Погод, сп. - А. М.), поиди прочь». И Даниил, «оуведавшоу крамолоу ихъ (т. е. галичан. - А. М.), изииде Оугры»60. Если следовать логике летописного сообщения, Судислав Ильич должен быть отнесен не к врагам Даниила, как думает Н. Ф. Котляр61, а, скорее, наоборот, к числу его сторонников: боярин успел предупредить князя о смертельной опасности, и тот вовремя покинул город62.

Похожее предупреждение Даниил получил несколько лет назад от верного тысяцкого Демьяна, сообщившего о заговоре галицких бояр, звавших князя якобы на пир: «Пиръ золъ есть, яко свешано есть без- божнымь твоимъ бояриномь Филипомъ и братоучадомъ твоимь Олек- сандромь, яко оубьеноу ти быти. И, то слышавъ, поиди назадъ и содержи столь отца своего»6'. Тогда князь избежал уготованной ему участи, но теперь «содержать» отцовский стол было уже нельзя, поскольку «льстивый глагол» и «крамолу» против Романовича «имели» не только «безбожные» бояре, но и «галичане», за что и были названы летописцем «неверными»64. Используемый в источнике термин «галичане», в отличие от термина «бояре», подразумевает всю нерасчлененную массу горожан, общину в целом, включая и бояр, и простых людей65. Поэтому мы имеем все основания заключить, что Даниил должен был покинуть Галич ввиду массового недовольства горожан, выразившегося в открытом выступлении, возглавляемом боярами.

Место Даниила в Галиче вскоре занял черниговский князь Михаил Всеволодович.

Михаила, явно пытаясь представить его второстепенным участником событий, выдвигая на первый план «безбожных» бояр и «неверных» галичан. В появлении Михаила на галицком столе, очевидно, не последнюю роль сыграли те галицкие бояре, что вели с ним тайные переговоры во время осады Чернигова, а затем «советовали» князю захватить укрывшихся в Торческе Мирослава и других владимирских бояр. Не исключено, что при этом инициаторы избрания Михаила могли руководствоваться эгоистическими, корыстными мотивами, связанными с личной выгодой, ведь, со слов В. Н. Татищева, они были подкуплены черниговским князем1778, а один из них, Григорий Васильевич, стал дворским при новом правителе1779. Однако не подлежит сомнению тот очевидный факт, что, вокняжившись в Галиче, Михаил Всеволодович, в отличие от своего предшественника, располагал твердой поддержкой галичан, в том числе военной, позволившей ему успешно противостоять натиску Романовичей.

А Даниилу для продолжения борьбы пришлось искать поддержки извне. С этой целью он отправился из Галича прямиком в «Оугры». Однако получить помощи у нового короля Белы IV так и не смог1780. Одновременно брат Даниила, Василько, поехал искать помощи в Польше, и его усилия увенчались успехом.

В конце 1235 г. Романовичи предприняли отчаянную попытку отбить Галич: «Зиме же приспевши, иде Василко Галичю, пойма Ляхы. Данилъ же в то время приде ко братоу си изо Оугорь»1781'1782. Как видим, то была заранее спланированная акция, в которой оба брата действовали согласованно. Ее откровенно враждебный характер в отношении Галицкой земли проявился в том, что против непокорных галичан была брошена иностранная военная сила. Но под руководством нового князя Михаила галичане успешно отразили эту атаку, так что войска Романовичей, «не дошедше Галича, воротистася домовь»1783.

Одержав победу, галичане во главе со своим новым князем перешли к более активным действиям. Весной следующего 1236 г. они совершили ответный поход на Волынь: «Придоша Галичане на Каменець и вси Болоховьсции князи с ними. И повоеваша по Хомороу, и поидо- ша ко Каменцю, вземши полонъ великъ, поидоша»1784.

Война, таким образом, все больше приобретала черты межволост- ного конфликта, о чем свидетельствует и характер летописных сообщений, где на первый план выступают «Галичане», а о галицком князе долгое время вообще умалчивается. Между тем, многие современные историки не придают никакого значения этим фактам, а то и вовсе не замечают их, сводя все дело к борьбе нескольких боярско-княжеских группировок, использовавших иноземные войска1785'. Можно встретить и такое утверждение, что в конце 1235 г. борьбу за Галич вели между собой поляки и венгры, что польскую помощь Василько Романович «использовал против захвативших Галич венгерских феодалов»1786. Это не соответствует исторической действительности. В Галиче тогда уже княжил Михаил Всеволодович, и главной его опорой в борьбе с Романовичами являлись сами галичане, отдавшие предпочтение черниговскому князю перед ВОЛЫНСКИМ. *

* *

Два с лишним года между Михаилом и его противниками шла напряженная борьба, стороны обменивались взаимными ударами и старались переиграть друг друга на дипломатическом поприще73. Перевес сил неожиданно оказался на стороне Романовичей после того, как весной 1238 г. Михаил Всеволодович, передав стол сыну Ростиславу, перебрался из Галича в Киев1787. Волынские князья перешли в решительное наступление, и вскоре Даниил вновь оказался на своем «отнем» столе.

Летописец повествует об этом с необыкновенным эмоциональным подъёмом, героизация образа князя, а, с другой стороны, уничижение его врагов достигают здесь наивысшего предела. В итоге и без того весьма пристрастный и тенденциозный рассказ почти полностью утрачивает связь с реальностью, выдавая желаемое за действительное. В своей обычной минере летописец преподносит действия Даниила как триумфальное возвращение в Г&чич со всеобщего согласия «горожан», «любивших его». На деле же произошел очередной захват города при помощи военной силы, как это уже не раз бывало в прошлом.

Все началось с того, что новый галицкий князь Ростислав Михайлович неосторожно покинул город, отправившись в поход «на Литвоу со всими бояры и сноузникы»1788. Правда, несколькими строчками выше в летописи значится: «Ишедшю Ростиславоу во поле»7х. Отсюда некоторые историки заключали, что Ростислав отправился воевать против половцев1789. Это в большей степени соответствовало бы традиционной политике галицких князей, однако нельзя упускать из вида, что литовский князь Миндовг недавно стал союзником Романовичей^, и в силу этого поход на Литву мог быть в конечном счете направлен против последних. Так или иначе, в поход вместе с князем выступили значительные силы галичан - все бояре и конница1790, т. е. главная и наиболее боеспособная часть войска. Город остался практически незащищенным.

Этим благоприятным для себя обстоятельством поспешил воспользоваться Даниил. Тайно получив сведения из Галича, что было для него большой удачей*1791, «изииде Данилъ со вой со Холъма, и бывшю емоу третии день оу Галичи»'у\ Действия князя как две капли воды напоминают события восьмилетней давности, когда он сумел отнять Галич у королевича Андрея, и тогда, и теперь по существу разыгрывался один и тот же сценарий. Оба раза Даниил нападал на город, когда значительная часть галицкого войска находилась вне его стен, занятая войной с врагами. Первый раз, весной 1230 г., волынский князь улучил момент, в который «Соудиславъ шелъ есть во Понизье, а королевичь в Галичи осталъ»1792. И пока воевода Судислав бился с мятежными понизовцами, на помощь которым Даниилом был послан с войсками тысяцкий Демьян, сам Даниил уже осаждал днестровскую столицу*'5.

Важно заметить, что как жители Понизья в І230, так и Литва в 1238 г. являлись союзниками волынского князя. О союзе и совместных делах Романовичей с литовским Миндовгом мы уже говорили. Что же до понизовцев, то в конфликте с галичанами они от начала и до конца выступали на стороне Даниила, действуя сперва в одном строю с тысяцким Демьяном, а затем влившись в основное войско волынского князя1793. Сказанное наводит на мысль, что выступления галичан против понизовцев и Литвы совпадают с внезапными нападениями на Галич Даниила неспроста, что эти выступления могли быть спровоцированы самими Романовичами, являясь ходами заранее рассчитанной комбинации.

В пользу этой версии говорит и характер действий Даниила, четких и подготовленных. Оба раза в преддверье своего выступления Романович находился примерно в одном и том же месте - в районе заложенного им города Холма. Вести из Галича, несмотря на кажущуюся их неожиданность, отнюдь не застают князя врасплох, - рядом с ним находится готовое к походу войско: «Данилови же собравши вой воборзе, посла Дьмьяна на Соудислава». И то была не находящаяся всегда подле князя дружина, а значительно превосходящая ее численностью земская рать, так как князь «самъ йде в мале дроужине к Галичю»1794 С готовым войском Даниил устремляется к Галичу и во второй раз: «изииде Даниль со вой со Холъма». Значит, благоприятные известия из Галича не могли быть неожиданными, а, скорее, наоборот, с нетерпением ожидались. Примечательно, что, получив их, Даниил уже на третий день достигал Галича1795, преодолевая расстояние примерно в 240 - 250 километров по прямой.

Отмечая совпадение приемов, использованных волынским князем в борьбе за галицкий стол, агрессивный, захватнический характер его политики, мы должны заметить, что и галичане в ответ прибегали к вполне адекватным мерам, воспринимая Даниила как врага, оказывая ему упорное сопротивление и вынужденно подчиняясь силе, когда она значительно превосходила их собственную. Напрасно летописец, движимый апологетическими побуждениями, старается изобразить горячую любовь к Даниилу галичан. Не жалея красок, древний писатель повествует, что как только князь с войсками появился под Галичем, воспылавшие любовью горожане («любяхоуть же и гражане») бросились к нему навстречу, «яко дети ко отчю, яко пчелы к матце, яко жа- жющи воды ко источникоу»ХУ Избыточный пафос этого звенящего как торжественная струна известия говорит сам за себя: перед нами не объективное и беспристрастное описание событий, а переполненная эмоциями их субъективная оценка, преувеличенная и однобокая.

Но сквозь завесу славословия и художественной риторики все же проступают черты подлинной реальности, утаить и загладить которые панегирист-летописец не смог. Говоря о всеобщем ликовании галичан по поводу прибытия Даниила, рассказчик как бы невзначай обнаруживает, что любимый и желанный всеми князь не может войти в город, несмотря на все усилия. Виной тому - противодействие епископа Артемия и дворского Григория, «возбранивших» князю путь в Галич1796. Сбивчивые и запутанные показания источника в действительности могут означать только одно: перед войсками волынского князя город «затворился», отказавшись принять его на княжеский стол.

Точно так же развивались события и во время всех предыдущих пбпыток Романовича овладеть Галичем. Весной 1230 г. он натолкнулся на дружный отпор «венгров и галичан», не только крепко державшихся в обороне, но и совершавших успешные вылазки против общего врага; и лишь получив помощь с Волыни и собрав под свои знамена «землю Галичкоую» - «от Боброкы доже и до рекы Оушице и Проута», т. е. войска мятежных галицких «пригородов», Романович «обседе» Галич «всиле тяжьсце», принудив его «изнемогших» защитников сдаться1797. Зимой 1233/34 гг. войска Даниила, вновь подступившие к Галичу, «стояше же 9 недель воюя», и только внезапная смерть королевича Андрея, бывшего тогда галицким князем, заставила галичан покориться1798.

В третий раз история повторилась во время описываемых нами событий конца 1238 г., за исключением разве того, что теперь в Галиче не было венгерского гарнизона, и его защитникам пришлось иметь дело с Даниилом один на один. Прежде всего, горожане вовсе не дожидались волынского князя с распростертыми объятьями. Поэтому Даниил, подойдя к Галичу, вступает с жителями, занявшими, надо полагать, оборону на городских стенах, в переговоры, пуская в ход все свое красноречие: «О моужи градьстии! Доколе хощете терпети иноплеменьныхъ князии державоу9»9'.

Ничего более из княжеских слов летописец не приводит, но и без того ясно, что Даниил пытается уговорить общину принять его сторо-

577 ну, доказывая преимущества этого шага, намекая, по-видимому, на определенные выгоды, которые смогут получить горожане, если откажутся от «иноплеменных» князей и передадут «державу» ему, Даниилу. Князю, который, по справедливому замечанию М. С. Грушевского, «вообще не имел никаких демагогических симпатий и способностей, не умел наладить близких отношений с общиной, увлечь ее»1799, не пришлось бы пускаться на подобные ухищрения, имей он хотя бы малую долю той горячей любви галичан, о которой взахлеб говорит летописец. При таких условиях не может быть и речи о вечевом призвании Даниила в Галич, о котором пишет Н. Ф. Котляр1800. Для большинства галичан и их предводителей очередное появление претендента с Волыни было неожиданным и не предвещало ничего хорошего.

Уговоры князя нашли, впрочем, некоторый отклик, и в ответ на его призыв со стороны города раздалось: «Се есть держатель нашь Богомь даныи!»1801 И вслед за тем кто-то из галичан действительно перешел на сторону Даниила, вызвав восторг придворного летописца. Но и после этого Романович не достиг цели: он по-прежнему не мог войти в город. На сей раз летописец объясняет причину замешательства - оказывается «пископоу же Артемыо и дворьскомоу Григорью возбраняюшоу

97

емоу» . *

* *

В литературе сложилась неоправданно преувеличенная оценка движения галичан в поддержку Романовича и их антибоярских настроений. У Н. И. Костомарова читаем: «Простым жителям чересчур опротивели боярские смуты, и они приняли твердое решение не поддаваться более наущению бояр, а держаться крепко за Даниила для собственной пользы»<Л. Немало потрудился для доказательства приязни галицких жителей к Даниилу и Романовичам вообще при полной антипатии к собственным боярам М. С. Грушевский1802, по мнению которого, «галицкая община... радостно приняла Даниила»1"11. Схожие мысли встречаем у В. Т. Пашуто и И. П. Крипякевича1803. «В противовес мятежному “неверному” боярству, - пишет Н. Ф. Котляр, - народ - в данном случае галицкое вече - поддерживает Даниила, видит в нем защитника земли, способного пресечь феодальные свары и дать людям возможность спокойно работать и жить»1804.

Получается, что в конце 1238 г. горожане, весь простой люд, дружно перешли на сторону любимого князя-защитника, выражая тем самым протест против ненавистного «сварливого» боярства. Следуя этой логике, в Галиче должны были остаться лишь отвергнутые народом бояре, упорствовавшие в своей ненависти к Романовичу. Но ведь, как свидетельствует летописец, все галицкие бояре только что ушли из города в поход на Литву вместе с князем Ростиславом. Выходит, сопротивлялись Даниилу и принявшей его сторону общине одни только епископ и дворский, что выглядит уже как недоразумение.

Видимо, с целью как-то исправить создающееся впечатление историки сводят роль последних лишь к жалким попыткам остановить народ, сделавший свой выбор: «Епископ Артемий и дворский Григорий сначала удерживали народ, но, видя, что ничего не сделают... вышли к князю Даниилу, поклонившись.,,»иь или «...члены боярской партии, которые были в городе, не сумев удержать этого движения, должны были подчиниться Даниилу»1114. Все подобные версии, однако, построены на слишком вольном толковании источника и в ряде важных пунктов прямо противоречат его показаниям. По летописи, епископ и дворский удерживали отнюдь не галичан, будто бы рвущихся из города к своему избавителю Даниилу, а самого Даниила, «возбраняющоу емоу» путь в Галич, и делали это уже после того, как в стан Романовича переметнулись все его сторонники из числа галицких жителей. Не имеет никакой опоры в источниках и мнение, будто «’’мужи градьстии” вопреки воле дворского Григория Васильевича и епископа галицкого Артемия, служивших черниговскому князю, открыли городские ворота Даниилу Романовичу»1805.

Нам представляется, действительные события, связанные с откликом галичан на появление Даниила по своему масштабу были далеко не так значительны, не столь единодушным был и сам этот отклик. Конечно, среди горожан были какие-то сторонники волынского князя, позвавшие его в Галич. Это они громче всех кричали с городских стен о своем «держателе», «Богом данном». Возможно, к ним присоединились и те, кто был разочарован черниговскими князьями, считая их «иноплеменными», особенно после того, как Михаил Всеволодович самовольно ушел в Киев, оставив в Галиче молодого сына Ростислава, променяв тем самым галицкий стол на киевский. Сторонники Даниила «поустишася» к нему, надо думать, прямо с городских стен, подобно тому, как некогда триста галицких смердов бежали к Ивану Берладнику, осаждавшему город Ушицу, «скачюч чересъ заборола»1806

Но город тем не менее продолжал сопротивляться, поскольку войти в него без борьбы князь так и не смог. Это значит, что отнюдь не все галичане желали возвращения Даниила и готовы были ему подчиниться. Во главе с епископом и дворским - руководителями общины - оставшиеся жители стойко держались перед превосходящими силами противника, но были вынуждены уступить в неравной борьбе. В летописи сказано: «Пископоу же Артемью и дворьскомоу Григорью воз- браняющоу емоу (Даниилу. - А. М.). Оузревшима же има, яко не може- та оудержати града, ико (яко, по Хлебп. и Погод, сп. - А. М.) малодушна блюдящася о преданьи града, изиидоста слезныма очима и ослабле- номь лицемь, и лижюша оуста своя, яко не имеюща власти княженья своего, реста же с ноужею: “Прииди, княже Данило, приими градъ!”»1807.

Ошибкой было бы думать, что сопротивление Даниилу оказывала какая-то жалкая горстка отщепенцев, противопоставивших себя всей общине. Ведь в таком случае едва ли кто мог реально помешать князю войти в свой город, и ему не пришлось бы прибегать к военной силе, умиротворяя сопротивлявшихся «ноужею». Есть все основания предполагать, что оборона Галича продолжалась не один день, что военные действия растянулись на достаточно значительный срок и носили исключительно упорный характер. Об этом дает понять и сам летописец в свойственной ему образной манере, когда говорит, что предводители галичан епископ Артемий и дворский Григорий вышли к Даниилу с «ослабленными» лицами и иссохшими от жажды устами.

Среди исследователей вошло в правило поправлять летописца в его описании облика епископа и дворского: что вместо «ослабленомь» здесь следует читать «осклабленомь». Получается, что Артемий и Гри горий вышли к Даниилу в каком-то противоестественном состоянии - со слезами на глазах и улыбающимися (усмехающимися) лицами1 tls. Подобного чтения нет ни в одном из дошедших до нас списков Галицко-Волынской летописи. Оно - результат домыслов историков, увлекшихся неоправданным представлением, будто летописец обличает не врагов Даниила вообще, а занят каким-то изощренным высмеиванием «хищного и заносчивого, предательского и беспринципного боярства, заботившегося лишь о собственных эгоистических интересах и без тени сомнения бросающего свою землю в водоворот феодальных войн, "мятежей и ратей"»1808.

В академическом издании Галицко-Волынской летописи «ослабле- номь лицемь» переводится как «с печальными лицами»"1809'. В связи с этим, по-видимому, и в новейшем словаре древнерусского языка против термина «ослабленый» появилось новое значение: «3. Печальный, унылый», проиллюстрированное единственным примером - разбираемым нами текстом о событиях 1238 г.1810 Такое значение, разумеется, лучше вписывается в контекст сообщения об облике епископа и двор- ского, более соответствует по смыслу предыдущей фразе о «слезных очах». Однако едва ли этого достаточно, чтобы отказываться в нашем случае от основного значения выражения «ослабленый», встречающегося в древнерусских текстах с XI в.: 'слабый; лишенный силы, твердости', употребляемого как в прямом, так и в переносном смысле1811, и приписывать данному термину новое, несвойственное ему значение.

Ослабленные лица и пересохшие от жажды уста защитников Галича, подчинившихся Даниилу не по доброй воле, а «ноужею», исчерпав все средства и убедившись, «яко не можета оудержати града», как нельзя лучше подходят образу обессилевших в неравном бою, страдающих от голода и жажды воинов, до конца пытавшихся противостоять врагу. Точно так же измором смирял непокорных галичан волын- ский князь и прежде, во время всех предшествующих попыток завладеть Галичем. В конце 1233 г. Даниил с войсками обступил днестровскую столицу, «и беаше корма оу нихъ много, королевичь же, и Дья- нишь (венгерский воевода. - А. М.), и Соудиславъ изнемогахоу гладомь в граде»11'. Измором брал Галич Романович и весной 1230 г., доведя его защитников до «изнеможения»: «И обьседе в силе тяжьсце, онем же, изнемогошимъ, передаша градъ»1812.

Положение галичан усугублялось отсутствием князя, уведшего к тому же из города значительные воинские силы. Галичане держались, пока была жива надежда, что Ростислав с боярами успеют придти им на выручку, как в свое время успел вернуться в Галич из Понизья воевода Судислав1813. Но слишком молодой и неопытный князь, которому едва исполнилось 15 лет"1814, не справился со своей задачей: уйдя в далекую Литву, он поздно узнал о случившемся, когда Галич был уже в руках Даниила, и не нашел ничего другого, как бежать в Венгрию1815. Отсутствие в городе князя в минуту тяжкого испытания, несомненно, де- морализующе действовало на его защитников, и они, как отмечает летопись, сложили оружие еще и потому, «яко не имеюща власти княже- нья своего».

Но и без князя, и без бояр галичане отбивались от незванных гостей сколько могли. Таким было решение вечевой общины, возглавляемой тогда епископом и дворским. Последние, разумеется, действовали не сами по себе, а именно как предводители общины, вокруг которых тесными рядами сплачивались галичане, готовые следовать за ними. Так, спустя несколько лет вновь вынужденный воевать с галичанами, Даниил опять столкнулся с князем Ростиславом и епископом Артемием. Не выдержав осады, Ростислав «выбеже из Галича до Щекотова, и с нимь бежа Артемеи, епископъ Галичькыи, и инии Галичани»11!\ Роль епископа как лидера общины, возглавляющего противоборство с неугодным князем, подтверждается примером перемышльского епископа Антония, с которым жестоко расправился Даниил1816. Что касается

дворского Григория, в котором исследователи усматривают известного

120

галицкого боярина Григория Васильевича , то он неоднократно выступает в летописи как один из лидеров галицкой общины, впоследст-

Вмешательство черниговских князей вии ставший правителем «горной страны Перемышльской»1817. *

* *

В результате проведенного анализа мы приходим к следующим выводам. Прежде всего, представляется необоснованным широко распространенное мнение, будто князь Даниил Романович в своей борьбе за галицкий стол пользовался неизменной поддержкой и симпатиями галичан, простых граждан, и только происки своенравного боярства не давали ему прочно обосноваться на «отнем» столе. Мы видели, что в достижении намеченной цели волынскому князю всякий раз нужно было использовать значительную военную силу, искать благоприятной минуты, когда Галич был ослаблен отсутствием большей части своего войска, занятого борьбой с врагами. Претенденту с Волыни приходилось держать город в изнурительной осаде, ломая сопротивление его защитников измором, используя для этого также силы мятежных галицких «пригородов». Нельзя доверять преувеличенным оценкам успехов Романовича придворного летописца, рассказ которого весьма противоречив, сплошь состоит из недомолвок и не выдерживает проверки данным» других источников.

Отношения Даниила с галичанами оставались напряженными и в периоды его правления в Галиче, делая положение князя чрезвычайно неустойчивым. Община, возглавляемая своими лидерами боярами, всегда предпочитала ему других претендентов, будь то венгерский королевич или черниговские князья. Причина такого неприятия, думается, коренится в вековых противоречиях и вражде, разделявших общины соседних Волынской и Галицкой земель, в стремлении владимиро- волынских князей вернуть под свою власть червонорусские города, некогда отделившиеся от Волыни и решительном противодействии этому жителей последних, которые в противовес Романовичам искали опоры в правителях других земель и государств.