Внешнеполитические факторы в соперничестве Романовичей и Михаила

Особой страницей в истории галицкой общины второй половины 30-х годов XIII в. стало новое вмешательство в ее внутренние дела сразу нескольких внешнеполитических сил, представленных правителями целого ряда европейских государств, а также князьями крупнейших русских земель. В их числе были уже неоднократно участвовавшие в галицких «мятежах» венгерский король и польские князья; появились и новые участники, среди которых наиболее заметную роль играли киевский и владимиро-суздальский князья.

В основе этих событий лежала борьба за галицкий стол, которую на протяжении уже не одного десятилетия вели князья соседней Волынской земли - Даниил и Василько Романовичи, борьба, в которой их главным противником стала сама галицкая община, возглавляемая своими боярами. Только с помощью силы, выбрав удобный момент, Даниилу, как мы уже видели, удавалось на короткое время захватить галицкий стол, но всякий раз его правление заканчивалось неудачей. Галицкая община не хотела оказаться под властью выходцев с Волыни, ведь Галичина и Волынь - давние соперники, в течение веков враждовавшие друг с другом. Отсюда стремление галичан найти нового сильного правителя, способного противостоять натиску Романовичей, будь то венгерский королевич или черниговский князь. Последнее обстоятельство - вокняжение в Галиче в 1235 г. черниговского князя Михаила Всеволодовича - явилось непосредственным толчком к расширению конфликта и вовлечению в него новых внешнеполитических сил. Инициатором этого стали Романовичи, причем их действия в отношении галичан с самого начала приобрели ярко выраженный враждебный характер. Сразу после изгнания из Галича Даниил отправился прямиком в «Оугры». Летопись умалчивает о пребывании Романовича при венгерском дворе, некоторые подробности узнаем из венгерских источников.

В самой Венгрии в это время происходили важные перемены. 21 сентября 1235 г. умер старый король Андрей 11, и вскоре в городе Се- кешвехерваре состоялась интронизация его сына Белы IV (стал королем еще при жизни отца, в 1214г., будучи его соправителем)1818. В так называемом «Венгерском хроникальном своде XIV в.» («Chronici Hungarici compositio saeculi XIV»), именуемом также «Иллюстрированной» или «Венской хроникой» («Chronicon pictum Vindobonense»), сообщается об участии Даниила в коронационных торжествах. Из описания церемонии явствует, что Даниил, названный «истинным русским князем», во время торжественной процессии вел коня Белы, а бывший галицкий «король» Кальман нес его меч: «Сын его (Андрея II. - А. М.) король Бела был коронован в первый праздник перед октябрьскими идами в кафедральном соборе блаженного Петра на Эльбе, который он сам освятил, [во время коронации] Коломан, брат [Андрея II], торжественно нес рядом [с королем] его меч, [а] Даниил, истинный русский князь, со всей почтительностью вел впереди [королевского] коня»1819. Это сообщение в последствии повторяет в своей «Венгерской хронике» («Chronica Hungarorum») Янош Туроци'.

Венгерские известия давно привлекли к себе внимание исследователей. Еще Н. М. Карамзин, воспринявший их с полным доверием, увидел в поступке Даниила стремление во что бы то ни стало получить военную помощь венгров: «Вероятно, что он тогда, надеясь с помощью Андреева преемника удержать за собою Галич, дал ему слово быть данником Венгрии: ибо, участвуя в торжественных обрядах Белина коронования, вел его коня (что было тогда знаком подданства)»1820. Примерно так же оценивали поступок беглого русского князя венгерские историки1821.

В дальнейшем, однако, возобладало критическое отношение к венгерским данным, прежде всего хроники Я. Туроци, которой и пользовались тогда историки. Венгерский хронист, писавший свой труд во второй половине XV в., был заподозрен в излишней тенденциозности и «патриотической гордости». Первым такой взгляд высказал Д. И. Зу- брицкий, писавший: «...мы сомневаемся и в утверждении Туроца, и в предположении Карамзина... Дела Данииловы не находились тогда в столь затруднительных обстоятельствах, чтобы он с уничижением прибегал к сомнительной иностранной помощи»1822. Не отрицая факт поездки Даниила в Венгрию, историк предложил связывать ее с другим сообщением Ипатьевской летописи, совершенно противоположным по тону известиям Туроци1823. Это сообщение помещено под тем же 1235 г., но на самом деле относится к событиям более позднего времени и говорит о совсем другой поездке Даниила, теперь уже вместе с братом Васильком «во Оугры ко королеви, бе бо звапъ его на честь»х. Тем не менее предположение Д. И. Зубрицкого нашло поддержку исследователей1824.

В итоге были полностью отвергнуты данные о том, что Романович ездил в Венгрию просить помощи. Особо бурные эмоции вызывала фраза источника о том, что Даниил вел королевского коня «summa cum reverentia» («со всей почтительностью»): «Это, - писал Н. П. Дашкевич, - несогласно с свидетельством нашей летописи и с Данииловым характером. Даниил никогда бы не унизился до того, чтобы признать себя вассалом венгерского] короля»1". С еще большей ажитацией высказывался на этот счет Д. И. Зубрицкий: «Кто только внимательнее всмотрелся в благородный величавый характер нашего героя, тот убедился, что он скорее лишился бы последней пяди земли, как чтобы решился быть чьим-либо конюхом»1825. Свидетельство же Туроци, продолжает исследователь, «кажется нам быть хвастовством ревностного Мадьярского патриота»1826.

Однако в дальнейшем, по мере появления специальных источниковедческих работ, посвященных истории венгерских средневековых анналов, в том числе хроникального свода XIV в., взгляды исследователей вновь изменились. Было установлено, что создатель свода монах из Секешвехервара Марк Кальти, начавший свой труд в 1358 г., пользовался ранними аутентичными источниками XI - XIII вв.1827' Это обстоятельство повысило степень доверия к «русским» известиям свода: «Нет никакой причины, - писал М. С. Грушевский, - отбрасывать эти известия»1828. Тем самым был вновь подтвержден уже сделанный ранее вывод: «участие Даниила в коронационном параде... означало признание определенного превосходства (если не верховенства) венгерского короля»1829. Целью поездки русского князя было уладить свои отношения с Венгрией, и он «отдался под протекторат короля, чтобы положить конец вмешательству Венгрии в галицкие дела»1830.

Данное объяснение ни в коей мере не противоречит «характеру» Даниила, чрезмерная героизация которого, идущая от придворного летописца, нередко подхватывается историками без должного критического анализа. Вспомним, что даже его отец, грозный Роман Мстислави ч, нуждаясь в помощи, легко мог связать себя обязательствами «покорности», «вечным подданничеством» и «вечным данничеством»1'. В годы своего малолетства и борьбы за Галич Романовичи и их мать постоянно обращались за помощью к венгерскому и польскому правителям, которые предоставляли ее, разумеется, не бескорыстно, - с 1206 г. венгерский король стал официально титуловать себя «королем Галичины и Володимирии»’*\ И теперь, потерпев новое сокрушительное поражение в борьбе за Галич, старший Романович, подобно своему отцу, вполне мог формально признать себя вассалом нового венгерского короля. «Старшим по отношению к Даниилу, - полагает М. С. Грушевский, - считал короля и галицкий летописец, что проскальзывает в его дальнейшем повествовании»1831

Нам представляется, что целью Даниила являлось именно получение венгерской помощи, без этого вести борьбу за Галич с черниговскими князьями было бы крайне трудно. Распространенное среди исследователей мнение, будто Романович всего лишь хотел добиться от короля невмешательства в галицкие дела1832, выглядит неосновательно. Согласно известиям В. Н. Татищева, после смерти королевича Андрея и новой победы русских войск над венграми король сам отрекся от Га- лича: «Даниил Романович имея о Галиче с королем венгерским войну тяжкую и победя венгров в горах, учинил с ним мир. Отрекся король по грамоте Мстиславлей Галича»1833.

Обратиться за помощью к новому венгерскому королю Даниила располагали, надо думать, их давние личные отношения: они были сверстниками и вместе провели детские годы1834. Одновременно младший Романович отправился в Польшу и, как говорит летопись, «пойма Ляхы» для похода на Галич1835. Это лишний раз подтверждает, что главной целью братьев был поиск иностранной военной помощи, предоставление которой, разумеется, связывалось с определенными политическими условиями. Если Василько удалось справиться с такой задачей, то миссия Даниила прошла не столь успешно: венгерский король, как полагают исследователи, ничего не сделал для своего новоиспеченного вассала1836, опасаясь, по словам М. С. Грушевского, его слишком самостоятельного и непокорного нрава1837. Впрочем, возможно, какая-то незначительная помощь все-таки была предоставлена. Во всяком случае, сразу же по возвращении из Венгрии Даниил с братом немедленно приступили к осуществлению задуманного.

В конце 1235 г. Романовичи предприняли отчаянную попытку отбить Галич, бросив против непокорных галичан иноземных наемников1838. Но под руководством своего нового князя Михаила жители днестровской столицы успешно отразили эту атаку, так что войска Романовичей, «не дошедше Галича, воротистася домовь»1839. После этой победы инициатива перешла к галичанам. Весной следующего 1236 г. они совершили ответный поход на Волынь: «Придоша Галичане на Каменець и вси Болоховьсции князи с ними. И повоеваша по Хомороу,

2jj

и поидоша ко Каменцю, вземши полонъ великъ, поидоша» . Галичане, как видим, в летописном сообщении выступают на первый план: они осаждают Каменец и берут «полонъ великъ» в Волынской земле. Это подчеркивает межволостной характер конфликта. Именно жители Галича, городская община и ее военная организация стали главной опорой Михаила Всеволодовича в борьбе с Романовичами. Не вызывает сомнения, что галичане отдавали предпочтение черниговскому князю перед ВОЛЫНСКИМ. *

* *

Со временем орбита конфликта стала расширяться. На помощь Даниилу пришел его союзник Владимир Рюрикович, успевший к тому времени выкупиться из половецкого плена и вернуть себе киевский стол1840. «В то же время послалъ бяше Володимиръ Данилови помощь - Торцькы и Данила Нажировича (воеводу. - А. М.). Данилови же бояре, выехавши ис Каменца, снемьшеся со отрокы (съ торкы, по Хлебн. и Погод, сп. - А. М.), и постигоша е. И побежени быша невернии Галичане, и вси князи Болоховьсции изоимани быша, и приведоша е Володимеръ (въ Володимеръ, по Хлебн. и Погод, сп. - А. М.) ко князю Данилови»'". И вновь летописец с полной определенностью указывает, что воевать Даниилу и его боярам приходилось с «неверными галичанами» и присоединившимися к ним князьями Болоховской земли.

Происхождение этих загадочных князей и болоховских жителей вообще, как и расположение самой Болоховской земли являлись предметом повышенного интереса и острых дискуссий историков'1. При всех разногласиях в отношении этнической природы болоховского населения и его князей историки в большинстве сходились на том, что последние не могли принадлежать к Рюриковичам, равно как и быть их боярами, а, скорее всего, представляли собой выходцев из местной земской среды, предводителей городских общин Верхнего Побужья, возглавлявших их борьбу за политическую самостоятельность'2. Поэтому политика болоховцев «в отношении татар и князей была, прежде всего, делом всех общин, а не одних только каких-то их руководителей или бояр»?\ Эти выводы подтверждаются и современными исследованиями'4.

Заслуживает серьезного внимания высказанное еще в прошлом веке предположение о смешанном этническом составе населения Болоховской земли. Многие исследователи усматривали в болоховцах и их князьях представителей тюркского этноса и этим объясняли их добровольное сотрудничество с татарами во время и после нашествия Ба- тыя'\ Наиболее аргументированными представляются выводы М. С. Грушевского, согласно которым большинство жителей Болоховской земли издревле составляли восточные славяне, но со временем к ним примешался элемент черноклобуцкого населения, освоившего некоторые территории Киевской земли; об этом, в частности, свидетельствуют распространенные в топонимике Побужья названия, образованные от слов торюі и кушаны '6.

Все сказанное дает нам основание предположить наличие определенной взаимосвязи между выступлением болоховских князей и посылкой против них именно торков. Не случайным представляется нам и тот факт, что преследовать «неверных галичан» и болоховцев защитники Кременца решились только «снемьшеся съ торкы». Едва ли помощь торков могла иметь решающее значение в чисто военном отношении. Их воинство всегда использовалось русскими князьями как сугубо вспомогательная сила-'7. Будучи главным образом пограничными стражами Киевской земли, торки вообще крайне редко действовали за ее пределами. Такое войско не могло разбить галичан и вернуть захваченный ими «полон». Важно другое: в результате преследования были взяты и доставлены во Владимир к Даниилу болоховские князья, причем, как утверждает летописец, «в с и князи Болоховьсции изоимани быша (разрядка наша. - А. М.)».

Главных участников осады Кременца - «неверных галичан» - такая судьба не коснулась: они, судя по всему, благополучно вернулись домой. Следовательно, участие торков в боевых действиях на стороне Даниила с самого начала преследовало совершенно определенную цель - воздействовать на болоховцев и их князей, оторвать от галичан и, вероятно, вернуть в лагерь Романовичей. Решающую роль здесь играл, как нам видится, не фактор силы, а своего рода посредничество родственных племен, говоривших на одном языке и всегда уважительно относившихся к киевским князьям и их союзникам. Похоже, это до какой-то степени удалось: вскоре мы видим, как Романовичи заступаются за болоховских князей перед мазовецким князем Болеславом, хо- тевшим их «разграбите» . Отсюда М. С. Грушевский заключает, что «они (болоховские князья. -А. М) должны были поддаться под главенство Романовичей, стали их подручниками»1841.

Тем временем к войне с Романовичами усиленно готовился новый галицкий князь Михаил Всеволодович. Вместе с бежавшим в Галич из Киева Изяславом Мстиславичем1842 он сколотил широкую коалицию и «возвелъ» на Даниила «Ляхъ, Роусь и Половець множество»1843. На сторону Михаила встал даже недавний союзник Романовичей Конрад Ма- зовецкий1844. Михаил и Изяслав предъявили Даниилу ультиматум; «Дай нашоу братью, или придемь на тя войною!»1845. Слова «нашоу братью» относятся к уведенным во Владимир болоховским князьям1846, может быть, впрочем, во время войны в плен попала и какая-то часть галичан. Не дождавшись ответа, союзники начали вторжение на Волынь, нанося удары с нескольких сторон. Конрад с войсками встал, «кде ныне город Холмь стоить», и отправил оттуда отряд «ко Червьноу воевати»43. Михаил тем временем стоял на Подгорье (галицкое Прикарпатье), «хотя- щю снятися с Кондратомъ и ожидающю Половьци со Изяславомъ»1847.

Но пересечь границу Волыни и начать вторжение с юга галицкому князю так и не удалось. Виной тому были половцы, обманувшие Михаила и Изяслава. Вступив в пределы Галицкой земли, они «не восхо- теша ити на Данила», а повернули оружие против галичан, и пока те готовились к походу на Волынь, степняки, «вземшю всю землю Га- личькоую, возвратишася»1848. Как полагают исследователи, половцы, скорее всего, были перекуплены волынскими князьями1849. Узнав об этом, Михаил ни с чем «возвратися в Галичь». Провалом закончилось и наступление польских войск на западе. Отряд, посланный Конрадом к Червену, был разбит «Василковичами» (очевидно, воинами Василька Романовича1850), при этом последние «поимаша Лядьские бояре, приве- доша е пере (перед, по Хлебн. и Погод, сп. - А. М.) Данила во Горо- докъ»'°. Когда же полки Михаила Всеволодовича после измены половцев вернулись в Галич, войска Конрада обратились в паническое бегство: «А Кондрать побеже до Ляховъ чересъ нощь (т. е. ночью. - А. М) и топился (переправлено на потопилися. - А. М.) бяшеть от вой его во Вепрю множество»1851. Эти события следует датировать осенью 1236 г., до наступления ледостава^1852

В следующем 1237 г. военные действия развернулись с новой силой. Теперь в наступление перешли волынские князья - Даниил и Василько: «Летоу же наставшоу, собравъшася, идоста на Галичь на Михаила и Ростислава (его сына. - А. М.), затворила бо ся беаста во граде, и Оугоръ множество бяашеть оу него (Михаила. - А. М)»1853. «Множество угров» - это, очевидно, военная помощь, предоставленная Михаилу и его сыну Ростиславу венгерским королем Белой IV. Такую помощь совсем недавно искал Даниил, ездивший ради этого в Венгрию и изъя вивший готовность стать вассалом нового короля. Черниговские князья оказались гораздо удачливее: титул «галицкого князя» («dux Galiciae») король в итоге признал за Ростиславом Михайловичем и обещал даже выдать за него свою дочь5'1854 ‘

Выбор короля можно объяснить традиционной политикой венгров в отношении Галича, сложившейся еще в XII в. В 1152 г. венгерские вельможи и архиепископ, по свидетельству В. Н. Татищева, говорят своему королю: «Лучше нам, что русских князей больше, а не один, и они, в несогласии друг друга воюя, нам не вредят, и нам их бояться не будет причины...»1855. По верному наблюдению Н. П. Дашкевича, венгры и теперь, почти столетие спустя, по-прежнему «не желали образования сильного государства в их соседстве»1856. Видимо, новый венгерский король Бела IV, в отличие от своего покойного отца мало интересовавшийся галицким столом, попросту решил вернуться к старой испытанной тактике. Важную роль, разумеется, сыграл и существовавший с конца 1220-х годов союз Михаила Черниговского с венграми: сидевший в Галиче королевич Андрей, как говорит летопись, «миръ имеяше со Володимеромь (киевским князем Владимиром Рюриковичем. -А. М.) и Михаиломъ»1857.

Как своим будущим родственникам Бела предоставил Михаилу и Ростиславу упомянутую военную помощь, и вместе с венгерскими войсками последние успешно отразили наступление Романовичей, заставив их отойти от Галича. Не поддержали в этот раз Даниила и галицкие «пригороды», в частности Звенигород, жители которого, как мы знаем, несколько лет назад помогли волынскому князю взять Галич5*. Теперь за свою неудачу Романовичи решили отыграться именно на звениго- родцах, и, уходя из-под Галича, они «воеваста около Звенигорода, города же хотяща, и не взяста, бе бо святаа Богородица в немь, чюдная икона»1858. Заступничество чудотворной иконы помогло, по мнению летописца, звенигородцам отстоять город, но не спасло от разорения его округу. Через некоторое время стороны заключили перемирие: «Тое же осени оумиристася»1859.

Дальнейший рассказ летописи до крайности сбивчив и противоречив, «перебивается несколькими лаконичными вставками, которые вредят последовательности и цельности рассказа»61. Сообщив о походе Романовичей на Галич летом 1237 г., летописец вскоре вновь обращается к этому событию и говорит о нем как о новом походе: «Данилови же в томь же лете пошедъшоу на Михаила на Галичь»62. Хотя в этом новом сообщении старший Романович фигурирует как единственный участник похода, и тем самым возникает ощущение какого-то нового мероприятия, исследователи Галицко-Волынской летописи справедливо полагают, что на самом деле оба раза речь идет об одном и том же походе, поскольку в противном случае нарушается вся последовательность событий 1237 -1238 гг., восстанавливаемая по нескольким источникам6'.

В новом сообщении совершенно по-новому выглядят итоги похода. Оказывается, что перемирие Михаил и Ростислав выпросили у своего грозного противника, пойдя ради этого на значительные территориальные уступки: «Овем же мира просящим, даша емоу (Даниилу. - А. М.) Перемышль»64. Летописец ни слова не говорит о причинах, заставивших галицких князей пойти на подобные условия, которые могли возникнуть только вследствие крупного поражения. Объяснить случившееся, на наш взгляд, можно лишь с учетом той роли, которую играли тогда венгерские правители в отношении галицкого стола, а также внимательно присмотревшись к активной внешнеполитической деятельности, развернутой Романовичами в конце 1236 - 1237 гг. *

* *

Не получив поддержки нового венгерского короля Белы IV, Даниил еще в 1235 г., сразу после участия в коронационных торжествах в Секешвехерваре завязал какие-то отношения с врагом Белы австрийским герцогом Фридрихом II Бабенбергом (Фридрихом Воинственным), враждовавшим тогда с Германией62. Сохранилось письмо германского императора Фридриха II чешскому королю Венцеславу 1, датируемое июлем 1235 г., в котором изложены многочисленные провинности герцога перед императором, в том числе и такая: «он (герцог -А. М.) приказал... отнять дары, отправленные нам с послами князем Руси (ducem Rossiae)»1860.

М. С. Грушевский видел в упомянутом здесь «русском князе» Даниила Романовича1861.

В скором времени Даниил и Василько собрались в поход в помощь своему новому союзнику. Летопись говорит об этом так: «В то время пошелъ бяше Фридрихъ цесарь (германский император Фридрих II Гогенштауфен. - А, М) на герцика (австрийского герцога Фридриха II Бабенберга. - А. М.) войною, и восхотеста ити Данилъ со братомъ Ва- силкомъ герцикови во помощь, королеви же (венгерский король Бела IV. - А. М. ) возбранившоу, има возвратистася во землю свою»1864. Выступление Романовичей могло произойти в конце 1237 г.1865, к этому времени германский император завоевал Штирию и большую часть Австрии и в январе 1237 г. был уже в Вене1866. Дружественные отношения Даниила Романовича с австрийским герцогом выразились со временем в династическом браке: племянница герцога Фридриха Гертруда была выдана за сына Даниила Романа, что дало последнему право претендовать на австрийский престол1867. Пока же венгерский король, союз ник германского императора, как говорит летопись, «возбранил» Романовичам вести войска в Австрию, заставив их вернуться «в землю свою».

Но усилия Романовичей не пропали даром. Цель их акции, насколько можно судить, сводилась к оказанию давления на венгерского короля демонстрацией военного союза с австрийским герцогом. И зга цель была достигнута: король оказался вынужден пойти на определенные уступки волынским князьям, скорректировав свою позицию в отношении Галича. Летом 1237 г. сразу после неудачной попытки захватить Галич Даниил и Василько отправились в Венгрию по приглашению короля, звавшего их, по словам летописи, «на честь»74. О переговорах Романовичей с королем Белой ничего не известно, но результаты этих переговоров, как нам представляется, достаточно очевидны. Таковыми стали, во-первых, мирный договор Даниила с поддерживаемым венграми галицким князем Михаилом, по которому Романович получил Перемышль, и, во-вторых, отказ венгерского короля от дальнейшего вмешательства в галицкие дела, которому он следовал вплоть до окончания татаро-монгольского нашествия на Европу75. Отказался король и от обещания выдать свою дочь за сына Михаила Всеволодовича Ростислава: «Король же не вдасть девкы своей Ростиславоу и погна и

76

прочь» .

Добившись своего от венгерского короля, Романовичи решили нанести удар по другому союзнику Михаила Всеволодовича Конраду Ма- зовецкому с тем, чтобы и его принудить к отказу от участия в галицких делах. Ранней весной 1238 г.77 Даниил и Василько «в силе тяжьце» начали поход на союзных Конраду тевтонских рыцарей-крестоносцев. В летописи читаем: «Данилови рекъшоу: “Не лепо есть держати нашее отчины крижевникомь Тепличемь, рекомымь Соломоничемь” И по- идоста на не в силе тяжьце, прияста град месяца марта, стареишиноу ихъ Броуна яша, и во (вой, по Хлебн. и Погод, сп. - А. М.) изоимаша, и возъвратися Володимеръ (в володимерь, по Хлебн. и Погод, сп. -

А. М.)»™.

Н. П. Дашкевич первым установил, что летописец имел в виду рас-

М„ 2000. С. 28, 59. 4

ПСРЛ. Т. II. Стб. 776. 5

ГІ а ш у т о В. Т. Внешняя политика... С. 258. - См. также: Г р у ш енський М. С. Історія України - Руси. Т. III. С. 54. 16

ПСРЛ. Т. И. Стб. 783.

Котляр Н. Ф. Галицко-Волынская летопись... С. 106.

7К ПСРЛ. Т. П. Стб. 776.

положенный на пограничье Волыни и Польши русский город Дороги- чин, захваченный в числе прочих городов волынской «Украины» малопольским князем Лешком Белым в период малолетства Романовичей79. В марте 1237 г. мазовецкий князь Конрад передал Дорогичин добжинь- ским рыцарям, о чем свидетельствует сохранившаяся жалованная грамота80. Созданный в 1228 г. на территории Мазовии прибывшими из Риги рыцарями-меченосцами Добжиньский орден и его магистр пользовались всемерной поддержкой князя Конрада, рассчитывавшего с их помощью защититься от прусов и литвы81. В 1235 г. часть добжиньских рыцарей вошла в состав Тевтонского ордена, однако другая часть во главе с магистром Бруно пожелала сохранить самостоятельность. Этим последним 8 марта 1237 г и был пожалован князем Конрадом русский город Дорогичин82.

Не исключено, что планы мазовецкого князя шли еще дальше, и с помощью добжиньских рыцарей он хотел укрепиться в западнорусских землях8\ Успешные действия Романовичей разрушили подобные замыслы: Дорогичин был отнят у рыцарей, и многие из них во главе с магистром Бруно оказались в плену. Взятие Дорогичина имело важное значение: «Будучи пограничной крепостью на польско-русском рубеже, - пишет Н. И. Щавелева, - город играл важную роль в контактах Руси с Мазовией и Литвой, был пунктом сбора союзных войск перед антипрусскими походами. Кроме того, освобождение Дрогичина от немецких рыцарей означало избавление обширных территорий Западной Руси, Малой Польши, Мазовии и Ятвягии от беспардонного вмешательства немецких “божьих дворян”»84.

Развивая успех, Даниил тогда же, весной 1238 г., «возведе на Кондрата Литвоу Минъдовга, Изяслава Новгородьского»83, т. е. организовал широкомасштабное наступление на Мазовию, в котором наряду с русскими полками участвовали литовские войска. Не известно, чем 9

Д а ш кепи ч Н. П. Княжение Даниила Галицкого... С. 14, прим. 4. х0 KDK.M. 1863. Т. 1. № 366.

м По др. см.: K^trzynski W. О powolaniu kryzakow przez ks. Konradasa // RPAU. Ser. И. 1903. Т. XX. S. 45: Polkowska-Morkowska W. Dzieje Zakonu Dobzinskiego // RII. Poznan, 1926. Roczn. II. Zcsz. 2.

x2 L о w m і a n s k і H. Poczt(tki і rola zakonow rycerskich nad Baltykiem w vvieku XIII і XIV // Polska w okresie rozdrobnienia feudalnego. Warszawa, 1974. S. 238.

юКотляр М. Ф. Волинська земля: 3 історії складання державної території Київської Русі // Історія та історіографія України. Київ, 1985. С. 28.

м Ща вслева Н. И. Прусский вопрос в политике Даниила Галицкого // ДГ. 1991 г. М., 1994. С. 253-254.

85 ПСРЛ. Т. II. Стб. 776.

именно закончился этот поход, но после него мазовецкий князь должен был прекратить вмешательство в русские дела и восстановить союзнические отношения с Романовичами18686.

Среди участников похода на Конрада значится Изяслав Новгородский. По мнению Н. Ф. Котляра, это - «заклятый враг» Даниила, нов- город-северский князь Изяслав Владимирович, который «был вынужден отступиться от своего сюзерена Михаила и двинуться под хоругвью Даниила в поход против недавнего союзника»*'7. Не беремся судить, о каком Изяславе в данном случае идет речьхх Если это тот самый князь, с которым Романовичи воевали уже несколько лет, то получается, что своими внешнеполитическими успехами последним в короткий срок удалось отвратить от галицкого князя всех его союзников в борьбе с Волынью - сперва половцев, затем венгров и поляков и, наконец, Изяслава. Более того, Романовичи не просто нейтрализовали недавних противников, но, так или иначе, смогли привлечь большинство из них на свою сторону, а также приобрести нового союзника в лице Миндовга. *

* *

Не сидел, сложа руки, и галицкий князь Михаил Всеволодович. Он, как мы уже видели, пытался завязать отношения с германским императором, а также искал союзников в пределах Руси. Нам представляется, что в связи с этими шагами Михаила находится неожиданное вмешательство в южнорусские дела новгородского князя Ярослава Всеволодовича. Вопрос этот крайне запутан ввиду наличия разноречивых показаний источников и разногласия среди исследователей89. Более предпочтительным выглядит решение М. С. Грушевского следовать показаниям Гапицко-Волынской летописи как первоисточника для составителей позднейших сводов, старавшихся по-своему переосмыслить стремительный бег южнорусских событий1)|>. Галицкий летописец сообщает: «И потомь приде Ярославъ Соуждальскыи и взя Киевъ подъ Воло- Это известие помещено в статье 6743 (1235) г.1869, но в контексте событий, относящихся к 1238 г. Этим годом датируют взятие Ярославом Киева и новейшие издатели Гапицко-Волынской летописи1870'. Однако, на самом деле, упомянутое событие должно было произойти раньше. В Новгородской Первой летописи младшего извода находим несколько отличную от южнорусской версию похода Ярослава (правившего тогда в Новгороде1871) на Киев: «В лето 6744. Поиде князь Ярославъ из Нова- града къ Киеву на столъ, понявши съ (поимя со, - по Академическому и Толстовскому сп. - А. М.) собою новгородцовъ болших муж: Судимира въ Славне, Якима Влунковица, Костя Вячеслалича, а новоторжець 100 муж; а в Новеграде посади сына своего Александра; и, пришедши, седе в Киеве на столе; и державъ новгородцовъ и новоторжанъ одину неде-

95

лю и, одаривъ, отпусти прочь; и приидоша вси здрави» .

Достоверность датировки Новгородской Первой летописи (1236 г.) подтверждается другим сообщением, помещенным под тем же годом сразу после известия о походе на Киев: «Того же лета пришедше безбожный Татарове, плениша всю землю Болгарьскую и град их Великыи взяша, исекоша вся и жены и дети»1872. Речь здесь идет, несомненно, о походе войск Батыя на Волжскую Болгарию, начавшемся осенью 1236 г.9' Значит, поход и взятие Киева Ярославом Всеволодовичем следует отнести к весне - лету 1236 г.%

Историки давно заметили, что за вмешательством Ярослава в дела южнорусских князей кроется какой-то тайный сговор, и что переяславско-новгородский князь тем самым выступал на стороне одного из участников конфликта на Юге. Н. М. Карамзин полагал, что княживший в Киеве Владимир Рюрикович должен был уступить свой стол Ярославу «в следствие переговоров Данииловых с Великим Князем Георгием (Юрием Всеволодовичем. - А. М.)»1873. Историк, таким образом, дает понять, что Ярослав действовал на стороне Даниила. Более определенно эту мысль проводит Н. А. Полевой: Даниил «решился искать союза с Георгием Всеволодовичем и Ярославом новгородским, Василько, брат его, был женат на дочери Георгия... Даниил, Георгий и Ярослав объявили Владимиру, что он должен оставить Киев»1011. По мнению С. М. Соловьева, «в дела юга» Ярослав вмешался «не для того только, чтобы дать перевес Мономаховичам над Ольговичами», но и в собственных видах1874. Союз Романовичей с Ярославом и Юрием Всеволодовичами, направленный против Михаила Черниговского, допускал и

В. Т. Пашуто1875.

Дальнейшее развитие это предположение получило у

А. А. Горского: Ярослав занял киевский стол в результате договоренности с Даниилом Романовичем и Владимиром Рюриковичем, последний не мог в одиночку удержать Киев, поэтому не исключено, что «в 1236 г. было установлено нечто вроде дуумвирата конца XII столетия - Ярослав владел Киевом, а Владимир - Киевской землей»10''.

Для обоснования своей догадки историк утверждает, будто Ипатьевская летопись «упоминает о пребывании Владимира (после возвращения из плена) у торков»1"4, однако это не соответствует действительности. На самом деле, ни о каком пребывании н тем более княжении Владимира у торков в источнике нет ни слова. Летопись говорит только, что Владимир (вернув себе киевский стол) отправил в помощь

Романовичам, воевавшим с Михаилом Всеволодовичем и болоховски- ми князьями, отряд торков во главе с воеводой Даниилом Нажирови- чем'1Ъ Использовать воинство торков для целей своей политики было привилегией киевских князей. По словам В. Т. Пашуто, их «привлекали к внутренней междоусобной борьбе те из князей, которым довелось держать Киев. С разрешения магистрата их водили на Полоцк, на суз- дальцев, использовали и против половцев... Этот порядок дожил до монгольского нашествия: в 30-е годы XIII в. князь Даниил Романович держал Торческ, помогая Киеву против Чернигова, а киевский Владимир посылал торков ему на помощь»1876.

Не выдерживает критики и другой довод А. А. Горского в пользу союза суздальского и волынского князей: «В 1239 г., когда Ярослав вновь вмешался в южнорусские дела, у него были союзнические отношения с Даниилом»1877. Историк указывает на летописное сообщение, из которого совершенно неясно, о каком именно князе идет речь: «Яко бежалъ есть Михаилъ ис Кыева в Оугры, ехавъ, я княгиню его, и бояръ его пойма, и город Каменець взя. Слышавъ же се, Данилъ посла слы, река: “Поусти сестроу ко мне, зане яко Михаилъ обеима нама зло мыслить”. И Ярославъ оуслыша словеса Данилова, и бысть тако. И приде к нима сестра, к Данилоу и Василкоу, и держаста ю во велице чести»|ох. Можно с полным основанием полагать, что в данном случае имеется в виду кто-то из южнорусских князей, носивших имя Ярослав, вероятнее всего - Ярослав Ингваревич1878.

Отмечаемый историками союз Даниила с владимиро-суздальскими князьями на деле оказался направленным отнюдь не против Михаила или других Ольговичей; как раз наоборот, более других в убытке оказались сам Даниил и его верный союзник Владимир Рюрикович. Последний лишился Киева и более не мог помогать Романовичам. Кроме того, отправляясь обратно на север, Ярослав уступил Киев не «союзнику» Даниилу, как того следовало бы ожидать, а злейшему врагу Романовичей Михаилу. Правда, в позднейшей Густынской летописи говорится, что Ярослава «изгна» из Киева Владимир Рюрикович, и только затем на киевском столе обосновался Михаил Всеволодович1879. Однако такое известие вызывает серьезные сомнения: оно связано с помещенным в начале Ипатьевской летописи перечнем киевских князей, где Владимир фигурирует после Ярослава1880, сам же этот перечень содержит немало ошибок и пропусков"1881.

Приобретение Михаилом киевского стола сразу же отразилось на состоянии дел в Галицкой земле: волынские князья лишились с трудом добытого Перемышля. Летописец не случайно связывает указанные события общей последовательностью: Ярослав «иде пакы Соуждалю, и взя под нимь Михаилъ (Киев. - А. М.), а Ростислава, сына своего, оста- ви в Галичи. И отяша от Данила Перемышль»1882’.

Попытка Н. Ф. Котляра отнести потерю Даниилом Перемышля к 1235 г.'1883 представляется малоубедительной. Исследователю кажется невероятным, «чтобы в 1238 г., зажатые со всех сторон владениями Романовичей и недавно ими разгромленные, Михаил с Ростиславом могли осмелиться (и были достаточно для этого сильны) отнять у Даниила Перемышль»1884'. Подобные доводы грешат против истины. Говорить о значительном (по сравнению с 1235 г.) территориальном росте владений Романовичей, «зажавших» будто бы Галичину, можно лишь в том случае, если признать уступку им Перемышля. Договор об этом, согласно принимаемой в современной науке хронологии, относится к осени 1237 г.1885 Очевидно, .этот договор и имеет в виду Н. Ф. Котляр, поскольку не указывает никакого другого события, повлекшего бы приобретение Даниилом Перемышля. В построениях историка, таким образом, присутствует явное противоречие: прежде чем утратить город, его следовало приобрести, и первое не могло произойти ранее второго.

Более основателен в своих выводах М. С. Грушевский, который, также как Н. Ф. Котляр и другие исследователи, обращал пристальное внимание на сообщение о потере Даниилом Перемышля и его связи с предшествующим повествованием. Фразу: «И потомь приде Ярославъ Соуждальскыи и взя Киевъ подъ Володимеромъ» ученый считает вставкой, помещенной в контекст известий 1238 г., причем начальное выражение «И потомь...» относится не к последующему факту взятия

Киева Ярославом, а «к тому, к чему он (летописец. - А. М.), собственно, ведет свой рассказ: к отобранию Перемышля от Даниила, что привело к новому походу на Галич; его (летописца. - А. М.) рассказ о Киеве служит только вступлением, а “и по томъ” - не к месту вставленным переходом: Ярослав забрал Киев у Владимира..., но вскоре лишился его (весна 1238 г.), и Киев забрал Михаил (весна того же 1238 г.?), а в Галиче оставил Ростислава, - и только после этого, собственно, - рассказ, к которому относится то “по томъ”: “и отъяша отъ Данила Перемышль”. Это могло иметь место, судя по предыдущим датам, летом или во второй половине 1238 г.»1886.

С выкладками М. С. Грушевского следует согласиться1887. Захват Ростиславом Перемышля мог произойти, очевидно, только после нового изменения общего соотношения сил на Юге Руси в пользу черниговских князей. А это, в свою очередь, стало результатом приобретения Михаилом Всеволодовичем киевского стола. Уступка Киева Ярославом Михаилу должна была произойти, скорее всего, весной 1238 г., после того, как Ярослав, узнав о гибели старшего брата в битве с татарами на реке Сити, срочно выехал в Суздаль, чтобы занять его место1888.

Сам собой напрашивается вывод - союзниками владимиросуздальского князя на Юге были не Даниил и не Василько, а, наоборот, их главный противник в борьбе за Галич Михаил Всеволодович. Трудно объяснить лишь случайным стечением обстоятельств, досадным недоразумением и т. п. тот факт, что, действуя в интересах Романовичей, Ярослав Всеволодович в конечном итоге все сделал для усиления их врагов и устранения союзников. И вообще говорить о каком-то тайном соглашении Даниила с северорусскими князьями нет достаточных оснований, что уже не раз отмечалось исследователями|2().

Не является доводом в пользу такого союза родство Ярослава и Даниила, принадлежавших к одной княжеской ветви потомков Мономаха, издавна боровшихся с черниговскими Ольговичами1889. Новейшие исследования показывают, что в первой трети ХШ в. борьба за три «общерусских» стола - Киев, Новгород и Галич - «могла вестись не только между князьями, принадлежавшими к разным ветвям, но и сопровождаться союзами представителей разных ветвей»122. К тому же, в более близком родстве, чем с владимиро-суздальскими князями, Романовичи пребывали с Михаилом Черниговским, женатым на их родной сестре12', что нисколько не удержало князей от взаимных претензий и вражды.

В нашем распоряжении имеется немало прямых и косвенных свидетельств того, что переяславско-новгородский князь вмешался в спор Даниила и Михаила на стороне последнего, заведомо будучи его союзником.

Издавна галицкие князья пользовались поддержкой князей Владимиро-Суздальской земли, помогавших им бороться с притязаниями Волыни и Киева с тем, чтобы не допустить соединения Южной и Юго- Западной Руси под властью одного князя, близких родственников или союзников. Кроме того, Михаила и Ярослава связывали длительные личные отношения. Враждовав некоторое время из-за Новгорода, они в 1230 г. помирились при посредничестве киевского митрополита и черниговского епископа: «Послуша оубо Ярославъ брата своего стареиша- го Гюргя и отца своего митрополита (Кирилла. - А. М.) и епископа Порфурья, и взя миръ с Михаиломъ, и бысть радость велика...»121. Сближению Михаила и Ярослава, как видим, способствовал старший брат последнего великий князь Юрий Всеволодович, женатый на сестре Михаила1890.

В 1231 г. на княжеском съезде в Киеве отношения черниговского и владимиро-суздальского князей оформились в военный союз, опираясь на который Михаил Черниговский начал свою борьбу за Галич1891. По сообщению Никоновской летописи, в 1235 г., когда Михаил и его союзник Изяслав в борьбе с Даниилом Романовичем и Владимиром Рюриковичем захватили Киев, Ярослав Всеволодович принимал в этом непосредственное участие, выступив на стороне черниговского кня- зяш. И хотя данное сообщение может быть истолковано «как попытка

1Л|>

согласовать известия двух разных источников» , некоторые исследователи на основании его заключают, что Ярослав Всеволодович был союзником Михаила, а не Романовичей129.

Захват Киева Ярославом в 1236 г. отвечал интересам Михаила, так как разрушал враждебную ему киевско-волынскую коалицию. Вынужденный через два года покинуть южнорусскую столицу, Ярослав, несомненно, способствовал переходу киевского стола именно к Михаилу. Не случайно в Ипатьевской летописи эти два события связываются общей хронологической и смысловой последовательностью. Такая связь отмечается и в позднейшем памятнике московского летописания - Воскресенской летописи: «Ярославъ же, сынъ великого князя Всеволода Юрьевича, пришедъ изъ Киева, седе на столе въ Володиме- ре..., а по Ярославе седе на Киеве Михаилъ Всеволодовичъ Чрьниговь- скыи»Ы1.

Передать киевский стол Михаилу Ярослава, надо думать, побуждало еще и то обстоятельство, что к его соперникам, Романовичам, будущий великий князь испытывал явную неприязнь. Когда в 1245 г. Даниил Романович прибыл в Орду к хану Батыю, к нему явился «человек Ярослава», некий Сонгур со словами: «Брать твои Ярославъ кланялъся кусту и тобе кланятись»1'1. Как попытку спровоцировать князя на отказ от выполнения унизительного для христианина религиозного церемониала монголов, обязательного для всех ищущих милости хана, расценивают исследователи действия Сонгура1’2. О том, чем чревата такая провокация, без лишних слов свидетельствует трагическая гибель Михаила Черниговского, отказавшегося исполнить монгольский обряд1'3.