Борьба за Галич в первой половине 30-х годов XIII в. Галицкая община и королевич Андрей

Перемены венгерской политики в отношении Галича. - Выступление королевича Андрея против Даниила в начале 1233 г., его цель и значение. - К вопросу об участии галичан в военных предприятиях королевича (поход на Киев и битва под Шумском).

Посмотрим теперь, насколько успешно складывались отношения с городской общиной у других соискателей галицкого стола - венгров. После неудачи королевича Андрея- младшего, уступившего стол Даниилу в марте 1230 г., за дело взялся его старший брат король Бела IV, «Бела-рикс», как его называет летопись. Такое необычное наименование имеет свое объяснение. Коронованный еще в 1214 г., Бела до смерти отца, короля Андрея II (1235 г.), носил специальный титул «младшего короля» (rex unior)Как справедливо полагает В. П. Шушарин, автор летописной записи «опустил (или не прочитал) в титуле младшего короля... слово “юниор”»; вместе с тем, этот автор знал, что в Венгрии есть настоящий, полноправный король Андрей, и поэтому Белу словом «король» он обозначить не мог1648.

Прежняя линия в отношении Галича была в корне изменена. Вместо политики договора и уступок общине, практикуемой королем Андреем, решено было прибегнуть к военной силе и «взять» город «сильною рукою». С таким предложением обратился к венграм бежавший вместе с королевичем боярин Судислав: «Изеидете на Галичь и приймете землю Роускоую»’. В ответ король Бела «изииде» «в силе тяжь- це», сказав при этом: «Не имать остатись градъ Галичь. Несть, кто избавляя и от роукоу моею»1649.

О перемене венгерской политики в отношении Галича судим по весьма красноречивому факту - впервые они прибегли к использованию половцев: «,..оу короля беахоу Половци Беговаръсови». Этот факт заслуживает особого комментария. В то время, как в начале XIII в. половецкие набеги на Русь практически прекратились, Галицкая земля стала испытывать с особой остротой натиск степных кочевников, причинявших ей большой урон, постоянно участвуя в военных акциях многочисленных искателей галицкого стола1650 и в первую очередь тех из них, кто не мог рассчитывать на поддержку галичан. Вместе с ордой хана Бегбарса, пришедшей, как полагает В. Т. Пашуто, с территории только что созданного Римом «Половецкого епископства»1651, преодолевая неожиданные трудности, вызванные непогодой, король «оустре- мисшися прияти град и землю»1652.

Захватнические намерения Белы недвусмысленно выражает его речь, обращенная через глашатая к галичанам; с неприкрытой угрозой король заявляет в их адрес: «Толико ходилъ на ины страны, то кто мо- жеть одержати от роукоу моею и от силъ полковъ моихъ!»х. Как угрозу расценивает эти слова и летописец, когда говорит, что начальник обороны Галича тысяцкий Демьян «грозы его не оубояся»1653. Кроме того, сама манера повествования, насыщенного яркими эмфатическими оборотами, библейскими аллюзиями, в частности, стилизованного под рассказ пророка Исайи об осаде Иерусалима ассирийцами1654, в котором к осажденному иудейскому царю Езекии с подобными словами обращается ассирийский царь Синахериб, служит той же цели - передать откровенно враждебные, захватнические замыслы венгерского короля, его неуклонную решимость силой захватить и подчинить себе Галич подобно тому, как ассирийский правитель хотел захватить и подчинить

Иерусалим, став злейшим врагом иудеев1655.

Перемена венгерской политики по отношению к Галичу сразу же сказалась на позиции горожан, сплотившихся вокруг Даниила и его тысяцкого Демьяна и сумевших дать достойный отпор: «Град же крепля- шеся, а Бела изнемогаше и поиде от града»1656. Как злейших врагов преследуют галичане отступающих венгров, истребляя и пленяя отбившихся от основного войска: «Нападшимъ же на не гражаномъ, мно- зимъ впадахоу в рекоу, инии же избьени быша, инии язвени быша, инии же изоимани быша»1657'-

Характерно, что в рассказе летописца галичане действуют совершенно самостоятельно. Демьян и Даниил вообще как бы стоят в стороне, их роль в обороне города и разгроме врага до крайности невыразительна. Непосредственно к горожанам, а не к князю и не к тысяцкому обращается королевский глашатай: «Слышите словеса великого короля Оугорьского! Да не оуставляеть васъ Дьмьянъ, глаголя: “И земля изимьть ны Бог”, ни да оуповаеть вашь Данилъ на Господа, глаголя: “Не имать предати град сесь королеви Оугорьскомоу”...»1658. Роль тысяцкого Демьяна сводится лишь к тому, что он «грозы его (венгерского короля. - А. М.) не оубояся», уповая на помощь Божию. И это все, что мог позволить себе рассказать о собственных подвигах Демьян, к перу или к устным сообщениям которого, как полагают исследователи, восходит описание неудачи короля Белы IV под Галичем, редакторски обработанное впоследствии церковником-летописцем'3. А князя Даниила вообще тогда не было в Галиче, поскольку он отправился за военной помощью заграницу и «приведе к собе Ляхы и Половце Котяневы», уже когда венгры, получив отпор галичан и жестоко страдая от какой- то эпидемии1659, «изнемогали».

Крах попытки подчинить Галич силой оружия, стоивший венграм слишком дорого, вместе с тем выявил военную мощь и политическую сплоченность галицкой общины, ее способность отстоять и защитить собственные интересы. Все это вынудило венгерских правителей вернуться к прежней, уже не раз оправдавшей себя линии в отношениях с галичанами. Вскоре обстоятельства приняли благоприятный для них оборот. Как мы уже видели, Даниил Романович не смог наладить добрых отношений с галичанами, в городе еще сильна была память о королевиче Андрее, чье княжение обусловливалось предоставлением общине широкого круга «вольностей», отвечавших насущным потребностям ее политического развития, имело четкую правовую регламента-

] 7

цию . Видимо, и в личном плане королевич Андрей более устраивал галичан, нежели Даниил или кто-либо другой. Поэтому в свой новый поход на Галич король Андрей II взял младшего сына - упомянутого королевича Андрея.

Собственно говоря, то не был поход на Галич, поход, изначально имевший целью отнять у Даниила галицкое княжение. За помощью к венграм обратился тогда волынский князь Александр Всеволодович, лишенный Романовичами белзского стола1Х, и король взялся вернуть ему утраченное. В итоге так и было сделано: король с войском отправился на Волынь и добился возвращения Александру Белза и Черве- на1660. О цели похода говорит также маршрут следования венгерского войска: оно продвигалось вдоль галицко-волынской границы с запада на восток в направлении Голых Гор, далеко стороной обходя Галич. Здесь же, у Голых Гор, а не в Галиче расположился Даниил с войском, намереваясь дать венграм сражение.

Однако с первых же дней пребывания королевского войска на русской земле положение дел стало круто меняться, что внесло изменения и в планы венгров. На сторону короля перешли сперва жители пограничного Ярослава, а затем и основное галицкое войско, стоявшее у Голых Гор, покинуло князя Даниила и вслед за боярами переметнулось «ко королеви»2". Наконец, король Андрей триумфатором вошел в Галич и «посадил» там своего сына Андрея-младшего. Летописец ясно дает понять, что то был не насильственный акт, попирающий суверенные права общины, подобный тому, что два года назад пытался совершить другой венгерский король Бела IV, решительно и безусловно отвергнутый галичанами. Летопись говорит, что королевич Андрей вновь получил галицкий стол «светомъ неверьныхъ Галичанъ»1661, т. е. при согласии и, надо думать, по инициативе самой галицкой общины.

Не удивительно, что пребывание королевича на галицком столе находится в резком контрасте с галицким княжением Даниила, для которого оно означало лишь продолжение, новую фазу его изнурительной борьбы за Галич теперь уже с внутренними врагами, не менее жестокими и беспощадными, чем враги внешние. Напротив, венгерский королевич, сидя в Галиче, чувствовал себя, можно сказать, как дома. Летопись не знает ни одного случая за весь срок его семилетнего княжения, когда бы галичане проявили к нему «неверность», подняли «мятеж», пустили в ход «лесть» и «крамолу», словом, хотя бы малую часть того, что они беспрерывно преподносили Романовичу. *

* *

Став галицким князем, Андрей начинает вести активную внешнюю политику, в том числе военными средствами. Это верный знак прочности внутреннего положения князя, так как ведение масштабных боевых действий на чужой территории требует надежного тыла, а, кроме того, невозможно без участия воинских сил земской общины. Бросив самый беглый взгляд на прошлое Галицкой земли, мы убедимся, что только те князья, которых община считала «своими» и которым удавалось снискать ее доверие, могли позволить себе участвовать в «большой политике» - вмешиваться в междукняжеские и межволостные конфликты, воевать с соседними странами и т. п., становясь виднейшими политическими фигурами своего времени, такими как Ярослав Осмомысл или Роман Мстиславич1662.

На Волыни таковыми мало-помалу становятся возмужавшие Романовичи, надежно упрочившие свои внутриполитические позиции и во второй половине 1220-х годов перешедшие к активной внешней политике. Это, в частности, выразилось в возобновлении их борьбы за Галич теперь уже с опорой на собственные силы (т. е. военную организацию ВОЛЫНСКИХ общин), а не с помощью своих венгерских или польских покровителей. Действия Романовичей простираются и за пределы Руси: они заключают военный союз с польским князем Конрадом Ма- зовецким, ведшим борьбу за великопольский престол, предоставив ему «помощь великоу». Предпринятый ими поход особенно подробно описан летописцем, отметившим, что русские воины взяли тогда «пленъ велик», «многоу челядь и боярыне» и возвратились домой «с честью» и «со славою». То был действительно выдающийся успех Даниила, «иныи бо князь не входилъ бе в землю Лядьскоу толе глоубоко, прочь Володимера Великаго, иже бе землю крестилъ»2"'.

Не меньший успех был достигнут Романовичами на востоке, в отношениях с киевским князем Владимиром Рюриковичем. Когда-то последний произнес в адрес Даниила полные вражды и неприязни слова: «Бо бе отець его постриглъ отца моего»1663, объясняя этим свое участие в войне с Романовичами, где он вместе с черниговским князем Михаилом Всеволодовичем возглавлял обширную коалицию, вторгшуюся на Волынь23. Волынским князьям удалось изменить это неблагоприятное для себя соотношение сил. Используя противоречия между киевским и черниговским князьями, Даниил принял сторону первого и, как говорит летопись, «пришедшоу створити миръ межи има», т. е. выступил посредником на мирных переговорах. Деятельность такого рода приносила немалые дивиденды: за свои услуги Романович «из Роускои земля взя собе часть - Торцькии»1664.

Занявший галицкий стол королевич Андрей не остался в стороне от происходящих событий: «По тех же летехъ движе рать Андреи короле- вичь на Данила»1665. Причину конфликта можно понять, если вспомнить

о тесных союзнических отношениях венгров с черниговскими князьями. Исследователи говорят даже о существовании устойчивой венгерско-черниговской коалиции, направленной против Даниила и его союзников, главными деятелями которой были королевич Андрей, король Бела IV, князья Михаил Всеволодович и его сын Ростислав2'4. Этот союз завязался еще в 1228 г., и когда киевский князь Владимир и черниговский Михаил направили войска на Волынь, сидевший в Галиче королевич повел себя как их союзник («миръ имеяше со Володимеромь

и Михаиломъ»)2У.

Положение изменилось, когда киевский князь принял сторону Даниила и сам обратился к нему за помощью: «Идеть на мя Михаилъ. А помози ми, брате!»'0 Союз Волыни и Киева всегда представлял повышенную опасность для Галичины, и со времени обретения самостоятельности местные князья (если они не были выходцами с Волыни) изо всех сил противодействовали такому союзу. И Владимир-Волынский, и Киев имели с Галичем давние политические счеты’1, и поэтому союз между ними создавал опасный перевес сил, угрожающий суверенитету галицкой общины. Чтобы предотвратить развитие событий в неблагоприятном русле и в то же время оказать помощь своим союзникам в Чернигове, королевич Андрей пускается на весьма рискованный шаг и, вопреки обыкновению, первым начинает войну с Даниилом.

К этой войне галицкий князь подготовился достаточно основательно. Летописец говорит, что в войске Андрея помимо венгров и галичан, возглавляемых воеводой Глебом Зеремеевичем, участвовали также белзский князь Александр Всеволодович и безымянные болоховские князья: «Бе бо с королевичемь Олександръ, и Глебъ Зеремиевич, инии князи Болоховьсции, и Оугоръ множество»'2. Куда же направилось это войско? М. С. Грушевский, на наш взгляд, допускает ошибку, говоря, что то был поход на Волынь: «Воспользовавшись отсутствием Даниила, который пошел в Киевщину - спасать своего союзника Владимира, королевич Андрей где-то на второй год (1232/33) выбрался походом на Волынь»". Такая трактовка не учитывает особенностей войны Андрея с Даниилом как столкновения двух коалиций - венгерско-черниговской и киевско-волынской. Получается, что галицкий князь всего лишь из- подтишка напал на волынские земли, улучив подходящий для этого момент. Ближе к истине точка зрения В. Т. Пашуто, писавшего: «В том же году королевич Андрей, действуя, видимо, в контакте с черниговским князем, попытался напасть на восточную Волынь»'1. Но, как и М. С. Грушевский, В. Т. Пашуто ошибочно направляет поход Андрея на Волынь, чем входит в противоречие с показаниями источника'5.

Летопись определенно указывает, что поход галицкого князя был направлен на Киев и имел целью войну с новоиспеченными союзниками - владимирским и киевским князьями, пребывавшими тогда в Киеве. Это отлично понимал Даниил; получив известие о наступлении войск Андрея, он обращается к своему союзнику Владимиру Рюриковичу: «Брате! Ведаюче обею наю, йдуть наю»'6 О. П. Лихачева переводит эти слова так: «Брат, я знаю, что они идут на нас обоих»1666. Маршрут следования войск королевича также свидетельствует, что его целью был Киев, а не Волынь. Андрей «иде к Белобережью», а ему навстречу ехал «во стороже от Данила ис Кыева» боярин Володислав. «И стрете рать во Белобережьи, и бившимся имъ о рекоу Солоучь». Здесь Данилова «сторожа» остановила войска галицкого князя и оттеснила их до реки Деревны, ударив из Чертова леса'5'.

Все перечисленные географические объекты - город Белобережье, река Случ и ее левый приток Деревна, а также начинающийся на ее берегах Чертов лес - находятся на исторической территории Погорынья, некогда входившей в состав Киевской земли'9, но во второй половине XII в. приобретшей политическую самостоятельность411. Нет оснований относить эти земли к Волыни особенно после того, как здесь сложилась новая территориально-политическая общность с центром в Болохове, возглавляемая летописными «болоховскими князьями»41. «Болоховцы» не признавали над собой власти соседних князей, особенно же Даниила и всеми силами противились ему вплоть до конца 50-х годов XIII в.42 Возможно, этим объясняется их участие в походе королевича Андрея, выступившего против Романовича. По территории Болоховской земли через Белобережье и Чертов лес до Ушеска шла одна из дорог на Киев - так называемая «Лесовая сторона»44, которой и воспользовались войска королевича.

Итак, войска галицкого князя в начале 1233 г. выступили в поход на Киев. Тем самым после длительного перерыва Галич вновь включился в политическую жизнь русских земель, пытаясь проводить активную наступательную внешнюю политику, свидетельствующую о преодолении внутреннего кризиса, в том числе о нормализации отношений между княжеской властью и вечевой общиной. Последнее нашло и более осязаемые проявления, отразившиеся в источниках. *

* *

Мы не можем согласиться с теми исследователями, кто утверждает, будто королевич Андрей проводил свою внешнюю политику с опорой на одних только венгров, кучку бояр и союзных князей. «Весьма показателен, - пишет, к примеру, В Т. Пашуто, - состав войска венгерского королевича: венгерский гарнизон, войско князя Александра Белз- ского, Глеб Зеремеевич “и инии князи болоховьсции”, т. е. мелкое бо- лоховское княжье и вокняжившееся боярство, имевшее владения в районе между Галичиной, Волынью и Киевщиной, а также в Понизье»44. По А. М. Андрияшеву, «ополчение» королевича имело несколько иной состав: «...кроме Венгров в его ряды стали: Александр Всеволодович, Изяслав Новгород-Северский и князья Болоховские»43. Как видим, и здесь галичанам не нашлось места среди воинства галицкого князя, а боярин Глеб Зеремеевич оказался причисленным к болохов- ским князьям. У М. С. Грушевского Андрей выходит на войну вообще только с одними венграми1667. Согласно Н. Ф. Котляру, акция королевича была поддержана лишь «отрядами мятежных галицких бояр и феодалами Болоховской земли»1668. Подобные высказывания - результат явного недоразумения, затемняющего суть летописного сообщения.

В рассказах летописца о военных походах и сражениях наряду с именами князей постоянно фигурируют имена военачальников-бояр - тысяцких и воевод. Эти военачальники, выполняя поручение князя или действуя по собственной инициативе, возглавляют воинство земель и городов, ведут за собой целые полки, командуют войсками. Называя по имени того или иного боярина-воеводу в связи с каким-либо военным предприятием, летописец, конечно же, имеет в виду не боярина самого по себе, а войско, полк, с которым он идет на войну. Так, о походе галичан во главе с Судиславом Бернатовичем в Понизье летопись говорит: «Соудиславъ шелъ есть во Понизье»1669\ Думать, что боярин отправился воевать с мятежными понизовцами в одиночестве, едва ли приходится. Речь здесь идет о походе галицкого войска, что ясно видно из последующего изложения: «Соудиславоу же тое ночи вобегьшю во го- родъ, яти бывше от вой его людне (курсив наш. - А. М.)...»1670.

Точно так же с «воями», с «галичанами» шли в поход другие галицкие воеводы - Коснятин Серославич1671 или Тудор Елчич1672. И далее если летописец ничего не говорит о войсках, подчиняющихся воеводам, упоминая только имена предводителей, ясно, что речь идет о таком предприятии, где непременно участвуют воинские силы земли1673. Так, когда в источнике сказано: «Затворившю же ся Ярополкоу и Яво- лодоу в Галичи, а Володиславъ выеде съ Оугры и Чехы своими»то это значит, что бояре Ярополк и Яволод остались начальствовать галичанами, готовясь к обороне города, а вокняжившийся Володислав Кор- мильчич повел свои войска в поход навстречу наступающему неприятелю.

Примерно такой же смысл имеет сообщение о том, как галичане преследовали бежавшего от них Даниила. Когда Романович и его дружина достигли города Толмача, их нагнал «неверный Витовичь Володиславъ», а на другой день с беглецами сражался еще один галицкий боярин Глеб Васильевич1674. Из контекста данного сообщения явствует, что речь идет не только о личном поединке, но и о более масштабном и кровопролитном сражении: «Того же дни бишася всь день олне до нощи». В составе сражающихся между собой ратников летописец называет еще целый ряд боярских и простых имен - тысяцкого Дмитра, Глеба Зеремеевича, Семена Коднинского, Глеба Судиславича, Гаврилу Иворовича, Перенежка и Янца1675. Значит, преследовали и атаковали Даниила не одинокие галицкие бояре, а предводители каких-то воинских сил, иначе такое преследование попросту не могло бы состояться.

Все сказанное заставляет нас отказаться от предложенного

В. Т. Пашуто и другими исследователями толкования летописного известия об участниках похода на Киев. Едва ли значащийся среди них боярин Глеб Зеремеевич выступает лишь в личном качестве. Он - военачальник, ведущий за собой войско. В этом привычном для себя амплуа боярин не раз был запечатлен летописцем. В рассказе о выступлении против Володислава Кормильчича польского князя Лешка читаем: «Оуведавъ Лестко и посла на него Ляхы, а от Данила же - Мирослава и Дьмьяна, а от Мьстислава- Глебъ Зеремеевичь и Прокопьича Юрья»1676. Посланные на битву пересопницким князем Мстиславом Ярославичем Немым Глеб Зеремеевич и Юрий Прокопьевич (равно как и другие участники похода) идут, разумеется, не сами по себе, а возглавляют войска, - те войска, с которыми начали поход князья, выступавшие ка ждый «со своими вой»1677.

Другой пример. В начале 1235 г. Даниил Романович, стремясь поддержать киевского князя Владимира Рюриковича, «оставилъ оу него Глеба Зеремеевича и Мирослава, иные бояре многы»38. «Ясно, - комментирует это известие Н. Ф. Котляр, - что реальную помощь киевскому князю могли оказать не сами бояре (их было в лучшем случае один-два десятка), а сопутствовавшие им отряды воинов»1678. К сказанному нам остается только добавить, что речь здесь должна идти не о боярских феодальных дружинах, а о руководимых известными воеводами полках, в которых участвуют и «бояре многы», и простые «вой».

Таково, по нашему мнению, содержание всех подобных известий, для передачи которого не требовалось никаких дополнительных пояснений или специальных оговорок. Одного имени предводителя, помещенного в соответствующем контексте, было достаточно для сообщения сведений о выступлении целого войска. Перед нами весьма характерный для языка древнерусских летописей вообще стилистический прием, часто встречающийся и в современной речи, когда происходит своего рода персонификация образа - предводитель (прежде всего военный) олицетворяет собой возглавляемые им силы, наличие которых подразумевается само собой. Такой прием используется для достижения динамичности и сжатости выражения, передачи напряженной смены действия и т. п.

Таким образом, летописное сообщение о выступлении на Киев в составе войск королевича наряду с белзским и болоховскими князьями также галицкого воеводы Глеба Зеремеевича должно восприниматься как свидетельство участия в походе галичан, галицкого войска, возглавляемого собственным военачальником. Но даже если правы те исследователи, кто, подобно А. М. Андрияшеву и В. Т. Пашуто, относят Глеба Зеремеевича к числу «иных князей болоховских» (что, на наш взгляд, требует специальных доказательств и отнюдь не следует из приведенного летописного отрывка1679), источник все равно не оставляет сомнений насчет участия галичан в военном предприятии своего князя, опровергая ложный стереотип. Описывая ход битвы под Шуйском, где сошлись войска Даниила и Андрея, летописец называет имя еще одно го известного галицкого предводителя - Судислава Бернатовича, неоднократно возглавлявшего галичан на войне. В данном случае он также выступает как военачальник: в разгар битвы на воинов Судислава обрушивает свои полки тысяцкий Демьян, но получает достойный отпор. И вновь летописец говорит об этом в своей обычной персонифицированной манере: «Дьмьянови же сразившоуся со Соудиславомъ»1680.

Битва под Шуйском, принесшая победу Даниилу, детально описывается княжеским летописцем1681, смакующим каждую подробность, в которой хоть сколько-нибудь заметно личное участие его героя. Противники волынского князя, разумеется, представлены в совершенно ином свете, но и такого описания достаточно, чтобы сделать некоторые важные для нас наблюдения.

Из расположения сил и распределения обязанностей между военачальниками становится ясным, что помимо «Оугоръ множества» в войске королевича были еще и другие «полки». Начиная атаку, Даниил разделил свое воинство на три части, причем против венгров действовал лишь его правый фланг во главе с Васильком Романовичем: «Ва- силкови же идоущоу противоу Оугромъ». Левым флангом командовал Демьян, а в центре войска шел сам Даниил: «А Дьмьяноу тысяцькомоу идущи и инемь полкомъ многимъ о шоуюю. Данилъ же идяше полкомъ своимъ посред»1682’. При этом «многие полки» Демьяна и отборный полк Даниила, который «оустроенъ бо бе храбрыми людми и светлымъ оро- ужьемь», были брошены отнюдь не на венгров. Как следует из дальнейшего повествования, основная часть воинских сил волынских князей устремилась против основной же части воинства Андрея, - и то были «люди», во главе которых мы видим галицкого боярина Судислава, вступившего в единоборство с тысяцким Демьяном1683.

Кого здесь имеет в виду летописец? На наш взгляд, ответ вполне очевиден: «людьми» или «полком» королевича Андрея, в отличие от его венгерской дружины, источник именует галичан. Недаром во главе их сражается Судислав. Но еще более показательно следующее обстоятельство. Когда Демьян атаковал полк Судислава с фронта, Даниилу удалось прорваться неприятелю в тыл. И тут произошел неожиданный конфуз, спутавший все карты: «Дьмянови же мнящоу, яко все ратнии соуть, и возбегоша пред нимъ»1684. Иначе говоря, Демьян с войсками обратился в бегство, приняв полк Даниила за неприятельский. Подобное могло случиться лишь при одном условии: сошедшиеся войска своим внешним видом мало отличались друг от друга, говорили на одном языке, использовали одинаковое вооружение и тактические приемы. Будь на месте «людей» Судислава венгры, - подобное едва ли могло произойти. Следовательно, против ВОЛЫНСКОГО князя и его тысяцкого

V» 6(5 W

действовали галичане , чья рать действительно внешне мало чем отличалась от волынской1685.

Все это время на правом фланге волынских позиций продолжалось сражение Василька Романовича с венграми. Даниил сам видел «стягъ Василковъ стояще и добре борющь и Оугры гонящоу»6Х. Ничего не добившись в центре и на левом фланге, старший Романович решает направить главный удар против уже потесненных братом венгров. Соединившись с войсками еще одного волынского воеводы Мирослава, он отправился «братоу на помощь». Численный перевес принес временный эффект: «Онем же (венграм. - А. М.) не стерпевшим, оскочи- ша». Но тут за дело взялся Глеб Зеремеевич - главный воевода в войсках Андрея. «Собравъ Оугры», он «приеха на стягъ Василковъ»1686. В войсках Романовичей возникло опасное замешательство, едва не стоившее жизни Даниилу, - был момент, когда последний «никого не веде (виде, по Хлеб/1, и Погод, сп. - А. М. ) въ нихъ (т. е. среди своих войск. - А. М.) воиника, но отрокы, держаща коне», и только Божий промысел да резвый конь спасли князя от острых вражеских мечей1687.

Далее в описании битвы возникает какая-то смысловая лакуна. Совершенно неясно, каким образом Романовичам в итоге удалось взять верх над противником. Картина ожесточенного боя, не сулившего, как мы видели, никаких сколько-нибудь ощутимых преимуществ ВОЛЫНСКИМ князьям, внезапно сменяется сценой полного разгрома и бегства галицко-венгерского войска. Насколько удается судить, победа была достигнута усилиями правофлангового полка Василька Романовича, действовавшего против венгров, не проявивших должной стойкости и отваги: «Василковъ полкъ гнаше Оугры до становъ, и стягь королевич подътяли бяхоу, дроузии же мнози Оугре бежаща, оли во Галичь (в га- личи, по Хлебп. и Погод, сп. - А. М.) становишася»1688. Здесь мы имеем еще одно доказательство того, что войско королевича Андрея состояло из венгров лишь отчасти, и то была не основная его часть. Уже после бегства венгров с поля битвы, королевич начинает отводить к Галичу свои основные войска, так как они уже понесли слишком большие потери: «Королевичь же обратися в Галичь, зане бе оуразъ великъ в пол- кахъ его. Иней же, Оугре, бежаша, оли в Галичи становишася»1689. *

* *

Победа под Шумском привела к изменению соотношения сил в пользу Романовичей. К ним переметнулся вчерашний союзник королевича Александр Всеволодович Белзский, и они «прияста и с любовью»1690'4. Не теряя времени, волынские князья перешли в наступление.

Весной 1233 г., когда «траве же бывши», «Данилъ же поиде со бра- томъ и со Олександромъ Плесньскоу. И, пришедъ, взя и подъ Аръбо- узовичи, и, великъ плен прия, обратися во Володимеръ»1691. Плеснеск - один из галицких «пригородов», расположенный на самой границе с Волынью73. Важность его стратегического положения состояла в том, что он прикрывал дорогу на Звенигород1692. Значение этого рубежа, открывающего путь к центру Галицкой земли, хорошо понимали волынские князья. В свое время взять его пытался отец Даниила и Василька Роман Мстиславич, наступавший на Галич со стороны Волыни7'. Не случайно Плеснеск, упоминающийся даже в «Слове о полку Игоре- ве»7х, обладал чрезвычайно мощными укреплениями, включавшими до семи оборонительных рубежей, часть из которых существовала еще со скифских времен1693. Овладеть им было непросто. Неудачей закончилась попытка Романа Мстиславича захватить город в 1188 г., что предопределило провал его планов воевать за Галич*'1694. Эту же цель, скорее всего, преследовали и его сыновья, но сразу продвинуться дальше ГІлеснеска им не удалось. Тем не менее, большая война за галицкий стол была начата.

После непродолжительного перерыва стороны приступили к решающей стадии выяснения отношений, для чего были мобилизованы все имеющиеся ресурсы. Королевич Андрей получил подкрепление из Венгрии: войска привел воевода Дианиш, которого королевич вместе с боярином Судиславом Бернатовичем, по выражению летописи, «выве- де на Данила»м. Последний тем временем «еха Кыевоу и приведе Половце» хана Котяна, а также киевского князя Владимира Рюриковича и еще одного князя именем Изяслав1695.

Личность этого князя, упоминаемого в Галицко-Волынской летописи только по имени, вызывает разноречивые толкования. Большинство исследователей принимает его за Изяслава Владимировича, сына княжившего в Галиче Владимира HropeBH4a‘s'. Неосновательность такого отождествления доказывал М. С. Грушевский, усматривая в упомянутом Изяславе смоленского князя Изяслава Мстиславича, сына княжившего в Киеве Мстислава Романовича84. Эту точку зрения принимает В. Т. Пашуто16960 и ряд новейших авторов80. Еще раз к выяснению данного вопроса недавно обратился Н. Ф. Котляр, предлагающий вернуться к старой точке зрения: Изяслав - это новгород-северский князь Изяслав Владимирович, внук главного героя «Слова о полку Игоре- ве»!'7. Удивляет, что исследователь преподносит принятое им решение как свое собственное открытие, развившее «интуитивную догадку Львовского историка XIX в. Д. И. Зубрицкого»88.

В последнее время предложено новое решение этого трудного вопроса: загадочный Изяслав Галицко-Волынской летописи - это один из трех сыновей Мстислава Удалого, так же, как и Даниил имевший права на галицкий стол89. Такое решение имеет свои преимущества: оно не противоречит показаниям позднейших летописей, восходящих к Новгородско-Софийскому своду 30-х годов XV в., именующих данного князя Изяславом Мстиславичем9".

Однако отождествление Изяслава с одним из сыновей Мстислава Удалого, равно как и признание его сыном погибшего в битве на Калке киевского князя Мстислава Романовича имеет и свою слабую сторону. В одном из сообщений Галицко-Волынской летописи этот князь именуется Изяславом Новгородским: весной 1238 г. Даниил «возведе на Кондрата Литвоу Минъдовга, Изяслава Новгородьского»9’. По расчетам исследователей, «Изяславом Новгородским» мог быть тогда только новгород-северский князь Изяслав Владимирович, и этот факт для многих является решающим при установлении личности князя Изяслава как представителя младшей ветви черниговских Ольгови- чейм. Возможно, впрочем, что под 1238 г. в летописи речь идет о каком-то другом князе, как полагают некоторые исследователи1698. Так или иначе, версия, по которой Изяслава следует считать одним из сыновей Мстислава Удалого, представляется нам наиболее правдоподобной.

Изяслав, вероятно, сам имевший виды на галицкий стол, был для Романовичей союзником ненадежным и в критическую минуту повернул оружие против позвавшего его Даниила: «Изяславъ же льсть створи и веле воевати землю Даниловоу, и взяша Тихомль и возвратишася»90. Подробности этого конфликта придворный повествователь по обыкновению скрывает. Возможно, первоначальный летописный текст здесь подвергся позднейшей правке, вследствие чего в нем возникли очевидные грамматические и смысловые несоответствия.

Прежде всего, нарушена связь между формами числа подлежащего и сказуемого в предложении: Изяслав, очевидно, не являлся единственным участником инцидента, поскольку о таковых говорится во множественном числе («взяша», «возвратишася»), к тому же Изяслав в приведенном сообщении выступает не столько сам по себе, сколько в роли организатора и руководителя неких неназванных сил, которым он «веле воевати землю Даниловоу». Более чем странным и несоответствующим логике повествования является дальнейшее поведение Изяслава и его поспешников. Совершив враждебную Романовичу вылазку, они парадоксальным образом «возвратишася» в лагерь Даниила, и окончательно покинули его, только когда волынский князь решился начать поход на Галич: на военном совете под Бужском, читаем ниже, с Даниилом остаются его брат Василько и белзский князь Александр, «Володимеръ же, и Котянь, и Изяславъ воротишася»у?.

Все это говорит о более сложном и драматическом характере реальных испытаний, постигших Романовичей, об истинном значении которых можно только догадываться. Неспроста свой скупой и сдержанный рассказ княжеский летописец сопровождает полным внутреннего напряжения восклицанием, ставшим одной из самых ярких и выразительных его сентенций: «О лесть зла есть, - якоже Омиръ (Гомер. -А. М.) пишеть, - до обличеня сладка, обличена же зла есть. Кто в ней ходить, конець золъ прииметь. О злее зла зло есть!»9'4. Как замечает Н. Ф. Котляр, «галицкий автор умело поддерживает высокое напряжение своего рассказа, придавая особое значение рядовому в сущности эпизоду политической жизни Южной Руси эпохи раздробленности»1699. Думается, дело здесь не только в литературном мастерстве древнего книжника. Едва ли рядовое и малозначительное происшествие могло бы вызвать в нем столь живую и эмоциональную реакцию.

Узнав о замешательстве в стане противников, первыми боевые действия начали королевич Андрей и воевода Дианиш. Летом 1233 г. их войска перешли галицко-волынскую границу и подступили к Перемылю, хорошо укрепленному городу, стоявшему на пути между Галичем и Владимиром-Волынским1700. Возле моста через реку Стырь их уже поджидали рати волынского и киевского князей. И «бишася о мостъ со Володимеромъ и Даниломъ, и отъбившися имъ. Оугре же во- ротишася к Галичю и порокы пометаша»1701. Новое поражение королевича прибавило уверенности Даниилу настолько, что он решил тотчас идти на Галич, даже несмотря на то, что почти все союзники оставили его, опасаясь, видимо, чрезмерного усиления владимирского князя1702. Собравшись около Бужска с Васильком и Александром, Даниил отпра- вился в свой новый поход. *

* *

Дальнейшие события заслуживают самого внимательного рассмотрения. Летопись извещает, что как только Романович ступил на галиц- кую землю, «сретоша и болшаа половина Галича: Доброславь и Глебъ, инии бояре мнози. И, пришедъ, ста на березе Днестра, и прия землю Галичьскоую, и розда городы бояромъ и воеводамъ»10'. И вновь княжеский бытописатель озадачивает своих читателей новым неожиданным и необъяснимым поворотом. Что же произошло тогда в Галиче, что так легко позволило волынскому князю «прияти» Галицкую землю? М. С. Грушевский объяснял все случившееся тем, что «среди галицкого боярства появилось полезное для Даниила движение и раздвоение: в то время как одни во главе с Судиславом продолжали стоять за Угров, значительная часть бояр отвернулась от Угров и начала переходить к Даниилу. К сожалению, - продолжает историк, - летопись не объясняет причин этого интересного явления; кажется, что их нужно искать в личных отношениях боярских предводителей: я бы высказал предположение, что собственно выступление на первый план Доброслава, доселе неизвестного среди боярских предводителей, и его эмуляция с Судиславом могли быть причиной этого раздвоения»им. В. Т. Пашуто видит дело иначе: Даниил решил идти на Галич, «так как, видимо, поддерживал связи с галицким посадом. Он подступил к Галичу, и “сретоша и болшая половина Галича”, т. е. посад, а также часть бояр - Доброслав Судьич, Глеб Зеремеевич и “инии бояре мнози”. Это были новые руководители боярства, решившие, как показали события, изменить открыто провенгерскую политику, проводником которой был Су- дислав Бернатович»’"3.

При всех различиях исследователи сходятся в одном - Даниил имел дело с какими-то новыми галицкими предводителями, отказавшимися подчиняться королевичу Андрею и боярину Судиславу. Историки в один голос утверждают, что то были галицкие бояре, прибывшие к Даниилу прямо из Галича1703 и приведшие с собой большую половину его жителей. Как пишет Н. Ф. Котляр: «Какие-то бояре, можно думать, выбрались из обложенной Даниилом цитадели Галича и перебежали к нему, а другие, оставшиеся с королевичем, попытались помешать им... Как и в Новгороде Великом, в Галиче существовало несколько боярских партий»1704. Простой же народ все то время, пока в Галицкой земле «сидел венгерский марионеточный король», а «иноземные и местные бояре управляли краем жестоко и несправедливо», «стонал под властью больших и малых панов»ш и, следовательно, видел в Романовиче своего избавителя.

Мы не можем согласиться с подобными трактовками. Из показаний источника следует, что Доброслав и Глеб с прочими боярами встретили Даниила в самом начале его похода, еще до того, как он приблизился к Галичу и «ста на березе Днестра». Причем Глеб Зеремеевич, как сказано в летописи, перешел на сторону Романовичей еще раньше, - об этом говорится особо в начале статьи 6742 г.: «Истоупи (отстоупи, по Хлеби. и Погод, сп. - А. М.) Глебъ Зеремеевичь от королевича к Данилови»’09. По подсчетам М. С. Грушевского, этот переход состоялся весной 1233 г.1705, т. е. за несколько месяцев до похода на Галич, значит, ни о каком бегстве из «обложенной Даниилом цитадели Галича» говорить не приходится. Также нет оснований утверждать, будто на сторону Романовича перешел галицкий посад, т. е. простой галицкий люд, изнывавший под гнетом иноземцев. Ничего подобного на самом деле не произошло. Наоборот, Галич и его жители до конца сохраняли верность королевичу и ни за что не соглашались покориться пришельцу с Волыни. Девять недель они стойко держали оборону, при этом сами «изнемогахоу гладомь в граде»1706. Галичане даже собирались провести вооруженную вылазку против непрошеного князя и захватить если не его самого, то, по крайней мере, тех, кто встал на его сторону: «Гали-

119

чани же доумахоу яти Галичане же, выехаша по Даниле» . И только внезапная смерть Андрея заставила их сложить оружие" '.

Чем другим, если не твердой решимостью галицких жителей защищать своего королевича и не отдать город врагу, можно объяснить упорство, с каким они отбивались от Даниила? Не венгерский гарнизон и не враждебные Романовичам бояре, а сами «галичане», как следует из летописного сообщения, являются главными участниками происходящего: «Галичани же доумахоу...», «Галичани же выехаша...», «по- слаша Галичане...». Что же касается венгров, то хотя король Андрей II в конце августа 1233 г. и предпринял попытку организовать поход на Галич в помощь сыну, но по каким-то причинам не смог довести до конца начатого дела"4. В городе, таким образом, оставался лишь разбитый под Перемылем отряд Дианиша, никак не проявивший себя в боевых действиях. А из бояр, заведомых противников Даниила, в осажденном Галиче не видно никого, кроме Судислава: не случайно он один покидает город после капитуляции1 ь.

Где же в таком случае прошелся раскол среди галицких жителей, о котором говорит нам летопись? Из кого состояла «болшаа половина Галича», принявшая вслед за своими боярами сторону владимирского князя? Нам думается, что размежевание происходило по линии отношений стольного Галича с его мятежными «пригородами». Разлад между ними уже давно стал реальностью, что не ускользнуло от внимания исследователей. В 20 - 30-е годы ХШ в. Галич фактически утратил контроль над Понизьем и «горной страной Перемышльской»1707. Этот список, вероятно, можно было бы продолжить. Во всяком случае, мы видели, что когда Даниил в предыдущий раз (1230 г.) водил войска на Галич, то собрал под свои знамена «землю Галичкоую» - «от Боброкы доже и до рекы Оушице и Проута»1708.

Обратим внимание на совпадение ряда деталей походов 1230 и 1233 гг. И в первом и во втором случае в них участвовали только волынские князья: помимо самих Романовичей - Владимир Ингваревич или Александр Всеволодович, союзники же из других земель оставались в стороне. Днестровская столица оказывала им самое упорное сопротивление: Галич «затворялся», и брать его приходилось силой. При этом сопротивлялись Даниилу не только венгры, но и сами галичане, городская община во главе с боярином Судиславом. Более того, именно галичанам, как показывает летопись, принадлежала ведущая роль: в рассказе о событиях 1230 г. они фигурируют на первом месте в формуле «Галичане и Оугры», в описании же событий 1233 г. «Оуграм» вообще не нашлось места. Невзирая на значительный перевес сил противника, жители Галича сражаются до конца: устраивают боевые вылазки, поджигают мост через Днестр, терпят голод и лишения и, только «изнемогшись» в неравной борьбе, покоряются силе.

Свою борьбу галичане ведут в гордом одиночестве. «Пригороды», «Галицкая земля» переходят на сторону их врагов и сверх того принимают непосредственное участие в войне со «старшим городом». В 1230 г. то была «земля Галичкая» от Боброки до Ушицы и Прута во главе, как выражается летописец, «со всими бояры Галичкыми»т. Последними, таким образом, источник именует не собственно галицких, «столичных» бояр (они, разумеется, оставались в стольном городе и возглавляли его оборону), а бояр Галицкой земли, «пригородов», взявших сторону Даниила. Следовательно, понятие «галицкие бояре» (а также более общее по значению - «галичане») в равной степени распространялись как на жителей «старшего города», так и тянувшей к нему земли-волости1709. Жители столицы и всей земли традиционно мыслились на Руси как единое целое, как тождественные воспринимались понятия «город» и «земля». Сказанное нашло выражение в известной формуле Русской Правды: «А и своего города в чюжю землю свода нетуть»1710.

Историки давно обратили внимание на данную закономерность. «Где город, там Земля; где Земля, там город», - лаконично формулирует свой вывод Н. И. Костомаров1711. Более обстоятельно высказывается по этому вопросу В. Б. Пассек: под словом «город» в летописях нередко разумеется «целая страна, область, со всеми ее деревнями, селами и городами, бывшими под защитой главного или стольного города», по нятие города «поглощало в себе понятие целой страны»1712. К аналогичному решению приходит и.Д. Я. Самоквасов, автор первого в отечественной историографии монографического исследования о древнерусских городах: город на Руси отождествлялся с территорией, «занятой известным племенем или общиной..., со всеми посадами, городами, пригородами, селами и починками, на ней находящимися»1713. Не все исследователи, надо сказать, в равной мере разделяли такие взгляды, но даже те, кто, подобно С. В. Юшкову, отрицал существование на Руси «городовых волостей», признавали: «Территориальный округ, тянувший к городу, так тесно с ним связан, что когда говорят о передаче города, то это означает и передачу всей городской округи. Город без окружающих его земель в этот период не мыслится»1714.

Современные ученые подтверждают правоту высказанных ранее положений, также указывая, что «главный город не мыслился без “области”, “волости”, т. е. без пригородов и сел. “Город и волость” - стандартное терминологическое сращение древнерусских источников... Действительно, факты показывают, что город и волость находились в единстве друг с другом, составляя одно территориальное целое»1715. С особой выразительностью это единство земли и города проявлялось во взаимоотношениях с внешним миром, будь то соседняя волость или пришедший из других краев князь. В таких случаях сказать «Киев», «Новгород» или «Галич» зачастую значило то же самое, что сказать «Киевская земля (волость)», «Новгородская» или «Галицкая». И когда летописец, выражающий позицию волынского князя, говорит, что осенью 1233 г. его патрона «сретоша болшаа половина Галича», это значит, что сторону Даниила тогда, как и тремя годами раньше, приняла большая часть жителей Галицкой земли, но не самого Галича.

Этот вывод подтверждается всем ходом событий, излагаемых летописью. Перебежчики встречают Даниила, еще когда он только переступил гапицко-волынскую границу и вместе с ним идут дальше на Галич. Из самого же Г алича, напротив, к волынскому князю никто не бежит - ни с «посада», ни из «цитадели». Да и сам побег этот был бы весьма затруднителен, поскольку Даниил стоял с войском на противо положном берегу Днестра и ждал, пока станет лед12й, - очевидно, галичане, как и три года назад, уничтожили переправу.

Еще одно важное наблюдение: с помощью своих новых союзников, встречавших его на границе и представленных летописцем как «бол- шаа половина Галича», Даниил «прия землю Гапичьскоую»1716. Сам же Галич еще продолжал оказывать сопротивление. Выражение «прияти» (в отличие от «взяти») говорит, скорее, о мирном характере принятия власти, добровольном переходе земли под руку нового князя. Следовательно, в данном случае понятия «болшаа половина Галича» и «земля Г аличьская» (но без самого Г алича) совпадают по смыслу.

Приняв под свою власть Галицкую землю, Даниил «розда городы бояромъ и воеводамъ»1717. В числе последних, очевидно, были и те «бояре мнози», что во главе с Доброславом и Глебом переметнулись к волынскому князю1718. Попробуем присмотреться к ним повнимательней. Историки, как мы видели, называют их «новыми руководителями боярства». Строго говоря, это относится только к Доброславу, действительно ранее неизвестному среди боярских предводителей. Зато мы хорошо знаем его напарника, Глеба Зеремеевича: судьба этого боярина прослеживается в летописи на протяжении не одного десятилетия, несколько раз мы видели его в Галиче, где он, бывало, играл весьма заметную политическую роль1'0. Однако своими корнями боярин, насколько удается судить, с Галичем связан не был, и может быть поэтому не задерживался надолго в стольном граде. Впервые Глеб заявляет о себе как воевода пересопницкого князя Мстислава Немого1'1; затем, появившись в Галиче, он вместе с Даниилом уходит в Понизье1'2, а еще через несколько лет вновь оставляет Галич и вместе с Мстиславом Удалым едет в Торческ1''. Напрашивается вывод, что, не имея непосредственной связи с галицкой общиной, этот боярин появлялся в городе только вместе с князьями, которым служил, и вместе с ними же покидал его.

В войсках королевича Андрея летописец ставит Глеба Зеремеевича рядом с таинственными болоховскими князьями: «...бе бо с королеви- чемь Олександръ и Глебъ Зеремиевич, инии князи Болоховьсции и Оугоръ множество»1'4. Историки, как мы видели, обращают внимание на связь этого боярина с Болоховской землей или Восточной Волынью1'3. Более корректным представляется другое мнение, что Глеб, вероятно, не принадлежал к числу собственно галицких бояр1’6. Мы бы сказали, что он был больше связан не со стольным градом, а с землей, с какой-то восточной ее окраиной. Скорее всего, таким же предводителем одной из местных общин Галицкой земли был стоящий рядом с Глебом Доброслав. И именно по этой причине он никогда прежде не был отмечен летописцем среди галицких бояр, хотя по своему положению, надо думать, превосходил Глеба, так как в сообщении источника имя Доброслава значится первым.

Если наши предположения верны, то вступившего в Галицкую землю Даниила встречали бояре, являвшиеся предводителями местных общин, «пригородов», отложившихся от стольного города. Нечто подобное уже случалось в истории Галицкой земли: в 40-х годах XII в. князь Владимирко Володаревич, чтобы подчинить Галич, привлек на свою сторону воинские силы части галицких «пригородов»1'7. Тогда волостная структура земли переживала процесс перестройки, связанный с укреплением господствующих позиций Г алича, и многие старые городские центры не желали мириться со скромной ролью галицких «пригородов»1'8. Схожие процессы происходили и накануне татаро- монгольского завоевания, но теперь они, наоборот, были связаны с утратой Галичем былого могущества.

Умело играя на внутриволостных противоречиях, волынский князь с легкостью «приял» Галицкую землю, «большую половину Галича», и только жители днестровской столицы - «галичане» - оказали ему упорное сопротивление. «Бросается в глаза, - пишет Н. Ф. Котляр, - несоответствие подробного и эмоционального рассказа о подготовке штурма Птича краткой и невыразительной констатации факта утверждения Даниила на отцовском столе»; в летописном сообщении, «как не удивительно, даже не упомянуто, что князь вошел-таки в Галич. Лишь из дальнейшего рассказа книжника узнаем об этом»1’9. Нам представляется, что причиной тому являлось реальное несоответствие, можно сказать, противоположность отношения к Романовичу жителей земли, части галицких «пригородов», с одной стороны, и жителей самого Г алича - с другой. Летописец восторженно повествует о триумфальном шествии своего героя по Галицкой земле и предпочитает не распространяться об обстоятельствах его вокняжения в Галиче. Антагонизм «галичан» - жителей земли и «галичан» - жителей столицы, доходящий до вооруженных столкновений - факт, отчетливо засвидетельствованный источником: «Галичани же доумахоу яти Галичани же, выехаша по Даниле».

Нужно заметить, что Галицкая земля в данном отношении не представляла какого-либо исключения. В конце XII - начале ХШ вв. все земли-волости Древней Руси в той или иной мере испытывали подобные противоречияы". Усиливающиеся «пригороды» начинали тяготиться зависимостью от «старшего города», стремились обзавестись собственными князьями, оказывали военную поддержку определенным претендентам на главный княжеский стол с тем, чтобы извлечь политические выгоды для себя. - Все это мы лучше видим на примере Киевской земли, где часть «пригородов» стояла за Ольговичей, другая - за Мономаховичей, а сам Киев все более и более терял политическое значение и вскоре утратил свою ведущую роль в «Русской земле». В итоге было нарушено территориальное единство и целостность Киевщины: земля распалась на несколько волостей, что окончательно подорвало ее силы в военном и политическом отношении1719.

ifc sj«

Ослабленная многочисленными внутри- и внешнеполитическими противоречиями, Галицкая земля к середине ХШв. фактически распалась на несколько особых волостей, готовых отстаивать свою самостоятельность в вооруженной борьбе с пошатнувшейся «метрополией». Таким положением активно пользовались многочисленные претенденты на галицкий стол, делая ставку на поддержку тех или иных мятежных галицких «пригородов». Мстислава Удалого поддерживало Пони- зье, королевича Андрея - «горная страна Перемышльская» и Болохов- ская земля, кроме того, он имел прочные позиции в самом Галиче1720, Даниила Романовича - опять же Понизье и еще какая-то часть галицких «пригородов» в пределах, по выражению летописца, от Боброка до Ушицы и Прута.

Река Боброк (иначе Бобрка, Боберка, Бебрка), один из притоков Днестра1721', протекает в непосредственной близости от Звенигорода; впоследствии село Звенигород (которым стал древнерусский город) административно входило в состав Боброцкого повета1722, - название реки, надо думать, могло ассоциироваться с местностью, на которой стоял город. Сюда, к Звенигороду, как мы уже знаем, вела прямая дорога от Плеснеска, предусмотрительно захваченного Даниилом. Пройти дальше к Галичу, миновав Звенигород, было невозможно. Последний стоял на возвышенном месте среди сильно заболоченной низины, непроходимой для войск противника; мощные укрепления и выгодный рельеф местности делали его практически неприступным1723". Легкость, с которой Даниил преодолел эту преграду и тот факт, что своих сторонников в Галицкой земле он обрел, начиная от реки Боброка, заставляют думать, что звенигородцы добровольно приняли сторону ВОЛЫНСКОГО князя в его борьбе за Галич.

Известно, что Галич и Звенигород - давние соперники. Последний принадлежал к числу древнейших городских центров Червонной Руси1724, где собственный княжеский стол существовал задолго до галицкого. Еще в 1086 г., когда владимир-волынский князь Ярополк Изяславич начал войну с мятежными Ростиславичами, самовольно обосновавшимися в Поднестровье, то «иде Звенигороду»1725. Это дает историкам право предполагать существование в Звенигороде особого княжения, принадлежащего, видимо, одному из братьев Ростиславичей - Володарю1726. К такому же выводу склоняют и данные археологических исследований, согласно которым звенигородский детинец был сооружен во второй половине XI в.1727 В нем обнаружены фундаменты княжеского дворца и трехнефного храма с усыпальницей, а среди погребений древнерусского времени открыты несколько в каменных ящиках и саркофагах1728.

В первой половине XII в. княжеский стол в Звенигороде также не пустовал: его поочередно занимали Владимирко Володаревич1729 и Иван Ростиславич1730. Примечателен такой факт: умирающий Володарь Ростиславич отдал звенигородский стол своему старшему сыну - Владимирко, тогда как Перемышль (еще один древнейший центр будущей Галицкой земли) достался младшему - Ростиславу1731’’. Подобный раздел свидетельствует о некоем приоритете Звенигорода. К тому же звенигородский князь проводил в этот период активную наступательную политику, превосходя своей мобильностью всех прочих потомков Ростиславичей, княживших в Перемышле и Теребовле. Опираясь на военную организацию звенигородской общины, Владимирко повел борьбу за подчинение соседних волостей, первым делом пытаясь взять под свою власть Перемышль1732. В конце концов это ему удалось1733, а в 1141 г. бывший звенигородский князь «прия» еще и Галич, «седе во обою волостью, княжа в Галичи»150

Едва ли успех Владимирко зависел только от его личных качеств - «предприимчивости» и нежелания «удовлетвориться скромным звенигородским столом»1734. В своих начинаниях князь «опирался на звенигородскую общину, которая при благоприятном обороте дела возвела бы своего ставленника на перемышльский стол»1735. Когда же это случилось, Владимирко, продолжавший ту же политику и далее, по- видимому, получил возможность опереться еще и на силы перемышлян. Поэтому, как полагает Т. В. Беликова, «перемещение столицы из Перемышля в Галич... несло в себе, в первое время, распространение влияния перемышльской общины на галичан»1736, не только, впрочем, перемышльской, но и звенигородской.

Звенигород к середине XII в. был «городом с сильными вечевыми традициями»1737, местное вече заявляет о себе раньше, чем во всех остальных городах бассейна Днестра и Сана1738. Этот факт нельзя оставлять без должного внимания, ибо он свидетельствует, что Звенигород в социально-политическом отношении принадлежал к числу наиболее развитых городских центров Юго-Западной Руси. Об этом говорят и данные археологии. В ХП - XIII вв. площадь укрепленного города достигала 13 га, не считая нескольких открытых пригородных селищ- посадов1739. Для сравнения, площадь городской территории Перемышля составляла 8 га, а древнее теребовльское городище не достигало и

і га .

Звенигород плохо усваивал роль галицкого «пригорода», стремясь, как и Перемышль, к более самостоятельному положению. В 1146 г. во время вторжения войск киевского князя Всеволода Ольговича звениго- родцы отказались стоять за Галич, собрались на вече и хотели сдать город; положение тогда спас «Володимира моужь», воевода Иван Хал- деевич, сумевший повлиять на настроение горожан16'. В начале ХШв. звенигородцы вновь обзавелись собственным княжением; в 1206 г. здесь вокняжился Роман Игоревич1740. Прошло около года, и звенигородцы во главе со своим князем Романом начали воевать с Галичем в союзе с венграми. Летопись говорит об этом так: «...мятежь бысть межи братома Володимеромъ и Романомъ. Романъ же еха во Оугры (и поем оугры, добавлено по Хлебы, и Погод, сп. - А. М.), и бися с братомъ.

и, победи, взя Галичь. А Володимеръ бежа во Поутивль»1741.

Выступить против старшего брата и победить Роман мог только при условии решительной и твердой поддержки жителей Звенигорода. По сути дела, звенигородцы второй раз за историю своих отношений с Галичем смогли добиться утверждения собственного ставленника на галицком столе. Когда же галичане, призвав на помощь поляков и венгров, восстали против Игоревичей, и вся Галицкая земля приняла сторону Даниила, одни только звенигородцы не пожелали выдать своего князя и подчиниться галицким воеводам. Об остроте и ожесточенности конфликта свидетельствует летопись: «Звенигородцемь же люте борющемся имъ с ними и не поущающимъ ко градоу ни ко острож- нымъ вратомъ»1742. Только после того, как Роман Игоревич попал в плен, они прекратили сопротивление1743. Видимо, этим настроениям общины отвечало произведенное Мстиславом Удалым назначение в Звенигород в качестве особого правителя Судислава Бернатовича1744 В данном отношении город встал в один ряд с Перемышлем, отданным в управление венгерскому королевичу1745". Но все эти уступки не удовлетворили главного - растущего стремления общины к самостоятельности, происходящего на фоне неумолимого ослабления Галича. Отсюда проистекает готовность «пригорода» поддерживать силы, враждебные галицкой общине.

Звенигородцы, как показывают события начала 30-х годов, сделали ставку на волынских князей и, прежде всего, на Даниила. Здесь позиции его были явно прочнее, чем в Галиче. Не случайно в 1232 г., когда поход на Галич начал венгерский король Андрей II с сыновьями, Даниил предпочел дожидаться его не в Галиче, а у Голых Гор1746, ближайшем к Звенигороду пригодном для битвы месте1'2. Союзнические отношения Даниила со звенигородцами и, вероятно, жителями некоторых других галицких «пригородов» объясняют нам, почему этот князь на пороге Галицкой земли отказался от помощи киевского князя Владимира Рюриковича, а также половцев17'. Не сделай этого, волынский князь наверняка оттолкнул бы немалую часть своих сторонников в Галицкой земле, рискуя выглядеть в их глазах обычным завоевателем. *

* *

Подведем некоторые итоги. Вопреки распространенному мнению, мы приходим к выводу, что правление венгерского королевича Андрея в Галиче опиралось на достаточно прочную поддержку городской общины. Не только галицкие бояре, приверженцы мнимой провенгерской партии, но и все галичане в массе своей отдавали предпочтение этому правителю, в особенности же перед лицом настойчивых попыток княжившего в соседней Волыни Даниила Романовича во что бы то ни стало вернуть свою галицкую «пол-отчину». Не только венгерский гарнизон и дружины «изменников»-бояр, но и галицкие полки принимают участие в военных действиях Андрея, предпринятых против Даниила и его союзников, участвуя в походах на Киев и на Волынь. Именно галичане, несмотря на крайне неблагоприятную для них обстановку (неравенство сил, измену части галицких «пригородов», лишения и голод), ведут самоотверженную борьбу за своего королевича и девять недель отбиваются от войск Даниила, осаждавших город; только внезапная смерть Андрея вынуждает «изнемогших» горожан капитулировать.

Борьба за Галич происходит на фоне обострения внутриволостных противоречий. Фактически Галицкая земля утрачивает политическое единство: значительная часть «пригородов» выходит из подчинения столице и вступает с ней в открытую вооруженную борьбу. Среди них особо стоит отметить сепаратистские настроения звенигородцев и обитателей Понизья; но этим, судя по всему, круг галицких «мятежников» не ограничивался. В целом они составляли весьма многочисленную и грозную силу, - недаром летописец называет их «большей половиной Галича», давая понять, что жители собственно Галича остались в меньшинстве. В то время как община стольного города насмерть стояла за королевича Андрея, «пригороды» во главе со своими боярами добровольно перешли под руку Даниила, что дало ему решающий перевес и позволило сломить сопротивление галичан.

Однако победа, добытая такой ценой, не приблизила Романовича к желанной цели, она означала лишь начало нового витка изнурительной и бесперспективной борьбы. Чтобы прочно обосноваться на галицком столе, необходимо было наладить и поддерживать добрые отношения с общиной, привыкшей решать судьбу княжеского стола «на всей своей

началом похода на Галич. воле», расположить к себе галичан и в том числе авторитетных общественных лидеров - бояр, чего никак не удавалось властному и честолюбивому Даниилу. Накопив силы, галичане вновь выступили против неугодного правителя.