КРИЗИС ДУХОВНОСТИ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ ( ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

Для исследователя, ограничивающего сферу духовности общественным сознанием, бездуховность неизбежно будет выглядеть как совокупность различных неблагоприятных тенденций и состояний общественного сознания, как-то: усиление нигилистических, шовинистических и расистских настроений, падение престижа знаний, засилие массовой культуры и тому подобное; индивидуальная бездуховность проявляется в этом случае как зараженность отдельных людей — в большей или меньшей степени — этими общественными по своей природе продуктами. Кризис духовности при таком подходе локализован в социокультурной зоне и является следствием упадка сложившихся центров духовного опыта. Именно в таком социокультурном контексте философия жизни и экзистенциализм разрабатывали проблему кризиса европейской духовности. Поскольку же исходным пунктом всякой культуры является признание высших надындивидуальных целей, смыслов и ценностей бытия, утрата этих последних современной культурой закономерно привела к нигилизму, концептуально выражающему и закрепляющему кризис духовности.

Еще древнегреческие философы открыли, что культурная, политическая и социальная сферы не могут обеспечить пространство для развертывания высших духовных возможностей человека; для этого необходимы высшие ценности: истина как Благо, Бог как первопринцип, вера в абсолютную суть вещей и тому подобное. И до тех пор пока эти ценности являются неотторжи- мыми от ежедневной жизни, никакие частные изъяны социальной и культурной жизни не могут вызвать кризиса духовности и выражающих его нигилистических настроений. Кризис духовности, таким образом, порождается комплексной причиной, включающей в себя три момента: теологический, проявляющийся в утрате религиозного чувства, метафизический, связанный с девальвацией абсолютных ценностей, и культурологический, выражающийся в общей дезорганизации жизни и потере человеком смысложизненных ориентиров.

Парадоксальность ситуации, в которой оказался современный человек, состоит в том, что духовный кризис возникает и развивается на фоне резкого улучшения условий жизни людей. Причиной этого улучшения является технизация всех сторон общественной жизни, а также «прогрессивное образование людей»; первая приводит к росту всех форм отчуждения и деморализации общества, вторая — к патологической привязанности человека к культурной среде, идеально приспособленной для удовлетворения его желаний и потребностей, которые растут, вытесняя цели и замещая смыслы.

Однако, не будучи сущностно самодостаточным существом, человек обманулся своей функциональной самодостаточностью и, замкнувшись в себе самом, отгородился от Духа, от его живительного источника290. Кризис духовности является, таким образом, результатом катастрофической утраты духовных переживаний, омертвления духа, так буквально отражаемого термином «бездуховность». На фоне практического отсутствия живого духовного опыта информационная переполненость человека и общества выглядит особенно удручающей.

Как это ни парадоксально, к бездуховности приводит в конечном счете развитие творческих сил человека, когда они перестают подкрепляться духовным, нравственным началом и вследствие этого превращаются в самоцель его жизни. В ранние эпохи, несмотря на скованность творческого человеческого потенциала, именно духовное начало наполняло высшим смыслом жизнь избранных и выступало организующей и упорядочивающей основой для всех прочих. Предпосылки утраты духом интег- ративной функции человеческого существования сложились в Новое время, когда после эпохи Средневековья «человек пошел путем автономии разных сфер творческой человеческой активности... В века новой истории... все сферы культуры и общественной жизни начали жить и развиваться лишь по собственному закону, не подчиняясь никакому духовному центру... Политика, экономика, наука, техника, национальность и пр. не хотят знать никакого нравственного закона, никакого духовного начала, стоящего выше их сферы. Основным и роковым в судьбе европейского человека было то, что автономия разных сфер его активности не была автономией самого человека как целостного существа... Человек делался все более и более рабом автономных сфер; они не подчинены человеческому духу»291. В этой ситуации отдельное и частичное — политические системы, экономика, техника, формы общественного разделения труда — в качестве факторов организации и рационализации общественной жизни начинают претендовать на тотальность и целостность. Однако тотальная рационализация мира оказалась мифом, и индивидуальное сознание, исчерпав мыслительные средства в попытке «расколдовать» мир, пришло к выводу об абсурдности и бессмысленности бытия. Бездуховность, следовательно, имеет более глубокие корни, нежели испорченность нравов, политическая реакция или экономический и культурный упадок. Более того, ее основы закладываются как раз в эпохи высшего расцвета культуры.

Если понимать духовность как сопряженность человека с Духом, придется признать, что для современного человека вследствие крайней скудости живого духовного опыта характерна неразвитость индивидуального духа, при которой весь он сосредоточен на интеллектуальной деятельности, ибо только на это и хватает его силы. В нравственном отношении эта неразвитость выражается в отождествлении себя исключительно с внешним человеком, узко ориентированным на социальную среду и огра- ничивающим себя ее нормами и ценностями, ибо никаких других ценностей он не признает. Его совесть может быть обостренно, до болезненности чувствительна к ситуациям, связанным с социальной жизнью, то есть с посюсторонним бытием человека, но не способна усмотреть за ними никакого духовного смысла.

Между тем подлинная духовность — категория не моральная, а нравственная. Она обращена к внутренним, субъективным чувствам и переживаниям человека. Не возводя нравственные принципы в закон, она полагается в решении нравственных и смысложизненных проблем на духовный опыт Богопознания, восхождения к Богу и в качестве абсолютных ориентиров полагается на духовный опыт людей, достигших высшей формы духовности — святости, состояния, в котором внутренний, духовный человек полностью подчинил себе внешнего — социального, земного человека. Поскольку такой опыт всегда конкретен, он, в отличие от абстрактного морального принципа, не может быть использован для оправдания всего и вся. Духовный человек в своей устремленности к Духу видит и знает духом, часто вопреки обычной логике и привычным представлениям. Его совесть легко смиряется с внешней, социальной или личной, несправедливостью, для нее не очень существенны внешние добродетели (в отличие от помыслов); он обостренно реагирует как раз на то, к чему внешний человек совершенно не причастен, например на первородный грех, тогда как с точки зрения внешнего человека нет ничего нелепее этой идеи.

Решение вопроса о сущности любого феномена возможно только при условии изучения его развитых форм. Высшие формы — ключ к анализу низших, а не наоборот. Бесполезно, например, пытаться сделать выводы о строении человека на основе изучения высших приматов, так же как бесполезно изучать феномен телесности на примере ангельского бытия только на том основании, что ангелам, как сотворенным сущностям, присуща утонченная (по сравнению с человеческой) телесность. И если мы, зная о том, что соматизм был сущностной чертой античного мировоззрения292, что именно в древнегреческом мышлении телесность была возведена в высший принцип и вылилась в буквальное, скульптурное оформление, вдруг пренебрежем этим фактом и обратимся с целью исследования феномена телесности к ангелологии, которая имеет дело с телесностью как относительным свойством, буквально исчезающим из нашего человеческого измерения4, — можем ли мы рассчитывать усмотреть за этим феноменом что-то существенное?

Так же дело обстоит и с духовностью, когда мы отказываемся от исследования ее высших рафинированных форм и остаемся в пределах мира человеческого сознания — индивидуального и общественного. Проявляется ли как-то на этом уровне духовность? Безусловно, поскольку сознание есть дух. Но субъективный дух представляет собой минимум духа, и духовность здесь неустойчива, ис- чезающа, она постоянно грозит обесцениться и реально обесценивается, если не «обеспечена» абсолютной духовной ценностью.

Чтобы учение о духовности стало плодоносным, оно должно быть укоренено в подходящей почве. Этой почвой является религиозное сознание. Без этого источника, этой опоры о духовности можно сказать лишь самые банальные вещи. Только религиозное сознание знает, что есть дух; сознание нерелигиозное знает в качестве духа лишь самого себя — сознание как мыследе- ятельность, как способность оперировать коллективными и индивидуальными мыслеформами. В деле раскрытия интеллектуальной, моральной и эстетической сторон человеческого духа рациональное познание сделало очень много, эти достижения неоспоримы, и мы постарались их показать. Но одновременно, надеемся, нам удалось обозначить ограниченность интеллектуализма в исследовании духовности, ибо последняя жива только в условиях религиозной веры, утрата которой неминуемо приводит к бездуховности.

Европейский процесс секуляризации, состоящий в освобождении различных областей духовной жизни от церковного влияния, был весьма неоднозначным по своим последствиям. Обособление и автономизация духовных творческих сил были одновременно и отрывом их от власти духа как нравственного начала, что положило начало высокомерию человеческого интеллекта. Гордыня разума заключается не в его претензиях на расширение сферы своего действия (эти претензии обоснованны и уместны), но в том, что истинные, высшие цели человеческого существования — святость, «обожение», слияние с Богом— подменяются целями частными, сиюминутными; в том, что из средства разум желает превратиться в цель. Грань, за которой познание переходит в мудрствование и высокоумие, кладет начало деградации духовности.

Обращение к проблеме духовности открывает новые грани отношения между мистицизмом и сциентизмом. Наука при всей своей эффективности не в силах утолить страсть человека к познанию тайн бытия и самого себя. Осознание этого обстоятельства привело в ХХ веке к ломке сложившихся мировозренческих установок и попыткам выйти за рамки традиционного противостояния научного и вненаучного, в том числе религиозного, знания. В этой связи необходимо высказать предостережение против развернувшейся в последнее время пропаганды широкого мировоззренческого плюрализма, призывающей признать одинаковый статус за наукой, с одной стороны, и паранаукой, оккультными и религиозными учениями — с другой. Эти призывы не выглядят убедительными: устранение демаркационной линии между наукой и религией, наукой и мистикой несет реальную угрозу культуре, ибо возникшая в результате такого смешения синкретическая форма станет разрушением как науки, так и религии, что приведет к дальнейшему упадку религиозности, вследствие чего бездуховность может приобрести необратимый характер.