Кристина ди Стефано

Для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого жизненного процесса.

К. Маркс, Ф.Энгельс. Немецкая идеология

Личное введение: Исповедь бывшего марксиста

Я хочу начать с личного замечания, с выражения благодарности мыслителю, которого я собираюсь критиковать в данном эссе. Как и многие другие студенты, вступившие во взрослую жизнь в Соединенных Штатах в конце 60-х — начале 70-х, я рано заинтересовалась политической теорией благодаря работам Карла Маркса и тем преподавателям и авторам, которые благосклонно относились к нему и поэтому широко его освещали. Благодаря Марксу политическая теория стала живым интеллектуальным занятием, которое могло внести свою лепту в борьбу с угнетением и человеческими страданиями и в создание лучшего, гораздо лучшего мира. В сравнении с Марксом меркли фигуры Платона, Макиавелли, Гоббса и даже Руссо. Обсуждения полиса в аудитории казались чересчур абстрактными; Макиавелли неприятно напоминал Генри Киссинджера; а понять Руссо было просто невозможно. Маркс показал, что теория может быть одновременно точной, систематичной, элегантной, страстной, критичной, утопической и революционной. Теория феминизма шла рядом, а иногда прямо по следам научного марксизма. Призыв юного Маркса «безжалостно критиковать все, что есть», был близок сердцам многих феминистов, пытавшихся показать исторически обусловленные ас пекты женского опыта и эксплуатацию женщин на основе полового признака. Социал-феминистская теория — важнейшее доказательство близкого, хотя и неустойчивого и не определившегося окончательно родства марксизма и западного феминизма.

Сегодня, как будет видно в этом эссе, мое разочарование в марксизме и как в теории, и как в политике огромно. Но, не стану отрицать, оно компенсируется тем, что я приобрела благодаря Марксу. В значительной степени я обязана Марксу потому, что он сам часто представляет те инструменты и идеи, с помощью которых его же впоследствии и часто имманентно критиковали феминисты. Мне иногда нравится представлять себе, как доволен и даже польщен был бы Маркс своей феминистской судьбой, хотя, возможно, эта фантазия навеяна той самой онтологией маскулинной трансцендентности, в которой его и обвиняют. Другими словами, со стороны воображаемого современного Маркса это потребовало бы выходящего за рамки истории когнитивного и эм- патического подвига. С другой стороны, эта фантазия (включая мое соучастие в трансцендентной онтологии, которую я сама же буду критиковать, а также необходимость представить себе отцовское одобрение) удачно отражает ту неоднозначность моего отношения к Марксу, которую я попыталась здесь передать.