85 Основные положения моего подхода к классовому анализу подробно представлены в Приложении 2. Говоря коротко, я полагаю, что классовый анализ следует рассматривать как исследовательскую программу, в контексте которой приоритет отдается сопоставлению различных концептуальных альтернатив.
Вместе с тем, поиск аномалий внутри каждой теории не должен приводить к ситуации, при которой каждое концептуальное нововведение интерпретируется как попытка опровергнуть уже достигнутое (как это трактуется в: Pakulski and Waters, 1996). Любая критика, направленная против уже существующих подходов, должна принимать во внимание разные уровни аргументации и разные исследовательские стратегии. С другой стороны, ясно, что и в классовом анализе остаются открытые вопросы. В этой главе я намереваюсь определить некоторые концептуальные различия, могущие лечь в основу классового анализа советского и российского общества. Я изложу эти идеи в общей, программной форме. Классовый анализ состоит не только в том, чтобы рисовать контуры классовой структуры, разводить людей по разным группам и считать пропорции, в которых они соотносятся между собой. Это лишь первый шаг, и на этом этапе еще нельзя сказать, что представляют собой выявленные классы: реально существующие группы или только продукт научного воображения. Клас совый анализ нельзя свести к простым статистическим упражнениям (см., например: Piirainen, 1997). Анализ классов — это сложный процесс, протекающий на разных концептуальных уровнях, в разных концептуальных стратегиях. В основе такого анализа лежит ключевое различие меяспу классовой позицией и классовой ситуацией (Kivinen, 1989; Blom et al. 1992). Это различие присутствует в любом классовом анализе, но наиболее подробно рассматривалось в исследованиях, проводившихся в рамках Финского Проекта исследования классов (Wright, 1990). Классовая позиция определяется здесь при помощи отношений собственности и господства, складывающихся в самом процессе производства. Концепция классовой ситуации определяется через более конкретные характеристики, такие как ситуация воспроизводства (доход, образование, позиция на рынке труда) и трудовые отношения. Исследования классовой организации и классового сознания не могут исходить только из классовой структуры, без отсылок к анализу классовой ситуации. Если бы фрагментация и распад классов были общей тенденцией, то пост-социалистические общества могли бы рассматриваться как более прогрессивные, чем развитые капиталистические. Европа могла бы смотреться в них как в зеркало и видеть в их классовой структуре свое будущее. Было бы, однако, неверно рассматривать страны Восточной Европы как «базар статусов» (Pakulski and Waters, 1996,157). В ситуации, когда номенклатура обменивает свою власть в сфере принятия решений на право частного владения управляемыми ею компаниями (что и происходит в Восточной Европе), вряд ли имеет смысл утверждать, что вопрос частной собственности потерял свою значимость для социального анализа. Можно, конечно, считать номенклатуру талантливее или удачливее других социальных групп, но в этой ситуации было бы все же уместнее поискать объяснения в другой сфере, сопоставляя мслсзу собой значимость различных видов собственности. Одна из проблем левых заключалась в том, что они придерживались традиционного подхода к собственности, рассматривая все ее формы как эксплуатацию по определению. Такой подход исключал любые другие альтернативные подходы к этой проблеме. В бытность мою студентом я подрабатывал сторожем в одном из правительственных учреждений, расположенных в Хельсинки. У одного из моих коллег, превосходящего возрастом всех остальных, был цветочный магазин на другом конце города. Дела в магазине шли плоховато, поэтому ему приходилось время от времени искать дополнительный доход, чтобы сводить концы с концами. Но это обстоятельство никак не сказывалось на нашем отношении к нему: «Ты, — говорили мы ему, — все же эксплуататор». В таком отношении не было ничего необычного. Напротив, такое суждение было типичным для любого активиста левого движения. С другой стороны, наш недалекий коллега цветочник не слишком разбирался в теоретических понятиях. Слушая мое объяснение ленинской теории монополистического капитализма (в те времена агитация была важным делом для любого пылкого студента левых ориентаций), он тяжко вздохнул: «Да, хорошо было бы иметь монополию». Этот случай, иллюстрирующий резкие, подчас нелепые антагонизмы прошлого, не повод для того, чтобы усомниться в социальной значимости понятия «собственность», в ее реальном влиянии на жизнь людей в наше время. В действительности развертывающийся процесс приватизации в пост-социалистических обществах указывает на явное усиление ее роли. Классовый анализ не исключает исследования социальных сетей или форм потребления, каким бы ни был объект, будь то современная Россия или группа других стран. Однако тогда, когда речь идет о самом существовании огромных производственных структур или целых отраслей промышленности, было бы абсурдным заниматься изучением образа жизни промышленных рабочих России, заостряя внимание на формах потребления. С точки зрения классового анализа, явной аномалией является то, что значительная часть среднего класса находится за чертой бедности. Эго, однако, не означает, что управленческие иерархии и профессиональные качества утратили свою актуальность.
Складывается впечатление, что пост-социалистическое общество создает свои, новые противоречивые классовые позиции. Если научному работнику или инженеру приходится работать таксистом, чтобы свести концы с концами, это означает, что развиваются новые процессы, вызывающие эрозию образования и профессиональных качеств. Вместе с тем, традиционная концепция поляризации здесь неприменима, поскольку речь идет о явлениях переходного периода, масштаб и последствия которого все еще под вопросом, по крайней мере, в обозримом будущем. Пока не ясно, каков будет исход переходного периода: станет ли его результатом самостоятельная система с относительно стабильной структурой? Смогут ли государства Восточной Европы прибли зиться к облику развитых, пост-индустриальных государств? Не приведет ли переходный период к тому, что некоторые из восточноевропейских обществ двинутся в совершенно ином направлении? Ни теория обуржуазивания, ни теория пролетаризации не позволяют адекватно объяснить прошлое или будущее Восточной Европы. Подчас категории, используемые для описания изменений классовых отношений, также оказываются слишком грубыми. Существование классов и властные отношения мслсду классами не могут быть плодотворно рассмотрены даже в качестве идеальных типов с позиций дихотомии поляризованного и неполя- ризованного общества. В этом случае требуются более сложные идеальные типы. Исходя из этого, я предлагаю схему, состоящую из восьми клеточек (см. с. 156). С моей точки зрения, эта схема является полезной отправной точкой анализа специфических черт российского общества и вариантов его будущего развития. Классовые интересы нельзя определить, не принимая во внимание классовую ситуацию. Например, если мы хотим проанализировать потенциальные интересы российского среднего класса, мы должны начать с конкретного изучения условий его жизни. В структуре капиталистического или «социалистического» общества классовые интересы не даются объективно. Именно историчность и контекстуальная определенность интересов составляют одну из наиболее сложных проблем современного классового анализа. Невозможно создавать теорию советской классовой структуры, используя те же понятия, которые применяются для анализа капитализма. И это при том, что у двух систем есть немало общих элементов. Было бы, к примеру, интересно сравнить классовую ситуацию или жизненные возможности различных групп в Советском Союзе и в западных капиталистических государствах. Однако это вряд ли возможно потому, что нынешний период реформирования общества—уникальный процесс, нуждающийся в особых категориях для его описания. Без этих категорий мы не сможем адекватно исследовать такие явления как «потенциальный средний класс» и «эрозия трудового коллектива». Классы—это не только социо-экономические реальности, но и культурные конструкты. В советскую эпоху существовала постоянная напряженность между идеальным «священным пролетариатом» и реальным российским работам классом. В то время, как первому приписывались такие свойства как дисциплинированность, организованность и трудолюбие, второму оказывались присущи иные черты, такие как кровная связь с деревней, карнавальность, неугомонность и пьянство. Аналогичная ситуация складывается в отношении идеализированного среднего класса. Все политические силы России мечтают о российском среднем классе. Однако для осуществления проекта гегемонии этих семиотических структур явно недостаточно. Классовый анализ не может быть сведен к культурным феноменам. В этом случае будет невозможно расколдовать и расшифровать эти священные коды. С другой стороны, не менее важно иметь в виду, что классовый анализ не сводит все социальные явления к существованию классов. Мы уже около 30 лет не сталкиваемся с попытками возродить подобный вариант эссенциализма и классового редукционизма. Как отмечают Голдторп и Маршалл, существуют иные идентичности, могущие оставить классы в тени. Воображаемые сообщества (Anderson, 1983) такие, как нации или религиозные идентичности, становятся особенно важными в ситуации, когда классы и гражданское общество слабо развиты. А именно таково сейчас положение в России. В целом я убежден, что в исследованиях пост-социалистичес- ких обществ классовый подход может рассматриваться как вполне работоспособный инструмент анализа. Для этого необходимо критически пересмотреть традиционные для этого подхода упрощения и еще раз внимательнейшим образом приглядеться к его основным положениям. Я имею в виду связь классового анализа с такими базовыми концепциями социальной критики как эксплуатация, отчуждение, господство и умственный труд. Следует отказаться от рассмотрения всех форм частной собственности в контексте одного лишь понятия эксплуатации и обсудить проблему оправдания различных форм собственности. Классовые интересы не должны рассматриваться как нечто неизменное и святое. Необходимо открыто обсудить возможность того, что интересы, сознание и глобальный проект любого класса, включая рабочий класс, могут быть серьезно искажены. Возможно допустить, что не существует простого решения дихотомии умственного и ручного труда, но при этом важно знать об уже имевших место попытках упрощенного решения этой и других проблем.