Общественный механизм воспроизводства духовно развитого человека до сих пор остается мало изученным. Существующие в социологии попытки характеризуются чаще всего подведением духовной деятельности под структурно-функциональный подход, который основной акцент делает как на саму деятельность, так и на ее социализирующие функции.
Это часто приводит к тому, что из социального •анализа выпадают собственно социальные формы духовного воспроизводства, которые в конечном счете определяются господствующими производственными отношениями. Имеющиеся в экономической теории попытки в основном ограничиваются распространением на многообразные результаты духовной деятельности стоимостных форм. В этом случае не находит обоснования специфика духовных благ как общественных благ и из поля зрения выпадает их социально-экономическая определенность. Иначе говоря, игнорирование анализа общих оснований общественных благ приводит к неспособности, выявить и объяснить социально-экономическую определенность ду ховного производства24. Тогда и в той мере, когда и в какой мере речь ведется о производстве и воспроизводстве самого человека как цели общественного производства, в своем качестве это производство предстает как особая социально-экономическая определенность развитой общественной формы. Но может ли исчерпываться определенность общественных форм производства только границами стоимости? Без выделения потребительной стоимости невозможно понять ни экономическую форму самой стоимости, ни определенность общественных форм производства, ни духовное воспроизводство самого человека. Это обстоятельство, однако, в современной отечественной и зарубежной литературе по проблеме общественных благ и духовного производства, либо упускается из виду, либо игнорируется. Так, некоторые авторы отрицают саму возможность выявления социально- экономической определенности общественных духовных благ: «Рассматриваете ли вы проблему соотношения (единства и различия) материального и духовного труда с точки зрения потребительных стоимостей, удовлетворяющих какие-либо человеческие потребности, или с точки зрения товаров как таковых (меновой стоимости), искомого ответа получить не удастся»109. Не решает эту проблему и теория общественного блага, которая изначально исходит из примата рынка в экономике и лишь там, где рынок «не работает», она объявляет необходимым наличие общественного сектора. Согласно определению, общественный сектор экономики представляет собой такую область экономики, где, во-первых, преобладает нерыночный способ координации экономической деятельности (нерыночный тип обмена деятельностью); во-вторых, производятся, распределяются, потребляются не товары, а общественные блага; в-третьих, экономическое равновесие между спросом и предложением общественного блага поддерживается государством, органами местного самоуправления и добровольными общественными организациями с помощью соответствующих социальных институтов и в первую очередь с помощью бюджетно-финансовой политики110. При господстве меновой стоимости потребление различных благ, необходимых для воспроизводства наемной рабочей силы, играет роль ее простого воспроизводства ради расширенного воспроизводства капитала. Собственное потребление рабочей силы есть всего лишь одна из статей издержек капитала. Этот действительный смысл в снятом виде и содержит теория «производства человеческого капитала». Так, согласно определению Й. Бен-Порэта, производство человеческого капитала — это создание производительных способностей человека с помощью специфических функций111. Формально это «производство» выражается следующим образом: Q, = B0(StKt)B'D(17.1.1.) где Q — объем произведенного человеческого капитала; t — определенный отрезок времени; Во — коэффициент способности увеличивать человеческий капитал; 5 —часть имеющегося запаса человеческого капитала, включенная в производство этого капитала; К — общий запас человеческого капитала; В\ и Дг — коэффициенты менее 1; В\ + #2 < 1; D— покупаемые вложения. Содержательно это означает, что каждый элемент функции этого производства, будь то покупаемые вложения или услуги человеческого капитала (т. е. та часть имеющегося запаса человеческого капитала, которая включена в производство его самого), в равной мере участвует в этом производстве и переносит свою стоимость на его продукты, т. е. на те или иные виды произведенного человеческого капитала. Несколько по-иному понимают этот процесс представители теории «инвестиций в человеческий капитал», согласно которым, процессы производства человеческого капитала аналогичны процессам производства предметов и услуг; они показывают количественные отношения между факториальными вложениями и производством человеческого капитала. Эта модель формально определяется следующим образом: НС = f(K, НСХ. Я, ЕЛ), (17.1.2.) где НСХ — произведенный человеческий капитал; К — физический капитал; / — вложения человеческого капитала; R — природные ресурсы; ЕА — экономическая способность (которая равна природной способности) различных индивидов к развитию. Объявляя стоимость фундаментом человека, эти «крайности», разумеется, одного подхода сходятся: если стоимость производства человеческого капитала объясняется стоимостью издержек на него или его капитализированными заработками, то последние определяются стоимостью имеющегося запаса человеческого капитала или услугами данного человеческого капитала, т. е. стоимостью человеческого труда. Только в условиях господства меновой стоимости смог образоваться этот замкнутый в логическом отношении круг и сложилось мнение, будто собственность наемного производителя на свою рабо- чу1о силу является пьедесталом его личности, а развитие его разнообразных способностей — функцией стоимости. Общественный процесс воспроизводства знания часто рассматривается как разновидность господствующей рыночной экономической формы, изнанка, призванная минимизировать провалы рынка. Постулирование некоторых свойств образования как общественного блага до сих пор не мешает рассматривать его воспроизводство всецело на основе стоимостных издержек, инвестированных в «человеческий капитал». В то же самое время дризнается, что проблема точного определения ценности нового знания и образования с точки зрения эко- номики — крайне сложный вопрос до тех пор, пока в экономической науке не появится свой Эйнштейн, который сумеет квантифицировать взаимоотношения, с одной стороны, между знанием и информацией, а с другой, между производительностью и иными факторами производства. Представители экономики знания, полагая важнейшим фактором роста национального продукта прогресс знания и технологии (не существует ни одного вида человеческой деятельности, которая прямо или косвенно не содержала бы в себе информационной компоненты)112, смысл решения проблемы видят часто в том, что информация добавляет стоимость не только к труду и к капиталу, но и к самой себе113. Воспроизводство знания и в теории общественного сектора, и в неоклассической теории потребления, и в других, к сожалению. в основном подгоняется под стоимостную схему его функ-’ ционирования. В этих концепциях категория стоимости, понимаемая в традиционном смысле, распространяется на функции человека производить знания, получать информацию, осуществлять образовательную деятельность. В других теориях констатация того обстоятельства, что знания так или иначе воплощаются в создаваемых в обществе благах, приводит к тому выводу, что обмен знаниями и их взаимная оценка становятся источником стоимости и основой перехода от симбиотических, объективных ценностей или стоимости как таковой к ценностям независимым и субъективным, являющимся результатом коллективной социальной перцепции. Сторонники первого подхода полагают, что инструменты и машины, будучи овеществленным трудом, суть в то же время и овеществленная информация. По мнению Т. Стоуньера, это справедливо «по отношению к капиталу, земле и любому другому фактору экономики, в котором овеществлен труд. Нет ни одного способа производительного приложения труда, который в то же самое время не был бы приложением информации»114. Подобные логические посылки дополняются и рассуждениями об эволюции лимитирующих факторов. Тот же Т. Стоуньер пишет: «В аграрной экономике хозяйственная деятельность была связана преимущественно с производством достаточного количества продуктов питания, а лимитирующим фактором обычно была доступность хорошей земли. В индустриальной экономике хозяйственная деятельность была по преимуществу производством товаров, а лимитирующим фактором — чаще всего капитал. В информационной экономике хозяйственная деятельность -это главным образом производство и применение информации с целью сделать все другие формы производства более эффективными и тем самым создать больше материального богатства. Лимитирующий фактор здесь — наличное знание»115. Согласно этому взгляду, когда знание в своей систематической форме вовлекается в практическую переработку различных материальных ресурсов, именно оно, а не труд, выступает источником стоимости»116. С точки зрения такого подхода, триаду «земля — капитал—труд» надо дополнить многими важными понятиями типа «предприимчивость», «деловая инициатива», но и, больше того, преодолеть «такой аналитический подход к экономике, который акцентирует те или иные комбинации капитала и труда в духе трудовой теории стоимости, почти полностью игнорируя при этом роль знания или организационных новшеств и управления»117. Общий же вывод состоит в том, что с сокращением рабочего времени и с уменьшением роли производственного рабочего становится ясно, что знания и способы их практического применения замещают труд в качестве источника прибавочной стоимости; если труд и капитал были центральными в индустриальном обществе, то решающими переменными постиндустриального общества становятся информация и знания118. Сторонники второго подхода119 также исходят из решающей роли когнириата, однако содержание концепции и характер аргументации существенно отличается от первого. Смысл этой концепции заключается в следующих положениях. При переходе от индустриального общества к постиндустриальному осуществляется точно так же и переход от материалистических потребностей к постматериалистическим. Если ранее, как полагают, индивидуальные потребности в материальных благах, сталкиваясь с ограниченностью их предложения, создавали и поддерживали состояние рыночного равновесия, то в новых условиях постматериалистические потребности, формирующиеся на основе стремления личности к самореализации, уже не создают тех усредненных общественных потребностей, которые в своей комбинации с издержками производства определяли бы пропорции обмена. Тем самым якобы подрываются основы стоимости. Доминирование нематериальных мотивов над материальными, в свою очередь, ведет к такой новой мотивации деятельности, которая отменяет прежнюю субординацию потребностей, лишая как индивидуальную, так и общественную полезность прежней объективной количественной определенности. Распространение и экспансия знания и информации в качестве непосредственного производственного ресурса делает уже невозмож ной квантификацию издержек производства и затрат труда, необходимых для производства того или иного блага. Этот вывод обосновывается тем, что, во-первых, информация представляет такое условие производства, которое «не потребляется» в производственном процессе и может использоваться в неограниченном количестве воспроизводственных циклов; во-вторых, процесс передачи информации основан на субъект-субъектных отношениях и «невозможен без соответствующих усилий не только производителя, но и потребителя»; в-третьих, производство знания является «процессом сугубо индивидуальным» и его ценность не может быть определена исходя из стоимости произведшей ее рабочей силы; в-четвертых, информация, безгранично распространяясь, характеризуется не редкостью, а избирательностью, поэтому, чтобы ею воспользоваться, необходимо обладать набором качеств, отличающих современную личность. Знание здесь также объявляется источником стоимости, но стоимости совершенно иной. Так, по мнению Т. Сакайя, «созданная знанием стоимость генерируется путем субъективных перцепций (группы людей или же общества в целом), получающих определенное распространение в обществе»120. Вместе с тем стоимость, «созданная зна^ нием, по самому своему характеру требует в высшей степени субъективированного общества, иначе она не сможет получить должного признания»121. Поэтому и возможны резкие колебания стоимости, созданной знанием, т. е. субъективной ценности, от максимально превалирующих значений до нуля. Обе указанные теоретические позиции вне своего внимания оставляют экономическую определенность результатов духовной деятельности-знания, образования и науки, информации. В первом случае никем совершенно не доказано, что труд по производству и распространению знаний может измеряться общественно необходимым рабочим временем, а процесс и результаты овеществления знания, а стало быть, и —в снятом виде — образовательной деятельности предполагают какие-либо пропорциональные им количества общественно необходимых затрат. Результаты духовной деятельности, знания действительно реализуются в производстве и посредством производства. Это потребность и материального производства, и самого знания. Стало быть, это и потребность человека. Использование знаний действительно невозможно вне общественной формы функционирования производства. Аксиомой становится то положение, что материальное производство определяет уровень развития образования и создает экономическую основу для осуществления духовной, «знаниевой» деятельности. Но если полезность знаний сводить только к затратам труда, инвестированным в их создание, то как объяснить достигаемый с помощью их социальный результат? Во втором случае теоретическое обоснование «одноразовых ценностей» покоится на утверждении, что стоимость, созданная знанием,--это продукт стремления придать товарам и услугам индивидуальный характер. Решающее значение здесь отводится рекламе, маркетингу, которые должны повлиять на формирование имиджа того или иного уникального товара, а также и на издержки его выбора. Знания, реализуемые в условиях осуществления всего комплекса мероприятий, направленных на растущую диверсификацию продукции при снижении объема выпуска каждого отдельного выпуска всякого конкретного продукта, тем самым, по мнению некоторых авторов, обеспечивают переход от стоимости, понимаемой в качестве объективной всеобщности, к стоимости — как единичной, субъективной ценности. В конечном итоге оказывается, что существование денег приводит к фикции понятия стоимости, хотя последняя и «исчезает». Здесь игнорируется, что взаимодействие материального и духовного производства обладает специфической и объективной социально- экономической формой. Так, взятое само по себе знание, хотя оно и распространяется в дальнейшем через системы образования посредством коммуникационных технологий, совсем не упраздняет ни товарно-стоимостной характер производства материальных благ в условиях рыночной экономики, ни нацеленности последнего на получение прибыли, ни тех объективных условий этого способа производства, когда его продукты, пусть даже и использующие и новейшие знания, и специальную информацию, и уникальные технологии, противостоят наемному труду как самостоятельные и отчужденные силы, не как его собственность, а как капитал. Важно иметь в виду следующее. Во-первых, именно полагание продукта как стоимости приводит к его денежному выражению, а не наоборот. Резкие колебания цен на уникальные товары, использующие результаты духовной деятельности, новейшие знания и специальные технологии, сами по себе не отменяют меновые отношения. Денежная цена как таковая есть всеобщее выражение меновой стоимости, а всякая единичная цена —ее то или особенное выражение. Во-вторых, причиной прибавочной стоимости товара выступает не знание как таковое, а неоплаченный труд, использующий это знание. В-третьих, важно принять в расчет и среднюю прибыль как условие производ ства товара и его предложения на рынке. Знания не имеют действительной основы в виде стоимости, но они способны повлиять на конкурентоспособность товара. Это объясняется социально-экономической определенностью и общественной ролью знания как духовной производительной силы общества, той объективной способностью знания в процессе собственной реализации в живом труде создавать продукт, который своей полезностью многомерно превышает затраты на его производство. В-четвертых, капитал как таковой всегда персонофи- цируется в отдельных его обладателях. Каждый из них в условиях конкуренции стремится получить намного больше, чем средняя прибыль. Но критерии стоимостной эквивалентности таковы, что, если один получает намного больше, чем средняя прибыль, другие получают ее значительно меньше. С этих позиций природу общественных духовных благ не раскрыть. Они как блага и усложненные потребительные формы представляют собой общественные полезности. Эта полезность, например, образования не должна быть сведена к субъективным значениям или к субъективным ценностям в высшей степени «субъективированного общества». В противном случае получается заколдованный круг: если ценность знания объяснять издержками выбора, то в таком случае сами издержки выбора приходится объяснять субъективной ценностью знания. Точно так же невозможно представить и объективно понимаемую стоимость основой общественной полезности духовных благ. Как бы, например, культуру, образование и науку ни стремились отразить в собственных «финансовых категориях», на практике в условиях рыночной экономики вместо единства производства и потребления торговцы знанием, например в форме образовательных услуг и разработок НИОКР, вынуждены использовать цену вместо стоимости как средство достижения соответствия платежеспособного потребительного спроса и предложения. Духовное производство имеет иную основу и тот соответствующий ему механизм, которые придают духовным благам качество и характер общественной полезности. Социально-экономическое производство духовных благ осуществляется за счет распредмечивания материального продукта и преобразования высвобожденного в материальном производстве груда в пространство свободного от материальной деятельности времени. Это время обществом отводится для духовного производства. Эта деятельность в границах свободного времени является общественным духовным благом. Поэтому сущность и движение, производство и распределение духовных общественных благ могут быть объяснены на основе трудовой теории потребительной стоимости. Только из природы общественных благ как общественных потребительных стоимостей (полезности) можно вывести одно из основных свойств духовных благ — их неисключаемость. Например, неисключа- емость знания предопределяет его характер как объекта общественной собственности. Если бы знание представляло собой меновую стоимость, то вместо неисключаемости оно обладало бы свойством исключаемости, было бы отчуждаемым, как различные объекты частной собственности (частные блага).
Но последний тезис противоречит реальному положению дел. Поэтому многие сторонники теории интеллектуального капитала вынуждены признать тезис о неотчуждаемости знаний. Например, Т. Стюарт пишет, что знания неотчуждаемы: «... приобретение мною некоего объема знаний никоем образом не уменьшает вашей способности приобрести столько же, чего не скажешь, например, о порции мороженого или о месте в автобусе»122. Первое условие понимания духовного производства — его рассмотрение сквозь призму отношений общей собственности. Этот сектор — сфера господства общественной собственности. Нельзя рассматривать, однако, сущность общественной собственности с позиций меновой стоимости и ее свойства —отчуждаемости. Иначе получается, что общественное благо, принадлежа всем, является ничейным, не принадлежит никому123. Здесь мы сталкиваемся с отсутствием зафиксированных «исключительных правомочий»124. С этой точки зрения, все. принадлежащее всем (общественное) и входящее во всеобщую сущность общественного человека в качестве ее имманентных черт, лишается свойства быть собственностью вообще. Право собственности здесь признается за таковое только там, тогда и постольку, где, когда и поскольку оно содержит в себе свойство исключаемости: исключительное право собственности исключает всех других людей из числа собственников как не-собственников. Следовательно, все то, что принадлежит всем — общественные духовные — не может быть объектом права собственности как таковой. Нельзя полагать, что свойство неисключаемости общественных благ выводит их за пределы правовых полномочий, а также отношений собственности. Наоборот, свойство неисключаемости означает, что духовные блага, как и другие общественные блага, — это достояние всех, и достояние каждого: общее, как известно, существует в особенном и единичном. Сам факт существования разветвленного общественного сектора в условиях современного общества и рыночного хозяйства есть социально-экономическая констатация не просто необ ходимости, но действительности реализации общественной собственности. Не случайно поэтому отмечается, что эффективное функционирование организаций, создающих общественные блага, построено на принципах некоммерческого хозяйствования с хорошо поставленной системой учета и контроля бюджета финансового процесса, использующего механизм аудита, аккредитации, сертификации, аттестации и других форм государственного контроля, дополняемого демократическим контролем избирателей-налогоплателыциков, а также различных организаций потребителей125. Рассмотрение духовного общественного блага сквозь призму общественной собственности позволяет адекватно понять и другое его свойство — неконкурентность. В теории общественного сектора эго свойство общественных благ традиционно обосновывают с позиций невозможности исключения из их потребления дополнительных потребителей, совместным характером потребления, низкими или нулевыми предельными издержками потребления благ. Дело, однако, заключается не в низких или нулевых издержках потребления этих благ дополнительными потребителями, а также не в технических возможностях и экономической «нецелесообразности» исключения общественных благ из совместного потребления. Наоборот, сущность свойства неконкурентности состоит в том, что каждый человек изначально, как представитель рода человеческого, выступает со-собственником принадлежащих всему обществу разнообразных духовных общественных благ. Например, собственность на образование как общественная собственность персонофицируется в ее отдельных обладателях. Эта персонофикация образования как общей собственности отнюдь не предполагает его отчуждения отдельными индивидами. Более того, подлинная основа для реализации образования как общественной собственности каждого состоит в том, что знания со своими средствами производства и распространения ?— это условия действительного развития личностей в воспроизводственном процессе: люди относятся к знанию как к тому, что им принадлежит и что ими используется в трудовой и общественной деятельности. Стало быть, отношение каждого человека к образованию как к общему условию своей жизнедеятельности входит в структуру общей собственности. Образование непрерывно включается в общее, оно само есть это общее, хотя и в особенной форме, предполагает себя как общее и полагает самое себя в качестве основы для духовного воспроизводства ; личности. В этом смысле образование может и должно реализовываться как собственность каждого человека. Совместное потребление образования выступает важнейшим звеном этой действительной реализации. С этой точки зрения, ни один человек не может и не должен быть отчужден от образования. В силу этого никто не может и не должен помешать этому человеку пользоваться образовательными благами. Поэтому упразднение конституционной нормы всеобщего среднего образования в нашей стране стало по сути дела своеобразным духовным насилием над обществом и человеком. Можно утверждать, что образование предстает тем духовным общественным благом, потребление которого выступает залогом будущей трудовой деятельности. Потребление образования одним человеком отнюдь не исключает из потребления его результатов других людей (неисключаемость). Точно так же потребление образовательных благ не сокращает потребления их другими людьми (неконку- рентность). В этом смысле оно действительно неделимо и неизбирательно. Более того, функционирование знания вообще не подпадает под пресловутые принципы равновесности: потребление знания тождественно формированию нового знания. Не случайно поэтому отмечают, что знания расширяются и саморегулируются, наращиваются по мере их использования. Отсюда следует вывод, что в «экономике знаний редкость ресурсов заменена на их распространенность»126. Этот вывод по сути свидетельствует, что невозможно метод теории предельной полезности применять к духовному производству: распространение знания исключает применение к нему понятий редкости, предельной полезности. Использование знания имеет своим следствием то, что знание развивается. Так, индивидуальное потребление знаний не только не исключает, или сокращает их потребление, наоборот, оно полагает как возможность и реализацию такой возможности потребления знаний другими людьми. Индивидуальное потребление знаний возможно только в случае совместного его потребления. Кроме того, без совместного потребления невозможна индивидуализация, например, образования как формы общественной собственности. Ведь даже в условиях рыночной экономики для образовательной деятельности не должно быть того процесса отчуждения, который характеризует социально-экономический механизм производства материальных благ под эгидой частной собственности. Налогообложение и перераспределение продукта, наличие всевозможных фондов, различные мероприятия по обеспечению государственного учета и контроля расходования бюджетных средств, лицензирование и общественная аккредита ция и т. д. — разве все это не свидетельствует в пользу возможности устранения подобного отчуждения в сфере духовных общественных благ? Существующий ценный опыт, накопленный в странах Северной Европы, нельзя просто сбросить со счетов. Стало быть, через потребление знаний в форме образования каждым и одновременно всеми образование реализуется как духовная общественно-индивидуальная собственность. С неисключаемостью и неконкурентностью знания непосредственно связаны и его свойства неисчерпаемости и аккумулятивности. Знания не убывают, а возрастают по мере их производства и потребления. Не все, однако, воспринимают тезис о расширенном накоплении знания. В двух наиболее распространенных концепциях эти свойства отвергаются. Например, в теории парадигмы Т. Куна большое значение придается научным революциям, которые рассматриваются как такие некумулятивные эпизоды развития науки, во время которых старая парадигма замещается целиком или частично новой парадигмой, несовместимой со старой. Новые парадигмы, согласно Т. Куну, качественно несоизмеримы со старыми и некумулятивны. М. Фуко, хотя и не ставил своей задачей анализ знаний «в их развитии к объективности», также считал необходимым исследовать общий механизм воспроизводства знаний. Его основной замысел состоял в том, чтобы выявить эпистему, «в которой познания, рассматриваемые вне всякого критерия их рациональной ценности или объективности их форм, утверждают свою позитивность и обнаруживают (...) историю, являющуюся Fie историей их нарастающего совершенствования, а (...) историей условий их возможности»127. Соответственно свой метод — «археологию знаний» — М. Фуко противопоставляет историческому знанию кумулятивистского типа, которое лишь описывает те или иные знания, не выясняя, как считает он, условий их возможности. Метод Фуко приводит к тому, что три основные эпистемы, выделяемые и рассматриваемые им, также признаются несоизмеримыми и некумулятивными. В знании, как полагают Т. Кун и М. Фуко, все относительно и нет ничего абсолютного. Но если все объявлять относительным, то ничего дальше не остается, как лишать знание и его объективного статуса. В этой связи уместна точка зрения академиков Е. А. Александрова и В. Л. Гинзбурга, высказанная ими применительно к физике и математике: «Популяризаторы представляют развитие физики как цепь революций, т. е. переворотов. На самом деле, с тех пор, как физика стала наукой, в ней идет в основном эволюционное накопление знаний и фактов, которые не отменяются новыми открытиями, а донолня- ются или уточняются. Как в математике никакое новое открытие не может изменить числа 7г, так и в физике ничто не может отменить законов Архимеда и Фарадея. 'Гак называемая “революция в физике” начала века ничего не перевернула: Эйнштейн и Бор не опровергли Ньютона и Галилея, они дополнили их механику в той области скоростей и масштабов, где человечество до этого не имело опыта»128. Познание характеризуется своим движением от незнания к знанию, от истины приблизительной к истине полной и окончательной; иначе говоря, от истины относительной к истине абсолютной. Наше знание постольку истинно, поскольку соответствует действительности, но постольку не истинно, поскольку оно этой действительности не соответствует. Наше понимание, будучи в целом не окончательным, т. е. относительным, на каждом отдельном историческом этапе дает человечеству некоторое полное представление, окончательные истины, т. е. зерна абсолютного знания. Но вместе с тем познание по самой своей природе абсолютно как процесс, который не имеет каких-либо ограничений. Как отмечается, в принципе все доступно познанию, нет ничего непознаваемого. Следовательно, наше знание и познание представляют собой единство абсолютной и относительной истины. Стало быть, знание имеет в себе элементы относительной и абсолютной истины, а также и заблуждения, которые отбрасываются в дальнейшем развитии знания129. Диалектика абсолютного и относительного в знании позволяет рационально понять и чувствительность знания к фактору времени, о котором упоминают сторонники теории интеллектуального капитала130. Но нельзя на основании присутствия относительного лишать знание, а стало быть, науку и образование свойства накопления: без относительного не может быть и абсолютного. О накоплении «образовательного капитала» пишут и в теориях человеческого капитала. Здесь, однако, накопление больше выступает в функции стоимости и капитала как такового. Лишать знание свойства накопления значит по существу лишать его возможности материализации, овеществления, практического применения. Видно, однако, что знание в гой мере, в какой его результаты используются в материальном производстве, становится духовной производительной силой. Чем же иным является структура вещественных производительных сил общества, как не реализацией накопленного знания на протяжении многих исторических эпох? Разве знание не аккумулируется в многообразных творениях рук человеческих? Соответственно и образование как духовное благо представляется результатом достаточно длительной исторической эволюции материальной и духовной практики общества. Образование отражает и фиксирует познавательные универсальные свойства индивида, удовлетворяет важнейшие социальные потребности человека. В этом смысле оно способствует развитию самых разных механизмов во всех сферах жизнедеятельности общества. Оно ироникает в эти сферы и помогает воспроизводству социальных связей во многих существенных аспектах их интеграции и дифференциации. Культивирование различных элементов познавательной новизны, налагаемых на фундаментальные общественные предпосылки, побуждает развивать различные компоненты производства знания, а также его распространения — обучения. Настоятельная необходимость в разработке систем обучающих воздействий, в выявлении основных тенденций и закономерностей их развития давно уже прошла процессы институционализации. В этом смысле, разве методология научной деятельности и дидактика не являются средствами аккумуляции накопленного знания? Однако, в еще большей мере, какой знание представляет собой духовную производительную силу, материальное производство выступает первоосновой духовного труда. В этом союзе труда и знания, а стало быть, науки и образования состоит залог неисчерпаемости знания. Образование сопровождает всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, само становясь условием человеческой жизни. Знание обладает не только проникающей способностью (оно внедряется и реализуется во всех сферах общественной жизни и человеческой деятельности), но и всеохватывающим характером. «Знания существуют вне зависимости от пространства. Подобно квантовым ча- 1 стицам, они могут находиться в нескольких местах одновременно»1 . В этом смысле результаты образовательной деятельности не ограничиваются существующим географическим пространством. Отмечается, что появление в структуре основных средств производства высоких технологий положило начало проникновению умственного труда в труд физический; знание внедряется в производство, которое все более и более вследствие этого усложняется132. Происходящие процессы в области возрастания технологической вооруженности материального производства, конечно, не упраздняют общественное разделение труда на физический и умственный. Для преодоления этой исторически сложившейся противоположности требуются соответствующие общественные предпосылки. Однако нельзя не заметить, что возрастание роли и объема наукоемкого производства неминуемо сопровождается увеличением доли и возрастанием общественной значимости того социального слоя людей, который не только занимается разработкой, но и осуществляет образовательную и профессиональную подготовку, т. е. разрабатывает и распространяет знание. Это проявляется и в самом факте возникновения общественного сектора, и в диверсификации деятельности этого сектора, где наряду со здравоохранением и культурой, прочими отраслями развиваются наука и научное обслуживание, дошкольное, начальное и общее образование, среднее и профессиональное образование как подразделения общественного сектора. Не случайно поэтому отмечается, что выгоды от общественных благ достаются обществу в результате производства таких благ133, самим фактом производства таких благ. К числу важнейших свойств знания представители теории интеллектуального капитала относят то, что «структура себестоимости большинства наукоемких товаров и услуг (“материализованного знания”) резко отличается от структуры себестоимости “материализованного материала”»134. Полагают, что большая часть заключенных в них издержек приходится на подготовительный период. Иначе говоря, себестоимость изготовления первого экземпляра по отношению к себестоимости последующих экземпляров непропорционально велика. Чем более неосязаем продукт и чем ближе он к «чистому знанию», тем больше разрыв между затратами истекшего периода и предельными издержками. Выводят также и закон, согласно которому, по мере роста информационного содержания (т. е. знаниева содержания) затраты на производство этого знания растут относительно прямых производственных издержек135. В свете отмеченного говорится о стоимости создания знаний136, хотя и делаются оговорки, что экономические факторы прежде всего относятся к изделию, а не к знаниям, ибо знания и оболочка это не одно и то же137. Знание, образовательное развитие, научная деятельность, созидание духовных благ не имеют стоимости, как не имеет ее и труд вообще. Не случайно поэтому Т. Стюарт пишет, что то, «что касается творческой работы, между затратами знаний на входе и объемом знаний на выходе нет значимого экономического соответствия»: «мерилом успеха» здесь «не может быть количество усилий, приложенных к его достижению»138. Высокая дееспособность знания, воплощенного в технологиях, в том и состоит, что здесь не может быть никакого соответствия между затратами времени на производство этих технологий и их результатами. В этом смысле рационально понятым становится при мер Т. Стюарта относительно «Фуджи Электрик», в которой действует гибкая производственная система для выпуска магнитных соединителей, используемых в электромоторах. Каждый станок этой системы способен выпускать около восьми тысяч различных модификаций магнитных соединителей, причем для их перевода на выпуск новых модификаций практически не требуется никаких новых затрат. поскольку все инвестиции в новый продукт делаются на стадии НИОКР139. Сколь бы ни были высоки затраты на НИОКР, капитал на самом деле осуществляет экономию своих затрат. Эти высокие затраты на НИОКР по сути дела бесконечно малы по сравнению с теми результатами, к которым приводит использование знания: сделанные открытия в области НИОКР и оригинальные технологические решения в последующем применяются без затрат и приобретают характер даровой социально-экономической силы. На самом деле содержание прибавочной стоимости составляют не духовные производительные силы знания, а неоплаченное потребление капиталом производительной силы образованной, знающей и думающей рабочей силы: стоимостью обладает не познавательная функция наемного труда, а условия ее потребления. Стоимость этой особой—образованной, знающей и думающей, духовно развитой — рабочей силы определяется издержками жизненных средств для нее. В этом смысле стоимость такой высокообразованной рабочей силы определяется количеством общественно необходимого труда и времени, затрачиваемых на производство ее жизненных средств, условий профессиональной подготовки и потребления ее как производительной силы. Социально-экономическое производство знания и духовное производство в целом не объяснить стоимостными отношениями. Духовное производство осуществляется за границами рабочего времени, в пределах свободного от материального производства времени. Поэтому специфичность социально-экономических издержек на духовное производство в конечном счете обосновывается не только его производительным потреблением, но и потребительным производством.