Мы постоянно повторяем слова «время», «времена»... Произносим и слышим -их, и нас понимают, и мы понимаем. Нет слов яснее и употреби- тельней, и вместе с тем, напротив —^ столь же сокровенных и требующих объяснения.
В правленье мое Изобилует роскошь, в годы мои собрано богатство»40. Время как бы окрашивалось личностью царя, а сама система такого летосчисления способствовала консолидации народа (конкретной общности живых людей) вокруг правящего монарха, постоянно соотнося повседневную деятельность людей с жизнью их правителя41. Лояльность или измена того или иного города, признание или непризнание им прав какого-либо претендента или узурпатора наглядно отражались на летосчислении, которым пользовались в этом городе. Отложившийся царек незамедлительно вводил новое летосчисление, и там, где он получал признание, документы начинали датировать по его правлению. Так было в Вавилоне во время восстания Арахи (Навуходоносора IV): документы с августа по ноябрь 521 г. до н. э. датировались по нему; после подавления восстания был восстановлен счет лет по годам правления ДариЯ. То же самое повторилось при Ксерксе во время восстаний Бел-шимани (август 482 г. до н. э.) и Шамаш-риба (сентябрьоктябрь 482 г. до н. э.) 42. По тому, как, чьими годами правления датировались документы из различных городов Вавилонии, можно судить о ходе борьбы между царями- ?братьями 'Ашшурбанапалом и Шамаш-шум-укином43. (Распад державы III династии Ура также можно проследить по отказу от принятых в Уре датировочных формул в других городах страны: в Эшнунне от них отказались на 2-й год правления Ибби-Суэна, в Сузах — на 3-й, в Лагаше — на 4-й, в Умме — на 6-й, в Ниппу- ре —на 7-й44.) Таким образом, вавилонское время отличалось специфическим качеством, благодаря которому выбор даты на письме или долговой расписке мог иной раз оказаться актом политическим. Bee это, как нам кажется, вполне подтверждает высказанную мысль о восприятии вавилонянами времени в прочной связи с потоком событий и цепью поколений. Другой отличительной чертой вавилонского представления о времени является линейность, под которой здесь понимается отсутствие ярко выраженного циклиз- ма. Идея циклизма, прежде всего как идея вечного круговорота творения — существования— гибели мира, по- видимому, была чужда вавилонянам45; во всяком случае, обнаружить какие-либо точно очерченные циклы, что- либо вроде индийских юг, пока не удается. Согласно вавилонской концепции, как мы ее понимаем, становление вселенной отмечают такие вехи, как рождение богов, сотворение мира, создание человека, «нисхождение царственности с небес», потоп. По всей вероятности, для вавилонян время (т. е. содержание, наполнявшее его, собственно жизнь) в промежутках между этими вехами существенно отличалось по своему качеству, по своей природе46. Время вавилонян неоднородно. Это качество есть непосредственное следствие конкретности вавилонского времени: как абстрактная чистая длительность время не существует в общественном сознании; оно еще слишком зависит от того, что его наполняет. «Мифологизирующее мышление не знает времени как однородной длительности или последовательности качественно безразличных моментов... Древний человек не отделяет понятия времени от переживания времени»47. Поэтому не только частное, психологичёское время индивида, но и общественное время остается неоднородным, не поддающимся- делению на равноценные единицы (подчеркиваем—не равные, а качественно равноценные). Так, все дни года в Вавилонии и Ассирии вплоть до> самого конца собственно месопотамской государственности официально разделялись на «благоприятные» и «неблагоприятные»; о некоторых сказано: «полдня благоприятны» (6-й день месяца аба, 8-й и 13-й ташрита* 11, 17, 24, 27-й тебета и др.)48. То, что разрешалось, а? иногда и прямо предписывалось делать в один день или: месяц, было совершенно исключено в другой. Указания такого рода касались в первую очередь деятельности царственных особ, но многое относилось и ко всем прочим смертным. Сохранились «месяцесловы», в которых дается характеристика каждого дня года и содержатся соответствующие предписания: в такой-то день нужно совершать такие-то ритуалы, день благоприятен для таких-то дел и начинаний и неблагоприятен для таких-то49. Подобные предписания не оставались пустыми пожеланиями, а, судя по многочисленным примерам, на деле во многом определяли поведение древних50. Надписи ассирийских и вавилонских царей пестрят указаниями Hia то, что церемонии, строительство или военные походы были начаты в «благоприятные» дни и месяцы. Древний человек старался действовать «в унисон с природой. И в Египте, и в Вавилонии коронация царя откладывалась до тех пор, пока новое начало в природном цикле не давало благоприятной отправной точки для нового правления... В Вавилонии царь начинал свое правление в Новый год; и освящение нового храма совершалось в это время»51. Очевидно, по-разному оценивалось ночное и дневное время: в законах из Эшнунны (XX в. до н. э.) за преступление, совершенное днем, положен штраф; то же преступление, совершенное ночью, каралось смертью52.. (Правда, возможно, что просто преступление, совершенное в то время, когда люди спят, считалось более опасным.) В астрологических текстах различные месяцы, дни и стражи сопоставляются со странами света: нисан, а6> и кислим — Аккад; симан, ташрит и шабат — Амурру и т. д. Вечерняя стража— Аккад, срединная — Субарту*. рассветная — Элам53. Таким образом, разные дни вавилонского календаря,; особенно праздники и обычные дни, в сущности, несопоставимы, хотя все они делились на те же стражи и -«двойные часы», а ростовщики брали проценты без скидок на «священное» или «неблагоприятное» время; в деловых документах, во всяком случае, таких оговорок не встречается. Знакомясь с древними месопотамскими текстами, нельзя не заметить, что, чем дальше отстоят описываемые события во времени, тем больше в них фантастического. Особенно интересны в этом отношении древние «царские списки». «Шумерский царский список»54 поражает кошмарными сроками правления допотопных н первых послепотопных царей. «После того, как царственность низошла с; небес, Эреду стал местом царственности. В Эреду Алулим 28 800 лет отправлял царство. Алалгар отправлял царство 36 000 лет. Два царя отправляли царство 64 800 лет. Эреду был оставлен, его царственность перенесена в Бадтибиру. В Бадтибире Энмен- луанна отправлял царство 43 200 лет...». Всего, согласно одной из редакций «Списка», до потопа восемь царей царствовали в пяти городах 241 200 лет. После* потопа продолжительность царствований резко падает, но все еще остается весьма внушительной. «После того, как потоп схлынул и царственность (вновь) с небес низошла, Киш стал местом царственности. В Кише Гаур 1200 лет отправлял царство». Продолжительность правления царей постепенно уменьшается, хотя прямой линии падения нет. Начиная с восьмой послепотопной династии55 идут уже сравнительно правдоподобные сроки, за единственным исключением. Определенную типологическую параллель этому представляет необычайное долголетие ветхозаветных патриархов: Адам жил 930 лет, а Ной — 950 (Бытие V, 5; IX, 29). Как и в «Шумерском царском списке», после- потопные патриархи жили меньше, чем допотопные: Авраам умер 175 лет, Исаак—180 (Бытие XXV, 7; XXXV, 28). Объяснить «долгожительство» допотопных и первых послепотопных героев непросто. Числа могли иметь какой- то скрытый символический смысл; кроме того, древние, очевидно, полагали, что в давние времена, так сказать, действовали иные законы: люди были иные, годьг были иные56. Собственно, европейцы от этого библейского взгляда отказались сравнительно недавно. Еще в середине XVIII в. известный русский историк В. Н. Татищев в своем исследовании «Сказание о звере мамонТе» писал: «Жизнь человека продолжалась более 900 лет, которому помоществовало повсюду равная и благая от благих плодов пища и всегда равно пребывающая теплота даже до произведения жестокого и праведного божия за грехи потопом наказания»57. Любопытно, что почти все числа, означающие количество лет правления допотопных шумерских царей» кратны 360; день тогда был как «Теперь» год58. Высказывалось предложение делить цифровые данные «Шумерского царского списка» для получения реальных сроков правления первых послепотопных династов на следующие «коэффициенты»: для царей I династии Ки- ша — на 60, для царей II и I ГГ династий Киша—• на 10, для царей I династии Урука — на 6 (360, 60, 10 и 6 —* «круглые» шумерские числа), Такой способ получения «реальных» сроков правления кажется несколько прямолинейным, Тем не менее чисто математически он дает хорошие результаты; вполне вероятно, что подобные «временные коэффициенты» (360, 60, 10, 6) действительно существовали и за ними скрывалось различие в оцен-^ ке вавилонянами степени сакральности тех или иных династий и их «времени». Здесь возникает вопрос о том, насколько широко была распространена в вавилонском обществе концепция «древней истории», лежащая в основе «Шумерского цар-. ского списка». «Список», безусловно, является плодом: творчества сравнительно узкого круга ученых, работавших в определенных условиях, т. е. находившихся под давлением конкретных обстоятельств и требований (в том числе политических) своего времени. Различные редакции «Списка», исключение из них лагашских династий, и существование особого «Списка лагашских правителей»60 наглядно показывают многообразйе этих условий и требований, предъявлявшихся составителям* Политическое и культурное (в смысле утверждения своей древности, наличия прямой преемственности и т. д.) соперничество городов, вероятно, сказывалось даже на* изложении чисто «академических» проблем истории допотопных городов и царей61. В целом, однако, «царские- списки» никак нельзя считать результатом схоластичен ских умствований кучки эрудитов; они, несомненно, были построены на историч е с ком предании, т. е. на той сумме представлений и сведений о прошлом, которая существовала в. общественном сознании, в памяти народа62. Из исторического предания, этого кладег.я народных «воспоминаний», черпали идеи и «сведения» He только ученые — составители «Списков», но и создатели мифологических и эпических текстов. Они как бы брали из общественной памяти материал расхожих представлений и, придав ему определенную форму и идейную окраску, возвращали народному сознанию. В «Шумерском царском списке», по нашему мнению, сфокусировав но (и в зависимости от конкретных условий соответствующим образом «уточнено») народное представление шумеров и вавилонян об их древнейшем прошлом. В силу интровертности архаического и традиционного сознания обитатели древней Месопотамии рассматривали собственное прошлое как прошлое всего рода человеческого, представляя его непосредственным продолжением космогонического процесса63. В прошлом, как оно открывалось вавилонянам, можно, на наш взгляд, различить три вида времени — историческое, «периферийное» и мифическое. Историческое время — это прошлое, о котором народ сохранял Относительно достоверные сведения, куда велИ твердые генеалогические и династические линии, время, воспринимавшееся более или менее так же, как свое, то, в котором жили. «Периферийное» время (термин М. И. Стеблйн- Каменского) —это прошлое на краю общественной памяти, воспоминания о нем смутны; последовательность и связь событий люди уже плохо себе представляли. Это время необыкновенного, особо частых чудес, время действия эпических и культурных героев. И, наконец, мифическое время — время, лежащее за пределами народной памяти, время богов; здесь часто вообще нельзя сказать, что одно мифическое событие произошло раньше другого. События как бы плавают в некой плазме, а точнее, находятся вне всякого времени 64. (Время праздников— сакральное время, прорыв во время мифическое, его возвращение, установление с ним какого-то контакта.) I Мы предложили бы следующее деление древнемесо- йотамской «истории» и космологии: историческое время охватывает позднейшую часть послепотопного периода, примерно до 9—8-й послепотогшой династии по «Шумерскому царскому списку»65; периферийное — от 7—5-йпослепотопной династии до того момента, когда впервые «царственность низошла с небес»; мифическое время простирается от вышеназванного знаменательного события вглубь, до сотворения человека, мира, рождения богов и ранее. (Разумеется, подобное деление является весьма, условным: следует отметить, что в «Шумерском царском списке» соединились по меньшей мере две, традиции составления списков — урско-урукская, в которой, счет времени велся по событиям и потому приблизительно с середины III тысячелетия до н. э. получались более или менее реальные цифры лет правления царей, и киш^ ская, со счетом времени по поколениям, менее близкая: к реальности.) Как полагал Э. Спайзер, сами вавилоняне отмечали: в «истории» пять важнейших моментов: начало цивилизации, потоп, «кризис при Этане, пастыре», соперничество между Кишем и Уруком при Are и Гильгамеше, период правления Саргона и Нарам-Суэна66. С нашей точки зрения, выделение третьего и четвертого пунктов, как особых, ключевых моментов ,истории в сознании: вавилонян представляется несколько сомнительным; время ?ке династии Аккада при всем благоговейном уважении, которое испытывали к царям этой династии вавилоняне и ассирийцы, следует признать ,«историческим» в. вышеописанном смысле. Этот раздел нам хотелось бы закончить замечанием о вавилонском потопе и представлении вавилонян о «днях, до потопа». Мы полагаем, что шумеро-вавилонское предание о потопе связано с реальными событиями 67, независимо от того, относить ли их к периоду Обейда, как считал сэр Леонард Вулли, или же к раннединастическому времени (по археологическим свидетельствам из’ Киша, Урука, Лагаша и Шурупцака) 68. Потоп (или ряд наводнений), несомненно, произвел страшные разрушения и привел 'ко временной деградации общества. В воспоминаниях тех, -кому пришлось заново налаживать жизнь, восстанавливать храмы, города и каналы, допотопное благоденствие приняло гипертрофированные формы, Последующие поколения еще больше расцветили картину... Вероятно, нечто-аналогичное происходит и при: крупных общественных потрясениях (вспомним широко бытовавшие рассказы о жизни «до войны», «до революции» и т. д.). Допотопные времена окружены в древнемесопотамской традиции ореолом таинственности и сакральности: это было время богов, божественных героев и правителей, величайших мудрецов и первых людей (nise mabria- tu), с которыми позднейшие и не помышляли равняться. Выражение «допотопный» стало означать «сокровенный», «священный»69. . Характеризуя особенности вавилонского восприятия времени, необходимо отметить, что, судя по данным ;языка, представление о длительности строилось у вавилонян с помощью метафоры пространственной протяженности. Сознательно или скорее бессознательно время понималось как некое особое пространство70, о чем свидетельствует употребление глаголов, передающих движение в пространстве для обозначения протекания временных явлений, а также использование одних и тех же предлогов и прилагательных для локативных и темпоральных указаний. Ограничимся лишь несколькими примерами: обычный аккадский глагол «идти» (ala'ku)— 01 illikma 600. 600 mu.hi.а — «1200 лет еще не прошло» ({Атра-хасис IIi); предлоги — ina — «в» (лок. и темп.), ana —«к» (лок.) и «до» (темп.), adi — «до» (лок. и темп.), istu/ultu — «от», «с» (лок. и темп.); прилагательное ruqu «далекий», «древний» (ultu Gme ruqute — •«от дней далеких», «издревле»). Восприятие времени как своего рода пространства имело большое значение; без этого время едва ли могло бы получить известную «прочность»71. При таком восприятии времени прошлое и будущее уподобляются пространству, лежащему вне поля зрения; пусть его не видно, но оно, конечно же, существует. Прошлое, таким -образом, как бы сохраняет некое подобие существования, «послесуществует», а будущее — предсуществует, уже готово, облечено в форму и Лишь ждет часа своего проявления. Отсюда возможность подсмотреть будущее посредством гаданий, продолжение существования после смерти и пр. Идея «прочного» времени не столь уж абсурдна. Мы сами проделываем несколько похожий трюк с нашим настоящим. Наше настоящее время — условность, языковая и концептуальная. Настоящее, строго говоря, моментально, начало слова уже повисло в прошлом, а конец его — еще в будущем; настоящее— столь краткий миг, что его как бы и вовсе нет, но как раз, кроме него-то, ничего и нет: этого уже нет, того еще нет. Тем не менее мы как-то ухитряемся сообщить неуловимому мгновению длительность, растянуть его иногда на целые годы и даже десятилетия, придав им какое-то единство» сделав «прочными»... , Для вавилонского общества характерна высокая оценка прошлого, древности. Причины подобной оценки, вероятно, многообразны и сложны. Возможно, однако, что не лишено оснований и самое простое объяснен ние: житейский опыт заставлял людей избегать опасных новшеств и ориентировал общественную практику на повторение уже знакомого, заведомо безопасного и достаточно успешного образа действий. Поведение индивида было направлено на воспроизведение освященных традицией действий и поступков, всего, делавшегося старшими, предками и в конечном счете восходившего к божественно установленным нормам и правилам. «Повторение людьми поступков, восходящих к небесному^ божественному прототипу, связывает их с божеством, придает реальность им и их поведению. Вся деятельность людей, производственная, общественная, семейная, интимная жизнь получает смысл' и санкцию постольку, поскольку участвует в сакральном, следует в „начале времен“ установленному ритуалу»72. Так или иначе, в традиционном обществе слова «древний» и '«хороший» — почти синонимы; древность — гарантия добротности. Поэтому новшества, как правило, рядились в старое платье, нововведения выдавались за возврат к древним забытым обычаям и т. п. Прошлое во всем служило примером для подражания, постоянно находилось перед умственным взором древнего человека. Психологически вавилоняне, как и . шумеры, были ориентированы во времени на прошлое. Если для современного человека «смотреть в будущее» значит «смотреть вперед», то шумер или вавилонянин, глядя вперед, видел прошлое; будущее лежало у него за спиной. Данные языка подтверждают такую ориентацию, хотя, конечно, следует помнить, что в языке могут сохраняться чисто словесные формулы уже преодоленных представ- лений. Прошлое по-аккадски — um pani (доел, «дни лица/переда») ; будущее — ahratu (образовано от корня ’hr со значением «быть позади»). Ahratu означает также «потомство». Интересны образования от корня wrk с общим значением «находиться/двигаться, сзади»: (w)arku «оборотная сторона», «зад», «позднейший», «будущий», «за», «позади», «после»; ark'a — «впредь» (темп.), arkis — «назад» (лок.). Еще два примера: рапа — «прежде» (доел, «у лица»), ina mahar — «прежде» (доел.— «впереди»)73. Обращенность к прошлому свойственна культурам древности и средневековья. Психологический поворот «лицом к будущему» начался, очевидно, в середине I тысячелетия до н. э. под влиянием мессианских учений и эсхатологических ожиданий, благодаря которым и высшая значимость, и главное внимание людей были перенесены с прошлого на будущее. Завершился же он лишь в новое время. . Итак, вавилонянин жил, оглядываясь в будущее, взвешивая время на весах и ведя ему счет по прошедшим поколениям или годам правления царя... Его восприятие и .представление о времени, безусловно, не могло не отличаться самым радикальным образом от современного европейского понимания, на формирование которого огромное воздействие оказали концепции точных наук нового и новейшего времени. Быть может, вавилонское время и нельзя назвать дискретным (нет событий— нет времени), -но оно, конечно, очень «вещественно»; это — не чистая длительность, а в первую очередь сам поток событий и цепь поколений. (Даже, язык вавилонской науки, астрономии и астрологии, обходился без специального термина для времени, хотя мы и допускаем, что ученые воспринимали время не совсем так, как рядовые горожане, земледельцы и пастухи.) При таком восприятии времени, возможно, лучше вообще не употреблять этот термин, а говорить просто о «будущем», «настоящем» и «прошлом». Прошлое для вавилонянина — это не бездна единиц;, вроде тысячелетий или веков74, а конкретные события,, деяния определенных людей, предков, прожитая ими жизнь. Почти то же самое можно сказать и о будущем. Будущее воспринималось, по-видимому, не в качестве абстрактных дней щи лет, 1984-й, 2001-й и т. д., а как то, что непременно случится, как дальнейшее развертывание божественных предначертаний, неукоснительное исполнение божественных планов и приказаний. Будущее для вавилонянина — это не все богатство возможностей, из которых может реализоваться та или другая, а именно то, что позднее воплотится и станет прошлым по прошествии какого-то времени75. В этом смысле вавилонское. будущее можно назвать еще не наступившим прошлым. С понятиями «прошлое», «настоящее» и «будущее» теснейшим образом было связано понятие «судьбы», для обозначения различных аспектов которого в Месопотамии существовало несколько терминов. По нашему мнению, именно эта категория играла в вавилонском сознаний ту роль, выполняла ту функцию, которую выполняет в современном сознании идея времени76. Подводя итог сказанному, еще раз назовем основные черты, характеризующие вавилонское представление и восприятие времени: конкретность, линейность, неоднородность, пространственность, прочность; ориентация во времени — на прошлое. Все это, надо признаться, несколько напоминает концепцию времени у воннегутовских тральфамадорцев. Автору остается только надеяться, что тральфамадор- ское представление о времени не слишком сильно повлияло на его реконструкции... , Результаты наших наблюдений имеют предварительный характер: они построены на сравнительно ограниченном материале, к тому же не был рассмотрен ряд важных аспектов проблемы, например временная структура .вавилонских мифологических, эпических, литературных :и «исторических» текстов или время в изобразительном искусстве древней Месопотамии77. Вероятно, в ходе дальнейшего изучения некоторые наши положения придется подвергнуть пересмотру. Объем и специфика подобной работы делают желательным участие в ней нескольких исследователей, что позволило бы избежать излишнего субъективизма и досадных пропусков важного материала. Автор будет рад, если данный очерк послужит приглашением для исследований в этом направлении, хотя бы в качестве отправной точки для критики. I.