Рецепция дюркгеймовской социологии в советской России после 20-х годов достаточно точно выражала особенности внедрения, интерпретации и эволюции марксизма в России, который в сочетании с ленинизмом был провозглашен в стране "единственно верным учением", имеющим право на существование, и стал официальной государственной идеологией.
Эта сакрализованная идеология играла роль государственной религии; любые отступления от ее канонов (реальные или воображаемые) объявлялись ересью и подавлялись самыми разнообразными методами: от понижения в должности, увольнения с работы и травли в средствах массовой информации до тюремного заключения и смертной казни. В таких условиях идеальной формой "рецепции" чуждых официальной доктрине идей было их неупоминание, полное исчезновение их и их авторов с интеллектуальной сцены. С социологией Дюркгейма этого не произошло, хотя, разумеется, его появление на указанной сцене стало гораздо менее частым и заметным. Главное же состояло в том, что с утверждением в стране "единственно верного учения" Дюркгейму неизбежно должна была быть отведена роль отрицательного персонажа. Степень же его "отрицательности", присущие ему "пороки" и "недостатки", удельный вес каждого из них, соотношение с отдельными "положительными" чертами, - все это варьировало вместе с изменениями в социальнополитической и идеологической пьесе: в ее режиссуре, декорациях, интерпретациях ролей индивидуальными исполнителями и т. п. Дюркгейм заведомо должен был быть отнесен к категории "буржуазных" социологов. К этой категории в СССР относили тех социальных ученых, которые не желали (или не могли) признавать истинность и моральную правоту марксизма в его лево-радикальной интерпретации, неизбежность и желательность политических революций в странах, где это учение еще не стало господствующим и, наконец, безусловное превосходство той страны, где оно уже "победило". Рецепция Дюркгейма в этой связи, так же как и любого другого представителя данной категории, неизбежно становилась составной частью особого жанра, получившего название "критика буржуазной идеологии" (ее модификации: критика "буржуазной" философии, социологии, экономической науки, историографии, юридической науки и т.п). Этот жанр в советской идеологической системе получил довольно серьезное развитие и выполнял ряд существенных функций. Отметим некоторые из них. 1. Функция разоблачения. Это главная и достаточно очевидная функция, предполагающая обоснование теоретической, эмпирической и практической несостоятельности тех или иных взглядов, “срывание масок" с их авторов и сторонников, выявление и демонстрация их связей с классовыми интересами буржуазии, связей, чаще всего скрываемых, особенно под "маской" объективности. Эта функция была неразрывно связана с концепцией, согласно которой "лакеи", "прислужники" буржуазии "рядятся в тогу", и задача разоблачителя в том, чтобы эту "тогу" сорвать. 2. Функция обоснования неустранимости борьбы двух идеологий (марксистской и буржуазной) и представляющих их социальных систем и невозможности их мирного сосуществования. 3. Функция демонстрации достоинств марксистской (пролетарской, социалистической, коммунистической) идеологии путем ее противопоставления идеологии буржуазной. 4. Функция демонстрации превосходства социалистической системы над капиталистической. 5. Функция продвижения и утверждения каких-то взглядов (собственных или предпочитаемых) самих советских теоретиков как "подлинно" или "истинно" марсистско-ленинских посредством критики противоположных взглядов как "буржуазных". 6. Функция использования тех или иных "буржуазных" взглядов и их носителей в качестве союзников в борьбе с другими взглядами и их носителями. При таком подходе отмечалось, что, к примеру, точка зрения социолога X, хотя и стоящего в принципе на неправильных позициях, все же ближе к истине, чем точка зрения социолога Y, которая еще дальше от истины и (или) еще более реакционна, чем предыдущая. 7. Функция академического декора, представлявшая "разоблачение" тех или иных "буржуазных" взглядов как совершенно беспристрастный процесс поиска истины, при котором (увы!) оказывалось, что эти взгляды несостоятельны с научной точки зрения. 8. Функция "имманентной критики", посредством которой обосновывалась несостоятельность, противоречивость или логическая уязвимость определенных взглядов с позиций самих их носителей. 9. Просветительская функция, когда в процессе или под предлогом критики "буржуазных" концепций осуществлялось знакомство с ними читателей, не имевших возможности познакомиться с ними самостоятельно. 10. Функция приращения знания, осуществляемая наряду, вопреки или вместо перечисленных выше функций 1, 2, 3 и т.д. Удельный вес и значение каждой из названных функций менялись в истории советской идеологии. Это проявилось и в советской рецепции Дюркгейма. Вероятно, ее началом можно считать высказывания Николая Ивановича Бухарина в его книге “Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии” (1921). В отличие от многих других марксистов-ленинцев, внедрявших в России “единственно верное учение”, Бухарин обладал обширной эрудицией в области социальных наук, в том числе и в области социологии. В его книге мы встречаем упоминания Конта, Спенсера, Вормса, Лилиенфельда, Зиммеля и др. В этом ряду находится и имя Дюркгейма. Ряд рассуждений Бухарина относительно общества как реальной системы, как результата взаимодействий между индивидами, как целого, которое больше суммы своих частей и т.п., носит вполне дюркгеймианский характер (впрочем, в них можно видеть присутствие и других идей). Бухарин цитирует Дюркгейма для обоснования положения о том, что с развитием производительных сил происходит разделение труда не только в экономике, но и в сфере идеологии, “надстройки” [1, с.242-243]. Вместе с тем на примере Дюркгейма он иллюстрирует свою мысль о том, “как стыдливы становятся буржуазные ученые, даже лучшие, когда они подходят к самой грани материализма в социологии!” [там же, с.96]. Бухарин одобряет как материалистический тезис Дюркгейма, согласно которому “моральная плотность” не может возрастать без одновременного возрастания “материальной плотности”. “Но г. Дюркгейм, высказавши эту материалистическую мысль, сейчас же пугается и прячется в кусты: “Впрочем, бесполезно (!!) исследовать, которое из обоих явлений определяет другое: достаточно констатировать, что они неотделимы... ” “Это почему же “бесполезно”? - спрашивает Бухарин. И отвечает: “Да потому, что “совестно” быть в порядочном буржуазном обществе материалистом!” [там же]. Следует отметить, что в данном случае Бухарин в качестве материалистической точки зрения квалифицирует демографический детерминизм у Дюркгейма. Впоследствии и такие позиции в советской идеологии решительно отвергались как несостоятельные, чуждые историческому материализму, “мальтузианские” и т.п. Характер и эволюция советской рецепции Дюркгейма довольно наглядно и четко прослеживаются в энциклопедических статьях разных лет. В первом издании “Большой Советской энциклопедии” автором статьи о Дюркгейме (т.23, 1931г.) был видный историк и этнограф Петр Федорович Преображенский (1894-1941), который был репрессирован сталинским режимом и затем посмертно реабилитирован [2]. Несмотря на отдельные фактические неточности, статья написана в достаточно академическом стиле. Но в ней уже реализуется официальное требование классового и материалистического подходов. Дюркгейм назван “известным французским социологом”, главой “особого направления во французской социологии”, который “совершенно правильно указывал на то, что современная ему социология занималась не столько рассмотрением действительных социальных явлений, сколько рассуждениями о том, каково должно быть общество”. Но дальше идет указание на расхождение Дюркгейма с марксизмом, так как он считает ложным “учение о превалирующем значении экономического фактора”. Главные же упреки касаются игнорирования Дюркгеймом “всякого классового момента”; “подмены” классов профессиональными группами; “объявления” общественных противоречий “несовершенствами”, которые могут быть устранены постепенными реформами; характеристики государства как “независимого” (от классов) органа, выполняющего общеполезные функции. В социологии Дюркгейма, по автору, имеется тенденция не только обойти классовую сущность религии, но и “увековечить ее как общественный феномен”. В общем, социология Дюркгейма, согласно автору, “представляет одну из попыток затемнить классовый смысл социальных процессов”. В конце статьи отмечается, что “в свое время учение Дюркгейма использовалось Н.Михайловским и его школой в борьбе с марксизмом”. Хотя в статье указывается, какие главные сочинения Дюркгейма переведены на русский язык, их выходные данные не приводятся; из литературы к статье приводится только упоминаемая выше статья Тележникова 1928 г. Короткая анонимная статья во втором издании Большой Советской энциклопедии (1952) достойна того, чтобы быть процитированной полностью, так как представляет собой любопытный образчик эпохи и интересна как своими нелепостями, так и резким усилением значения названных выше функций 1-4 [3]: “Дюркгейм, Эмиль (1858-1917) - реакционный французский социолог, апологет империализма. В своих книгах “О разделении общественного труда” (1893), “Метод социологии” (1895) и др. пытался противопоставить марксистской теории классовой борьбы реакционную идею солидарности противоположных классов и призывал пролетариат к примирению с буржуазией на основе сохранения капиталистического строя. Разделяя человеконенавистнические мысли Мальтуса, биологизируя общественные процессы и защищая колониальную политику французского империализма, Дюркгейм в духе расового мракобесия объявил одни народы биологически полноценными и призванными к господству, а другие - неполноценными и обреченными. Внутри нации Дюркгейм также усматривал различные расы: буржуазию считал “высшей” расой, а пролетариат - “низшей”. Во время первой мировой войны 1914-1918 Дюркгейм ратовал за мировое господство англо-французского и американского империализма. Реакционная социология Дюркгейма используется учеными слугами буржуазии для борьбы с революционной пролетарской идеологией. На Дюркгейма ссылаются современные французские правые социалисты типа Блюма и английские лейбористы типа Ласки; хвалебно пишут о нем американские реакционные историки-социологи Бернард и Богардус”. Ни сочинения Дюркгейма, ни работы о нем при статье не упоминаются. Следующую энциклопедическую оценку Дюркгейма мы встречаем через десять лет, во втором томе “Философской энциклопедии” (1962) [4]. В статье, написанной М.Туровским и сопровождаемой портретом Дюркгейма, последний характеризуется как “французский социолог-позитивист, глава французской социологической школы, основатель журнала “L’Annee sociologique...” В качестве достоинства отмечается, что Дюркгейм выступал против биологизации социологии Спенсером и растворения Контом предмета психологии в биологии и социологии (см. выше, функция 6). Указывается, что социологические взгляды Дюркгейма “содержат в себе некоторые рациональные моменты, касающиеся прежде всего признания невозможности понять природу человека и его сознания без учета того, что они являются производными по отношению к социальному целому, хотя последнее трактовалось им неверно, идеалистически”. Тема идеалистического характера дюркгеймовской социологии фигурирует в статье несколько раз: 1) она идеалистическая, так как понятие общественного бытия для нее равнозначно понятию общественного сознания; 2) в духе “объективного идеализма” Дюркгейм приписывал “коллективным представлениям” самостоятельное существование; 3) исходя из “идеалстического понимания классовой борьбы”, он считал ее “не объективным законом, но свидетельством негодной моральной организации общества...”; 4) поскольку Дюркгейм идеалист и видит источник противоречий буржуазного общества в дезорганизации его моральных устоев, поскольку “его критика буржуазного строя лишена научной основы”. Что касается методологии Дюркгейма, то она - “образец буржуазного объективизма”. В завершение статьи отмечается, что воззрения Дюркгейма оказали сильное влияние на психологию, в первую очередь на “социологическое направление во французской психологии” (П.Жане, М.Хальбвакс, Ж.Пиаже), и что в России близкие дюркгеймовским идеи разрабатывал Е.В. Де-Роберти. Статья снабжена довольно значительным перечнем работ Дюркгейма и публикаций о нем. Еще через десять лет (1972) появляется статья о Дюркгейме в третьем издании Большой Советской энциклопедии (автор - Э.М.Коржева) [5]. Как и предыдущая, статья сопровождается портретом Дюркгейма, перечнем его трудов и работ о нем. Здесь Дюркгейм характеризуется как “французский социолог-позитивист, основатель французской социологической школы”. Описываются этапы его жизни и творчества, испытанные им идейные влияния, понимание предмета и метода социологии. Изложены его теории социальной солидарности, самоубийства, религии. Отмечается, в чем состоял его вклад в последующее развитие социологии, в частности, его понятия аномии, которое “приобрело большое значение в современной социологии”.
Соотношение с марксизмом, естественно, рассматривается особо. Указывается, что его отношение к марксизму было противоречивым: “В его концепции сказывается влияние некоторых идей исторического материализма. В то же время он вульгарно трактовал материалистическое понимание истории как “экономический детерминизм” и отрицательно относился к идее революционного преобразования общества рабочим классом, предпочитая буржуазно-реформаторский путь социального переустройства” (последние утверждения вполне адекватно представляют позиции Дюркгейма). Изложение взглядов Дюркгейма в этой статье практически лишено оценок, что знаменовало существенную эволюцию в советской дюркгеймиане. Примерно такой же характер носили опубликованные впоследствии статьи в “Философском энциклопедическом словаре” (I изд. - 1983; II изд.- 1989), словарях “Современная западная социология” (1990) и “Современная западная философия” (1991) [см. 6; 7; 8]. Что касается “Краткой философской энциклопедии” (1994), то несмотря на то, что в сопроводительной аннотации она характеризуется как “первая в России за последние 75 лет попытка дать непредвзятую картину философии от времен античности до наших дней”, следует признать, что, во всяком случае, применительно к статье о Дюркгейме эта попытка явно не удалась; статья полна нелепостей и фактических ошибок [9]. Если от словарно-энциклопедического жанра перейти к другим, то необходимо отметить, что в советское время своеобразная рецепция Дюркгейма (прежде всего в указанной форме “критики буржуазной идеологии”) происходила в различных дисциплинах: в психологии, лингвистике, этнографии, философии и социологии. Д.Н.Введенский во вступительной статье к классической работе Фердинанда де Соссюра (1933) не только разоблачил его учение о языке как “классово враждебного идеологии революционного пролетариата”, но и показал влияние на это учение социологии Дюркгейма, идеалистической, консервативной и стремящейся скрыть классовые противоречия [10, сс.16-18]. Необходимо иметь в виду, что зубодробительная критика, часто сопровождавшая в предисловиях или послесловиях книг зарубежных авторов, издаваемых в советское время, служила своего рода компенсацией и оправданием этих изданий. Считалось, что в сопровождении “правильных”, основанных на “подлинно научном мировоззрении” оценок, представленные в подобных книгах идеи уже не так опасны и вредны для сознания советского человека. Поэтому в таких изданиях причудливым образом сосуществовали и переплетались названные выше функции 1, 5, 6, 9 и др. Присутствие идей Дюркгейма обнаруживается и в советской психологии. С ними был знаком выдающийся психолог Л.С.Выготский, который, подобно Дюркгейму и его последователям, разрабатывал проблему интериоризации социальных норм и ценностей. Но, по словам А.Н.Леонтьева, французская школа “понимала интериоризацию таким образом, что к изначально существующему и изначально асоциальному индивидуальному сознанию извне прививаются некоторые формы общественного сознания (Э.Дюркгейм) или в него вносятся элементы внешней социальной деятельности, социального сотрудничества (П.Жанэ). Для Выготского же сознание только и складывается в процессе интериоризации - никакого изначально асоциального сознания ни филогенетически, ни онтогенетически нет” [11, с.28]. Сам Алексей Николаевич Леонтьев также обращался к анализу и оценке работ Дюркгейма и его школы. В своей книге “Проблемы развития психики” (I изд. - 1959 г.) он писал: “...Общество выступает в трудах этих и близких к ним авторов прежде всего как сознание общества, а человеческий индивид - скорее как “общающееся”, чем практически действующее, общественное существо. Тем не менее работы, образующие эту линию, внесли большой, часто недооцениваемый вклад в психологию, особенно в проблему развития социальных форм человеческой памяти и представлений о времени, развития логического мышления в связи с развитием языка, происхождением высших чувств и так называемых социальных поведений - различного рода обычаев, церемоний и т.д. (Жане)” [12, с.354]. Другой известный советский психолог, Сергей Леонидович Рубинштейн также обратился к критическому рассмотрению дюркгеймовских идей [13]. В качестве положительной черты у Дюркгейма он отметил признание определяющего значения социальности в генезисе логической мысли и, шире, человеческого сознания. Но он подверг критике, во-первых, идеалистическое истолкование Дюркгеймом самой социальности, не учитывающее бытие, “реальные” общественные отношения, во-вторых, его дуализм в интерпретации человека, “непонимание того, что социальность для человека - не только внешний факт, что это отношения, в которые сам он включается и которые определяют его внутреннюю природу... ” [там же, с.314]. Рубинштейн также отрицательно оценил отнесение Дюркгеймом изучения высших интеллектуальных функций целиком к социологии и выведение этого изучения из компетенции психологии [там же, с.317]. Подобные и некоторые иные мотивы анализа и критики дюркгеймовских идей можно найти и в других психологических трудах. В них затрагивались также воззрения дюркгеймианцев Марселя Мосса и Мориса Хальбвакса [см. 14; 15, сс. 296-298; 16, 191194, 197-198]. Помимо психологии, идеи Дюркгейма рассматривались также в советской этнографии, в частности в работах выдающегося ученого Сергея Александровича Токарева (1899-1985). Он проанализировал теорию тотемизма Дюркгейма (1964) и концепцию магии, разработанную дюркгеймианцами Марселем Моссом и Анри Юбером (1959) [17, с.55 и др.; с. 410 и др.]. Кроме того, изложению теоретических принципов социологии Дюркгейма и его школы Токарев посвятил главу в своей книге “История зарубежной этнографии” (1978) [см. 18, гл. 8]. К работам Мосса, так же, впрочем, как и к трудам Б.Малиновского и других зачинателей социальной антропологии, обращался и известный исследователь первобытного общества Юрий Иванович Семенов [см., в частности: 19, с.63 и дал.]. Известное влияние Марселя Мосса можно найти в трудах выдающегося медиевиста Арона Яковлевича Гуревича; речь идет о его трактовке дара и сезонных циклов в жизни средневековых европейских обществ [20, сс.63-82; 21, сс. 228-247, 103 и дал.]. Философская и социологическая рецепция Дюркгейма 60-х - 70х годов характеризуется прежде всего ростом числа публикаций, целиком или частично посвященных ему и его школе [см.: 22-41]. Было защищено несколько диссертаций по дюркгеймовской тематике, в том числе одна докторская [42; 43; 44]. Оживление интереса к творчеству Дюркгейма в начале 60-х годов было тесно связано с возрождением социологии в СССР в это время. Вполне естественно, что те, кто непосредственно занимался возрождением этой дисциплины в советской академической системе, нередко обращались к наследию классика. В этой связи необходимо подчеркнуть значение работ таких выдающихся социологов, как Игорь Семенович Кон и Юрий Александрович Левада. Их высокий профессиональный уровень и научная этика обусловили тот факт, что даже работая вынужденно в жанре «критики буржуазной идеологии», они особенно активно способствовали возвращению дюркгеймовской социологии в сферу актуального научного обращения. Важным этапом в этом процессе была глава 4 в книге И.С.Кона «Позитивизм в социологии» (1964), посвященная рассмотрению воззрений Дюркгейма [23]. В это же время Ю. А. Левада проанализировал вклад Дюркгейма в становление функционалистского направления в социологии религии [24, сс.77-79]. Кроме того, в процессе разработки собственного понимания социологии религии он нередко обращался к критическому рассмотрению дюркгеймовских идей [25, cc.61-62, 72, 74-75, 78-79 и др.]. Здесь важно подчеркнуть, что иногда даже независимо от того, шла ли речь о «положительных» или «отрицательных» оценках этих идей, несмотря на неизбежно присутствующие в них идеологические стереотипы того времени, на первый пдан выдвигались функции №№ 7-10 «критики буржуазной идеологии», выделенные нами выше. В целом в период 60-х - 80-х годов наблюдается постепенная эволюция от наиболее “крепких” эпитетов в отношении Дюркгейма (вроде термина “реакционный” в V томе “Истории философии”, вышедшем в 1961 г.) к более осторожным выражениям и характеристикам. В оценках дюркгеймовской социологии соотношение “плохих” и “хороших” сторон меняется в сторону увеличения последних. В анализе Дюркгейма растет удельный вес и значение выделенных выше функций 7-10. Впрочем, оценки Дюркгейма варьировали не только в зависимости от “временных”, но и от “пространственных” факторов: там, где “идеологическая работа” была поставлена “лучше”, а страх и (или) некомпетентность укоренились более прочно, Дюркгейма продолжали “разоблачать” так же, как и в 50-е годы. Примерами такого рода могут служить две работы начала 80-х годов [45; 46]. С начала 80-х и вплоть до 90-го года наблюдается некоторый спад интереса к творчеству Дюркгейма и его школы; из публикаций по этой тематике можно назвать лишь словарно-энциклопедические статьи [6; 7; 8; 47; 48]. С начала 90-х годов этот интерес вновь оживает в связи с кардинальными изменениями в российском обществе, ростом внимания к социологической классике и потребностями развивающегося социологического образования. В различных учебниках, учебных пособиях и хрестоматиях по социологии и истории социологии имя Дюркгейма постоянно присутствует. Но главным выражением оживления интереса к Дюркгейму в 90-е годы и новым явлением по сравнению с его советской рецепцией стало издание трудов самого классика. В 1991 году в издательстве “Наука” были опубликованы в одном томе две его книги: “О разделении общественного труда” и “Метод социологии”. Они были изданы в новом переводе с послесловием и комментариями [49]. В 1994 году в московском издательстве “Мысль” с некоторыми сокращениями и в 1998 г. в петербургском издательстве «Союз» с некоторыми исправлениями было воспроизведено издание “Самоубийства” 1912г. [50; 51]. В 1995 году издательство “Канон” выпустило в свет сборник произведений Дюркгейма, в который вошли переиздание последнего перевода “Метода социологии” и шесть работ Дюркгейма разных лет: “Курс социальной науки” (вступительная лекция в Бордоском университете, 1887), “Материалистическое понимание истории” (рецензия на книгу А.Лабриолы “Очерки материалистического понимания истории”, 1897), статья “Представления индивидуальные и представления коллективные” (1898), “Педагогика и социология” (вступительная лекция в Сорбонне, 1902), статья “Социология и социальные науки” (1909), “Ценностные и “реальные” суждения” (доклад на Международном философском конгрессе в Болонье, 1911). Сборник снабжен примечаниями и послесловием, почти полностью воспроизводящим послесловие издания 1991 года [52]. В 1996 году в издательстве “Канон” вышло еще одно издание книги “О разделении общественного труда”, повторяющее издание 1991 года [53]. В этом же году в Москве вышел посмертно изданный сборник работ Дюркгейма 1922 года, посвященный социально-педагогическим проблемам [54]. Были изданы в русском переводе введение и первая глава «Элементарных форм религиозной жизни» [55]. Кроме того, были переизданы указанные выше работы П.А.Сорокина о дюркгеймовской теории религии со вступительной заметкой Р.А.Лопаткина [56]. В 90-е годы начинается издание трудов Марселя Мосса. В 1992 и 1993 гг. в журнале «Человек» были опубликованы две его классические работы: о коллективном внушении смерти и «Техники тела»; второй работе была предпослана заметка переводчика «Марсель Мосс: за единство наук о человеке» [57; 58; 59]. Наконец, в 1996 году в издательстве “Восточная литература” вышло в свет однотомное собрание произведений Марселя Мосса с послесловием и комментариями. В книгу, озаглавленную “Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии” вошли шесть работ Мосса, представляющие важнейшие этапы его творчества: “О некоторых первобытных формах классификации” (в соавторстве с Дюркгеймом, 1903), “Обязательное выражение чувств” (1921), “Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах” (1925), “Физическое воздействие на индивида коллективно внушенной мысли о смерти (Австралия, Новая Зеландия)” (1926), “Техники тела” (1934), “Об одной категории человеческого духа: понятие личности, понятие “Я” (1938) [60]. Характерной чертой последних изданий, отличающей их от изданий “буржуазных” социологов в советскую эпоху, стало то, что сопровождающие их статьи и комментарии не “разоблачают” публикуемого автора, не сумевшего овладеть “подлинно научным мировоззрением”, а наоборот, представляют его читателю, выясняя и показывая, чем его труды могут быть интересны и полезны российскому обществу и российской науке. Читатели, и прежде всего молодое поколение российских социологов, получили возможность не в изложении интерпретаторов и критиков, а непосредственно и самостоятельно изучать наследие классика. Из предыдущего следует, что возврат к «нормальной» коммуникации в сфере социальной науки теснейшим образом связан с переходом от закрытого общества к открытому. А подобная коммуникация и подобный переход составляют необходимое условие успешного развития социальной науки в России.