Промышленность в советской и постсоветской России: циклы развития, размещение, региональные макроструктуры

В структурно-хозяйственном отношении история СССР была историей индустриализации. Страна — цитадель нового строя растила промышленность любой ценой, видя в ней гарантию выживания и побед. Результаты внушительны, но неутешительны.

Став индустриальным гигантом, СССР не догнал мировых экономических лидеров, ныне постиндустриальных. А Россия, унаследовав 2/3 советского промышленного потенциала, оказалась энергоcырьевым придатком тех же и новых лидеров. Рассмотрим подробнее эти превращения и их географические последствия по основным этапам.
Промышленность до и после Октябрьской революции. Индустриальное время в принципе «быстрее» аграрного, чем активно пользуются страны с догоняющим типом развития, включая Россию. К 1917 г. по объему промышленной продукции (5%) она была пятой в мире после США, Великобритании, Германии и Франции. Но при этом индустрия давала только 1/4 доходов империи, образуя несколько очагов на преобладающем аграрно-лесном фоне: столичный Питер, сгусток текстильных фабрик Центра, еще молодой угольнометаллургический Донбасс, старый Урал, нефтепромыслы Кавказа, россыпи мелких сахарных заводов и маслобоен на Юге, лесопилок и солеварен на Севере, редкие прииски в Сибири. В дворянскокрестьянской стране считали, что купят за хлеб все прочие товары, а много и не надо, ибо народ беден.
С этим спорил Д.И. Менделеев, считавший, что России нельзя без индустрии при ее климате и ресурсах, но только добывать их — как пить снятое молоко, выбрасывая сливки (тот же тезис в иной версии: топить можно и ассигнациями). Ограниченный рост промышленности, заключал Менделеев, совершенно непригоден нашему краю и неприличен нашему народу.
Перед Первой мировой войной страна «ситцевого капитализма» пыталась создать свою энергетику, углехимию, авто- и авиастроение. От века электричества, бензина и радио с надеждой ждали чудес большие города. Однако жили в них 7—8% населения.
Мировая война усилила государственный сектор крупной индустрии; в 1918—1920 гг. была национализирована почти вся мелкая. В Центре, отрезанном Гражданской войной от угля и нефти, по плану ГОЭЛРО стали строить электростанции, работавшие на местном торфе. В.И. Ленина увлекла система труда Форда—Тейлора. Раньше он называл ее потогонной, а теперь решил догнать капитализм его же методами. Пока в стране царила разруха, выпуск многих промышленных товаров упал в десятки раз, заводы замерли, хотя рабочих прикрепили к ним как крепостных. Экономист П.Б. Струве писал в эмиграции о возврате России в XVII в. До половины горожан из Петрограда, Москвы, Нижнего Новгорода бежали кто куда от голода и холода или погибли.
С 1921 г. новая экономическая политика вернула рыночный обмен, допустила капитал в мелкое производство и торговлю. Крупные предприятия оставили государственными для контроля конкуренции и цен. Физически нестарая индустрия стремительно ожила и скоро достигла уровня 1913 г. (как во Франции и Германии, но там и спад был не таким глубоким). Легкая промышленность Центра, созданная на первом цикле (волне) развития машинного производства, выделялась сильнее прежнего, а тяжелая на Юге и Урале — застряла в разрухе. Село покупало мало промтоваров, придерживая хлеб. Народ оставался бедным, рынок узким. Итоги нэпа раздражали и низы, и верхи; первых — дефицитом и дороговизной, вторых — зависимостью от частника.
Обсуждались два пути индустриализации: через насыщение рынка товарами потребления и постепенный «разогрев» тяжелой индустрии либо через ее насаждение государством. Один предлагали «правые» экономисты и партийцы Н.Д. Кондратьев, Л.Н. Юровский, А.В. Чаянов, Н.И. Бухарин, А.И. Рыков. Другой путь — «левые»: С.Г. Стру- милин, Н.А. Вознесенский, Л.Б. Троцкий, И.В. Сталин, считавшие невозможной индустриализацию при нэпе. Ленин ввел ее всерьез и надолго, но... как временное отступление. Сталин был еще прямее: «И если мы придерживаемся нэпа, то потому, что она служит делу социализма. А когда она перестанет служить делу социализма, мы отбросим ее к чёрту».
Следующие 60 лет (1925—1930 — 1985—1990 гг.) следует разделить на два 30-летия. Первое — это время индустриализации, коллективизации, энтузиазма и репрессий внутри осажденной крепости. Второе отмечено нарастанием инерции ее развития, нового отставания от соперников и разложения строя, вожди которого становились в глазах народа не мудрыми и страшными, а серыми и смешными. Это два разных социализма и две его индустрии.
Большой скачок, или форсированная индустриализация. Проект пятилетки был составлен в 1925 г. в осторожном духе нэпа. Позже план годового прироста подняли с 16—18% до 22% и даже 33%, чтобы уложиться в четыре года. Сталин пояснял: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Лаг в 1—2 цикла (волны) арестованного в 1930 г. Н.Д. Кондратьева и срок до новой войны вождь определил верно. Это не оправдывает жертв «раскулачивания» и т. п., но хотя бы отчасти их объясняет. Колхозникам оставили для прокорма одни огороды, и они, если могли, бежали из села. Спрос на даровую рабочую силу питал и «раковую опухоль» ГУЛАГа. Индустриализацию вели также за счет вывоза из страны шедевров искусства, снижения уровня потребления рабочих и служащих. В 1926 г. средняя городская семья могла купить 3 типовых набора продуктов питания, а в конце 1930-х гг. — лишь 1—1,5 набора.
С техникой, как ни странно, помогла полуизоляция от Запада и несовпадение с ним по фазе роста. При Великой депрессии 1929—1932 гг. там дешевели машины, труд инженеров и техников, готовых от безработицы наняться куда угодно. Правда, феноменальные советские индексы динамики производства «в сопоставимых ценах» спорны. Цены росли по плану и стихийно, иногда с обновлением детали или окраски. Случались приписки, так как чиновник, не давший нужную цифру плана, рисковал головой (впрочем, за «липу» он рисковал тоже). По переоценкам 1980—1990-х гг., среднегодовой прирост в период первых пятилеток составлял не 15—19%, а лишь 8—10%.
Большой скачок СССР — все равно не миф. Его индустрия росла быстрее, чем где-либо, кроме, быть может, Японии с ее 9%. Крупных промышленных строек в 1932 г. было 1,5 тыс., к 1941 г. — 9 тыс.

284.
Понятия индустрии и строительства слились, став синонимами города. Однако 3/4 новых городов строились в старых районах, где заодно росли научные, преподавательские, медицинские кадры. Ликвидировалась неграмотность, снижалась смертность, колхозы получали тракторы и комбайны. Завораживали «громадье» планов и напор пропаганды. Внутренние и внешние условия развития страны вошли в резонанс с ее психологической готовностью к чуду, культом не только партии и Сталина, но индустрии и техники, которая «решает все».
Роман В.П. Катаева «Время, вперед!» о строительстве Магнитогорского металлургического комбината (1932) пропитан ритмами и темами индустриализации. Вот яркие и отрывистые, как вся книга, выдержки из нее с небольшими пояснениями.
При нормальных условиях такой комбинат, который ставим мы здесь, должен строиться восемь лет... мы построим его в три года... Энтузиазм — быть может, это и очень красиво, но мало научно... Не строительство, а французская борьба... Эпоха требует авантюризма, и надо быть авантюристом. Эпоха не щадит отстающих и несогласных. Так думает начальник, но карьерист и антигерой. Катаев признает, что по сути он прав, хотя слышит булавочную, комариную каплю какой-то лжи.
Правда — в думах героя-ударника. Добудут руду.
Руда пойдет в домны... Чугун переварят в сталь. Наделают рельсов, вагонов, пил, топоров, плугов, машин... Надо стали, стали, стали. Будет сталь — будет новая, счастливая... жизнь. Будет ли? Смущает вид самого Магнитогорска:
...ни церквей, ни ларьков, ни трамваев, ни каменных домов... черновой набросок города... По шпалам гуськом идут бабы.
Их около сорока. Они тащат на плечах доски, пилы, мешки. Среди них много беременных... Увы, новые города долго оставались набросками; беременные бабы еще долго таскали тяжести.
В книге много фактов и персонажей, включая заокеанских спецов и дельцов, но не сказано, что Магнитка — большая копия завода в г. Гэри, близ Чикаго (в Москве делали «Бьюики» и «Паккарды», в Сталинграде — трактор «Фордзон»). Есть у Катаева даже геополитика. Мимо вагона пролетает, крутясь, обелиск «Европа — Азия»... Революция идет на Восток с тем, чтобы придти на Запад... Никогда больше не будем мы Азией. Никогда, никогда, никогда!
Госплан сначала предлагал развивать новые отрасли в старых районах, считая ими Центр, Ленинград, Донбасс и Урал. И хотя им уделяли меньше инвестиций, они даже в 1950 г. давали 67% продукции — больше, чем в 1925 г. Правда, во время войны помогли и сами выросли районы ближнего стратегического тыла на Волге, Урале и в Западной Сибири, где осело большинство эвакуированных заводов. Далеко на восток их не везли, опасаясь японцев. У границ вообще не строили важных предприятий, а до аграрных зон в глубине страны они еще не добрались (табл. 1).
Уже в 1970-х гг. советский географ А.А. Минц заметил, что в пору первых пятилеток освоение новых районов, создание городов «на пустом месте», механически понятая идея равномерного размещения получали гипертрофированное изображение. Хозяйственная практика была трезвее. Добыча сырья росла в новых местах, а сложная переработка — в старых. Сдвиг на восток происходил в европейской части, к Волге и Уралу. Динамика индустрии зависела от ее профиля. В Омске, Новосибирске, Кузбассе она выросла за 1930—1950-е гг., по советской статистике, в сотни раз, в Москве, Горьком, Казани, Куйбышеве как узлах машиностроения — в 50—80, в текстильном Иванове — в 6—7 раз. Если все цифры и завышены, то разница все равно велика.
Средства из старых районов перекачивали в новые, из легкой промышленности — в тяжелую, основу ВПК. Многие заводы имели двойную функцию. В зерновой полосе, от Харькова до Челябинска и позже до Алтая, построили тракторные заводы, а где делают трактор, там соберут и танк. Производство часто росло ради производства. Уголь, сталь, станки делали за тем, чтобы делать еще больше стали, станков, оружия. Безработные Гитлера и Рузвельта в 1930-х гг. строили автодороги, узники Сталина — дороги железные или архаичные каналы. Но это еще не основание считать индустриализацию ошибкой.

Рост индустрии и трех групп ее районов в современных границах России

287
ХХ в. милитаризовал и утяжелил не только нашу индустрию. А военно-промышленная машина Германии? Тут не до теорий Дж. Кейнса о доходах и широком спросе как стимулах производства. Зато оно не рухнуло в 1941—1945 гг., как в 1914—1920-х гг., выдержав испытание полем боя, потерей западных баз, эвакуацией, горячечной работой под бомбами, падавшими на Ленинград, Москву, волжские и даже камские города.
Пусть не за 10лет, а за 25—30 (всеравно быстро для стандартного полувекового цикла Н.Д. Кондратьева) СССР создал вторую по мощи индустрию после американской и с необходимым ему тогда отраслевым составом.
К 1960-м гг. это был не просто гигант, а обладатель уникальной оборонной техники, например, ракетно-ядерной. Успех неожиданный, ведь знатоки русского характера дружно отмечают его склонность к аритмичному труду (из-за краткого летнего аграрного сезона). А рывок 1930—1950-х гг. сделан на базе фордизма и монотонного труда рабочего — придатка конвейера, осмеянных Чарли Чаплиным в комедии «Новые времена». Возможно, все дело в мобилизованности и дисциплине гарнизона страны-крепости, усиленной полицейскими мерами. Индустриализация стала для России одним долгим авралом, большой страдой.
Все это сказалось на социально-экономическом ландшафте страны. В 1959 г. 42% занятых горожан трудились на заводах, 11—12% — на стройках. Магазинам, больницам, школам и т. п. оставалось по 3—7%. В каждом третьем городе, кроме самых малых, доля занятых в индустрии превышала 50%, порой достигая 80%. Пример гиперпромышленного города — Ижевск, столица Удмуртии и оружейный цех СССР, вотчина М. Калашникова. Москва же была и витриной, и конторой, и мастерской для первого подшипника, автомобиля, вагона метро, троллейбуса, вертолета, ракеты. Вместе с Подмосковьем она давала до войны больше продукции, чем вся Сибирь.
Первый по численности населения город среднего региона России — почти везде формальная столица, превосходящая второй центр в среднем вшестеро. Исключений мало: металлургические Череповец, Новокузнецк да промышленные центры пары нефтяных округов.
СССР стал сверхдержавой, центром своего политического лагеря, что влияло на развитие разных частей страны. Правда, 10 лет дружбы с молодой КНР мало что дали смежным с ней районам. Сырьевая индустрия все же двигалась на восток. Усилился средний

288.
Волго-Уральский участок союзного «производственного конвейера» с его ГЭС и нефтяными базами, химическими и авиазаводами. На грузопотоках между странами социализма росли западные окраины, которым выделяли средства и технику, поступавшую из Германии по репарации. Революция действительно вернулась на запад.
Индустрия сверхдержавы. Методы накачки промышленных мускулов при Сталине не менялись, несмотря на явную усталость нации от рывков и жертв. По смерти вождя в течение 10—15 лет делались робкие попытки реформ. При Брежневе они угасли, в неявном споре потребительской и военно-промышленной моделей развития опять победила вторая. На очереди стояла новая задача—добиться военно-технического паритета с НАТО. Но если в 1930-х гг. внешние реалии и внутренняя политика вошли в резонанс с настроем масс, то в 1970-х — нарастал диссонанс. Люди так и не дождались изобилия товаров и услуг.
К 1960 г. страна окончательно стала промышленно-городской, а сама индустрия вступила в новую стадию. Лидируя по продукции с 1930-х гг., вторичный сектор (промышленность и строительство) уступал аграрному числом занятых. И вот обошел его: в РСФСР — в 1950-х гг., во всем СССР — в 1960-х. Тогда же население городов превысило сельское — на 30—70 лет позже, чем у лидеров Европы и США. Но там бурно рос сервисный третичный сектор. А в СССР он догнал вторичный и... замер на 30 лет. Его развитие даже сдерживали, боясь «депролетаризации» и мещанского потребительства.
Переход к новой (4-й) промышленной волне произошел почти без паузы, как бы сдвоив два смежных цикла (рис. 9.1). Но такие ее признаки, как полимеры, легковые автомобили, бытовые электроприборы, были налицо. В план 1959—1965 гг. вошла программа развития нефтехимии; в 1970 г. тольяттинский Автоваз собрал свои первые «Фиаты-Жигули», на которые люди записывались в очередь заранее. Холодильники, пылесосы, телевизоры были доступнее, но неважного качества, хотя доля занятых в машиностроении превышала западную из-за мощного ВПК. Рос экспорт техники, включая оружие, а вот зерно все чаще закупали на Западе.
Оптимизм внушали первая в мире АЭС в Обнинске, космические и другие достижения. Техника быта, даже зажатого в клетушки «хрущоб», меньше отставала от западной. Согласно программе КПСС 1961 г. СССР должен был построить коммунизм за 20 лет, обогнав

Рис. 9.1. Промышленные циклы (волны) Кондратьева на Западе и в России по осредненным датировкам из разных источников

США, и за этот срок обошел их по чугуну, стали, нефти, газу, цементу, тракторам. Только там их выпуск уже не рос. А вот электроэнергии он вырабатывал в 1,5—2 раза меньше. О наших компьютерах шутили, что они самые тяжелые в мире, магнитофоны — самые тихие, зато пишущие машинки — самые громкие.
Один западный дизайнер заметил, что брендовые черты русского изделия — его простота и надежность. Антипод яркого и непрочного китайского стиля, он подходит тяжелой технике, но не изящным товарам. Плохо было с краской, упаковкой, с туалетной и писчей бумагой (при наших лесных ресурсах и мощностях по их переработке). Товары для народа остались париями индустрии. Руководители старой школы презирали дизайн, рекламу, маркетинг. «Легкая» и звучит легковесно. «Тяжелая» — вот солидные ресурсы, престиж державы! Как нэп не подошел сталинской индустрии, так запущенный ею жесткий плановый механизм не подходил гибкому производству, рассчитанному на капризы спроса.
На Западе нефтяной шок 1970-х гг. ускорил смену технологий и типов предприятий. Рядом с гигантскими ТНК стали расти гибкие малые фирмы. В СССР все было иначе, он прочно «сел на иглу» нефтедолларов. При Брежневе на них закупали ширпотреб и техни-
290.
ку для его выпуска. В 1973—1974 гг. приняли две сверхдорогие программы: строительство Байкало-Амурской магистрали и подъем аграрного Нечерноземья. Между тем, Запад ограничил продажу нам электроники и т. п., не дав применить обычный маневр догоняющей страны — заимствование готовых достижений. А цены на нефть пошли вниз.
Предприятия-гиганты с тысячей и более занятых давали 3/4 промышленной продукции. Их число даже сокращали, сливая в крупные объединения с единым управлением. Зато множились министерства, но контролировать массу продуктов им стало трудно. Дважды — к 1930-м гг. (большие области Госплана) и к 1960-м (хрущевские совнархозы) —делались попытки заменить отраслевое управление народным хозяйством территориальным. Обе потерпели крах. Промышленнотехнические задачи при Сталине решали отраслевые наркоматы, при Брежневе — министерства. Комплексное, гармоничное развитие районов им только мешало и осталось просто лозунгом.
Правда, создавались ресурсные ТПК: Тимано-Печорский, Западно-Сибирский, Канско-Ачинский, Братско-Усть-Илимский, ЮжноЯкутский и другие. Однако ведомства строили свои «конвейеры», увеличивая разрывы между стадиями обработки сырья. В Европейской России индустрия прирастала филиальными зонами, где к 1990 г. трудились более 40% работников, давая чуть меньшую долю продукции. Но филиалы были «безголовыми» и негибкими, так как лучшие кадры не покидали старых заводов, НИИ и КБ. Вклад Сибири при высоких ценах на готовые изделия и низких на сырье рос медленно (рис. 9.2). Из-за этих цен РСФСР теряла на обмене с другими союзными республиками. Ее правительство не контролировало 4/5 российских предприятий союзного подчинения.
Еще 30 лет централизма кончились распадом СССР. Тут сказались и слабость сельского хозяйства (хотя в Англии и Германии на пике их индустриального роста агросектор тоже буксовал), споры о том, кто кого кормит, и «ненавязчивый» советский сервис. Доходы людей росли, прилавки пустели. Работников, тащивших с предприятий все подряд, звали не ворами, а «несунами» и отечески журили в коллективах (пародия на сталинскую дисциплину). Сами труженики благодушно шутили: мол, из деталей с нашего завода хочу собрать что-нибудь полезное для дома, а получается только пулемет.

Рис. 9.2. Геостатистические профили промышленного производства
по крупным экономическим районам,
% к итогу по РСФСР—РФ в ценах соответствующих лет
Советское хозяйство представляло собой грузное промышленное здание, стоявшее на шатком аграрном фундаменте под худой сервисной крышей.

Несмотря на растущий денежный навес над потребительским рынком, власти сдерживали цены во избежание беспорядков. Программа «Время» на ТВ, как и сегодня, звала к экрану маршем из кинофильма по роману Катаева «Время, вперед!». Мало кто осознавал тогда, что неумолимое время спешит к суровым испытаниям.
Постсоветский обвал и подъем. Кризис 1990-х гг. был менее глубоким, чем на заре СССР, но более затяжным. За восемь лет спада объем промышленного производства упал наполовину и потом за девять лет роста не вернул всех потерь. Кадры убывали плавно; в начале 1990-х гг. их даже пытались удержать на замерших заводах. И подъем с 1999 г. только слегка замедлил убыль (рис. 9.3). Инвестиции в советскую индустрию росли вместе с продукцией, а к концу СССР — еще быстрее: его последние капитаны хотели пройти полосу бурь на

Рис. 9.3. Динамика основных показателей российской промышленности, % к 1975 г.

всех привычных парах мобилизации накоплений, интенсификации и ускорения. Дешевая нефть и пустой бюджет сгубили корабль. После шестикратного спада вложения пошли в гору, однако к новому кризису 2008 г. не достигли даже уровня далекого 1975 г.
Сжатие спроса, обострение конкуренции, разрывы связей в постсоветском пространстве — известные факторы кризиса. Сложнее определить его сущность, так как в нем переплетались признаки кризиса системного, циклического и структурного. В самом общем смысле это кризис перехода от дешевых ресурсов, включая людские, к дорогим и от низких цен на них — к высоким. В России по сравнению с Западом он запоздал примерно на полвека.
Усилив сырьевой характер индустрии, кризис тем самым сдвинул ее на восток (рис. 9.4). Выравнивание условного рельефа заметно до конца века, потом его вершины поднялись, только старая Центральная зона уступила срединной «гряде», наискось пересекающей страну от Таймыра до Дона, где состав индустрии близок к среднероссийскому. Это она помогла России в начале ХХ! в. не только свести концы с концами, но и окрепнуть.

Рис. 9.4. Основные типы региональных промышленных структур

Масса производства к 2008 г. превысила 4/5 докризисной, но ее состав — другой. По типам промышленных структур (рис. 9.4) видно, что продукцию верхних этажей, преобладавшую ранее на западе РСФСР, теснили сырьевые и полусырьевые структуры, сделавшие Россию энергосырьевой державой. При всем расширении регионов такого типа отнести к нему можно далеко не каждый: недрам ведь не прикажешь.
Если кризис был неизбежен и даже целебен, то почему усилил не сложные новые отрасли, а простые сырьевые? Ответ тоже прост: их продукцию брали за рубежом. При двукратном спаде всего производства отпуск электроэнергии снизился к 1999 г. лишь на 1/4, но и рос потом слабо без ввода крупных мощностей. Неплохо выживали металлургия и химия, особенно экспортные. Пищевые отрасли работали на российский рынок, замещая

294.
импорт. Некоторые, например пивоварение, давно превзошли советские объемы. Сильно отстали машиностроение и легкая промышленность — по причине удорожания сырья (хлопка, кожи) и конкуренции импортных товаров. Эти отрасли и их базы чувствительны к ударам нового кризиса или вступления России в ВТО. Концентрация производств с разной динамикой усилилась в главных регионах, углубляя их специализацию (табл. 2).
Таблица 2
Региональная концентрация производства трех видов продукции с разной общей
динамикой в ведущих регионах-производителях в 1990 и 2006 гг.

Продукция	Динамика в России, 2006 в % к	Вклад в российское производство регионов-лидеров, %
	1990	3 региона		10 регионов		20 регионов
	(ее тип)	1990	2006	1990	2006	1990	2006
Пиво	298 (бум)	19	33[69]	40	71	61	94
Электроэнергия	92 (спад и стагнация)	17	182	43	47	67	69
Ткани	33 (сильный спад)	53	703	76	88	90	97

Санкт-Петербург, Омская область, Москва. Ханты-Мансийский автономный округ — Югра, Иркутская область, Красноярский край. Ивановская, Волгоградская и Владимирская области.

К 2008 г. всего 16 регионов превысили уровень промышленного производства 1990 г. Еще 28 были к нему близки. Но 45 (50% с лишним), включая многоотраслевой Нижегородский, текстильный Ивановский, оборонную Удмуртию, ведущие уральские и южносибирские, до этого было далеко (рис. 9.5).
Экономический подъем в ХХ! в. показали почти все субъекты РФ. В то же время, если выразить прирост их валовых продуктов за 2000—2006 гг. в сопоставимых рублях, то легко выяснить, что половина всего прироста пришлась на 6 субъектов РФ во главе с Москвой (7% их числа), а 3/4 прироста на 21 регион (1/4). И в муниципальном масштабе рост был избирательным. По оценке В.Н. Лексина, он сводился к 120—160 пунктам1.

Рис. 9.5. Восстановление докризисного производства в регионах к 2007 г. относительно 1990

297
Согласно другим расчетам, 90% общегородского прироста промышленной продукции обеспечили 190 центров с его наибольшими объемами, 90% розничной торговли — 160, 90% прироста инвестиций — до 100 городов. Объемы производства в его главных центрах различаются меньше, чем население крупнейших городов, приток капитала, размеры потребления.
Географические направления сдвигов тоже неодинаковы. У индустрии центр тяжести устремился на восток, «к сырью» (рис. 9.6). А центр розничной торговли от Уфы рванулся на запад к Москве, как главному дистрибьютору товаров, и повернул назад, когда стал убывать ее вклад в оборот всей страны (23% в 2006 г., как и в 1996 г.). Центр промышленной продукции, в отличие от центра населения, все же «форсировал» реку Белую и в 1990-х гг. вышел за восточные пределы Башкирии, хотя и недалеко. Если при индустриализации сдвиги были довольно скромными, то в нынешней России — тем более.
Переход к постиндустриальной экономике, особенно сервисноторговой, в отличие от индустриализации, перераспределяет ресурсы труда в сферу их невысокой продуктивности. Вклад индустрии в ВВП обычно выше ее доли в занятости. В России это 35—37% и 22—23%. Ни сами цифры, ни зазор между ними по мировым меркам не предельны. Добыча нефти и газа либо мощная обрабатывающая индустрия обеспечивают еще большую долю ВВП (в 2—4 раза выше, чем ее доля в занятости) ряда стран — в Евразии от Норвегии и Алжира до Китая и Южной Кореи.
Смена структур занятости происходит по-разному. Или как в Европе, с тем или иным периодом лидерства вторичного сектора (включая добычу сырья и строительство). Или по прямой американоазиатской дороге от аграрной структуры к сервисной, минуя гипериндустриальную, в которой на вторичный сектор приходится половина занятых и более. Как у США и Японии, где, при всей их промышленной мощи, вторичный сектор уступал первичному или третичному, позже у «тигров и драконов» Азии, туристических, финансовых и вообще новых третичных экономик, где армий промышленного труда нет и никогда не было.
Россия в целом шла европейским путем: ее вторичный сектор лидировал лет 20 с конца 1950-х гг. Но не все регионы забирались высоко на промышленную «гору», — какой она выглядит на трехосевой схеме сдвигов (рис. 9.7). Обычно это южные и южно-сибирские автоно-

299
мии, шедшие американо-азиатской трассой к постаграрной сервисной структуре. По соотношению секторов выделены 9 типов структур, положенных на карты. Главные сдвиги произошли в 1990-х гг., когда исчезли гипериндустриальные регионы, почти не стало индустриальных и аграрно-индустриальных. Рабочие уходили в торговлю, услуги, охрану, на таможню и просто на свои огороды. Кроме «постиндустриализации», карты отражают кризисную «реаграризацию» ряда юго-западных, центральных и восточных регионов, остановленную в 2000-х гг. Критерии типов не вполне симметричны из-за разных «норм» их представительства. Если, к примеру, и во вторичном, и в третичном секторах заняты по 30—50% работников, структура считается индустриальной (она просто менее трудоемка). Но если ту же долю удерживает сельское хозяйство, то это более архаичный аграрно-индустриальный тип.
Типология по составу валового продукта словно отбрасывает в прошлое 40% регионов, оставшихся индустриальными и гипериндустриальными (рис. 9.8). Последних в XXI в. даже стало больше. Оба вместе образовали массивы в Центре, Урало-Поволжье, Сибири. Росли и ряды сервисных регионов. Гиперсервисных — еще мало, зато к ним относится Москва, что усиливает позиции этих типов, особенно торговые и инвестиционные (табл. 3).
Итак, если в позднесоветской России доминировали промышленные регионы, то в постсоветской России начала ХХIв. — переходные индустриальносервисные.
Их структурная эволюция протекала по-разному. Одни усилили сервисные звенья, другие испытали реиндустриализацию, третьи — реаграризацию (по ВРП она видна хуже из-за недоучета «огородного» сектора). По существу у нас один мощный сервисный регион, и он же единственный глобальный город: Москва. Хотя по составу занятых и продукта к ней близки некоторые округа Сибири, их «третич- ность» — лишь зеркальное отражение слабости прочих секторов. Есть наукограды, курорты, порты, но зачастую это островки в аграрнопромышленном море своих регионов.
Заглянем внутрь хотя бы пары из них, одного успешного и одного депрессивного.
Московская область — индустриально-сервисный регион, использующий пристоличное положение для развития третичной сферы и реиндустриализации.

Основные соотношения регионов с преобладанием промышленности либо услуг
в составе ВРП в 1998 и 2005 гг. (критерии типов см. на рис. 9.6).
Таблица 3.

Показатели (доля в России, %)	Индустриальные и гипериндустриальные		Сервисные и гиперсервисные
Показатели (доля в России, %)	1998	2005	1998	2005
Число регионов	40,9	40,9	12,5	27,0
Территория	48,4	48,5	9,5	14,6
Население	36,3	40,4	11,3	31,5
Валовый региональный продукт	41,1	41,8	17,7	36,1
Продукция промышленности	52,7	57,0	7,2	19,9
Розничный товарооборот	27,3	33,4	30,7	40,0
Инвестиции в основной капитал	43,1	46,9	18,3	26,8

В частности, торговля потянулась из Москвы на дешевые площадки в области. Раньше ближний пояс ее районов с 28% жителей обеспечивал 23% товарооборота Подмосковья. В душевом измерении отставал и второй пояс, откуда за покупками тоже ездили в столицу. В ХХ! в. долю первого пояса удвоили торговые гиганты у МКАД. Чем ближе к Москве, тем они мощнее.
Промышленность области сильно пострадала от кризиса: второй регион РСФСР стал в РФ восьмым. Зато подъем шел быстро. И если ВРП Москвы устойчиво формирует третичный сектор, то вслед за Москвой в Подмосковье стала вновь расти доля вторичного сектора, втрое превысившая столичную. А строительный бум сделал область чемпионом России по вводу жилья, которого к 2008 г. возводили уже втрое больше, чем в 1990 г. (дачи и виллы москвичей, таунхаузы, обычные многоэтажки и частные домики). Это стимулировало выпуск строительных материалов и торговлю ими, развитие дорожной и другой инфраструктуры. Правда, эти сферы весьма чувствительны к финансовому кризису конца 2000-х гг.
Индустрия все же сосредоточена во внутренних поясах, дающих 2/3 продукции (рис. 9.9). Они выделяются и душевыми объемами, пониженными у Москвы, где многие жители не связаны с областным

Рис. 9.9. Вклад районов, сгруппированных по поясам удаленности от Москвы (А) и географическим секторам (В), в подмосковное промышленное производство, %

производством. Но в недавние годы и промышленный рост тяготел к Москве. При этом вклад северных и южных районов области почти одинаков, а в разрезе запад — восток видна традиционная асимметрия в пользу востока. Его доля убывает, однако базовые отрасли там все равно мощнее, чем по другим направлениям. Ускоренный рост отмечался у исторически отстающего и догоняющего западного сектора.
Лидерами среди отраслей стали пищевые, опередившие машиностроение (как в Москве) и производство различных материалов, благодаря спросу на продовольственные товары в столичном регионе. Их производство вписывалось во все районы и зоны, ускоряло оборот средств и пополняло бюджеты. Капитал, включая иностранный, тяготел к оси северо-запад — юго-восток, заметной и в размещении пищевых предприятий, получавших новые инвестиции. Образно говоря, это полоса от клинских колбас и пива через промышленно-складские комплексы у самых ворот Москвы, например, при аэропорте Шереметьево, к ступинским «данонам» и «марсам» на юге региона.
Вместе с тем явно недоиспользован потенциал высоких технологий. По масштабам труда в сфере НИОКР область почти не уступает Санкт-Петербургу, хотя обе столицы сильно его растеряли, вдвое сократив кадры науки. Под Москвой они стали таять позже из-за сети наукоградов, часто монопрофильных и удаленных, что затруднило поиск иной работы и трудовые поездки. Но спад продолжается, а чем дольше кризис, тем труднее реанимация. Назвать Подмосковье зем-
302.
лей науко- и технополисов можно уже лишь с натяжкой. Однако где еще России реализовать инновационные сценарии развития, если не в агломерациях, и прежде всего в столичной?
Ивановская область — пример депрессивного промышленного региона, сохраняющего свой профиль, несмотря на его низкую эффективность.
По словам Л.В. Смирнягина, это воплощение российской глубинки[70]. В самом деле, это часть русского ядра, но в стороне от транспортных коридоров, идущих через Ярославль и Нижний Новгород. А тут за Волгой — тайга. Старотекстильный Ивановский регион вообще-то моложе своих соседей и их центров, былых княжеских столиц. Средняя дата основания городов области или получения этого статуса (1838) указывает на время промышленного переворота в России. Сам г. Иваново моложе других в своем регионе.
С 1930-х гг. он отставал в развитии даже в роли ситцевого цеха страны, ибо рост окраин и «завоз работниц-невест» поближе к «мужской» тяжелой индустрии расширяли географию легкой. Крупные инвестиции в текстильный регион не попадали, там скудели заработки. Замещение старой отрасли новыми быстрее шло в других частях Центра, и она как бы отступала к Иванову. В местном производстве ее доля тоже падала, хотя вклад области в российский выпуск тканей превысил 1/2, хлопчатобумажных — 2/3, и это даже больше, чем в 1930-х гг. (рис. 9.10). В десяти городах легкая индустрия до последнего времени давала половину продукции, а в Тейково, Приволжске, Наволоках, Родниках, Юже — до 75%, не обеспечивая ни былого престижа, ни зарплат, ни налоговой базы.
До революции профессия ткача была престижной, выгодной и мужской. К 1940 г. ткачих стало 75%, а после войны — до 90%. Ситуацию маскировали дефицит (любой товар все равно купят) и система цен, низких на сырье и высоких на обработанные товары, включая ткани. Но город невест и делегаток всяческих съездов, а с ним вся область зримо ветшали.
Для ивановцев индустрия вообще, а текстильная особенно, долго оставались «священными коровами», хотя большинство фабрик давали убытки, множили долги поставщикам сырья и энергии, влезали в долги.

Рис. 9.10. А — Доля горожан (1) и работников промышленности (2) Ивановской области в Центрально-Волжском ареале (пять смежных областей в современных границах), %;
Б — Динамика вклада Ивановской области (1) и всей Центральной промышленной полосы (2) в общероссийское производство тканей, %

Сбыт тканей не покрывал издержек, по соотношению цены и качества ивановская продукция проигрывала импортной. Швейный этаж (обычно просто постельное белье) развивал малый бизнес, но он превратил этот этаж в теневой: числились по 5—10, а работали сотни надомниц без налогов и социальных гарантий. Немногим лучше шли дела в других отраслях; мощное позднесоветское станкостроение вообще не ожило.
Обсуждались иные варианты развития, с опорой на науку, образование, услуги областного центра. В его вузах учатся иностранцы и москвичи: дешевое и неплохое образование. Но масштабной сервисной сфере нужен более весомый внутренний или внешний спрос со стороны туристов, клиентов лечебных, спортивных, досуговых центров, надежных или весьма либеральных банков — спрос, породивший малые успешные третичные экономики, включая офшорные. Их создание требует капитала. Для небогатой области, малозаметной даже на фоне Центральной России, эта перспектива ограничена. База развития региона и его городов (как многих других в стране) остается туманной.

<< | >>

↑

Источник: Алексеев, А. И.. Россия: социально-экономическая география: учеб. пособие. 2013

Еще по теме Промышленность в советской и постсоветской России: циклы развития, размещение, региональные макроструктуры:

- География - Землеведение - История Земли -