Великий князь Николай Михайлович в своей книге «Император Александр I» озаглавил последнюю главу «Общее разочарование. 1822-1825». Сам он следующим образом расценил деятельность Александра I в эти годы: «Усталый победитель Наполеона вручал бразды внутреннего управления России Аракчееву, а внешнюю политику отдавал на попечение Меттерниху»233.
Во внешней политике дела обстояли не лучшим образом. Общая мизантропия усиливалась физическим недомоганием и душевным кризисом. «Утомление жизнью», подмеченное проницательным Меттернихом еще в Вероне234, было замечено и другими современниками. Еще летом 1819 г. во время маневров в Красном Селе Александр I впервые и вскользь упомянул о своем намерении передать престол своему брату Николаю Павловичу. Продолжение интриги имело место (без оповещения Николая) в конце 1821 - начале 1822 г., когда произошел обмен письмами, и в письме от 14 января 1822 г. Константин Павлович отказался от российского престола. Третьим шагом Александра Павловича стал манифест, втайне подписанный им в Царском Селе 16 августа 1823 г. Неопубликованный манифест не стал законом. Еще ничего не было решено235. На крик больной души, вознесшейся к небу и оторвавшейся от всего земного, похожи слова Александра I, сказанные генерал- адъютанту Иллариону Васильевичу Васильчикову: «В сущности, я не был бы недоволен, сбросить с себя бремя короны, страшно тяготившей меня»236. Об этом желании император будто бы сказал зарубежному родственнику — наследному принцу Нидерландов Вильгельму Оранскому, мужу его сестры Анны Павловны... Насколько это было серьезно, можно лишь гадать. Александр явно не желал выпускать бразды правления из своих еще цепких рук. Во внешнеполитических делах явственно ощущался полный застой и безвыходность. После признания 25 марта 1823 г. Англией воюющей стороной восставших греков был нанесен удар по принципам Священного союза, которые до этого пусть и де-факто, но признавались правительством Каннинга. С мая 1823 г. по инициативе Александра развернулась подготовка встречи с австрийским императором Францем I для обсуждения восточных дел (греческий вопрос, положение в Дунайских княжествах). Встреча состоялась в Австрии (австрийской Буковине), в Черновицах (Черновцах). Именно тогда были выработаны основные положения, которые позднее вошли в секретный «Мемуар об умиротворении Греции», который в январе 1824 г был разослан союзным державам.
Это был первый конкретный проект политического устройства греческих земель. Но перед открытием конференции в Петербурге отрывки секретного документа, которые не могли удовлетворить ни греков, ни турок, появились в зарубежной печати, что вызвало взрыв возмущения. Западноевропейская дипломатия решительно отклонила даже скромные предложения урегулирования греческого вопроса, опасаясь усиления влияния России. Восточный кризис продолжал углубляться, что подтверждало расширение его географических рамок. В его орбиту все больше втягивались Кавказ и недавно приобретенное Россией Закавказье. В старых рамках Священного союза разрешить проблему оказалось невозможным. В итоге, в 1825 г. наметились серьезные изменения во внешнеполитическом курсе России, которые были одобрены Александром I и зафиксированы в инструкции К. В. Нессельроде «российским представителям в Вене, Берлине и Париже» от 6 (18) августа 1825 г. Фактически был взят курс на возвращение к той политике «свободы рук», которая была характерна для первых годов правления Александра I. Вопрос об умиротворении Греции по-прежнему связывался с коллективным давлением держав на Турцию, но теперь при главенстве России, отстаивающей свои национальные интересы и внешнеполитические приоритеты. Тем не менее, взвешивая перспективы войны с Портой, Александр I так и не решился перейти Рубикон, не решился на резкий перелом в русско-турецких отношениях. Уверенности в быстрой и победоносной войне, учитывая сдерживающую позицию европейских держав, не было, а состояние страны вызывало опасения. Эта тревога подогревалась сообщениями о тайных обществах и подготовке ими антиправительственного выступления. Подозрения императора основывались на собственных воспоминаниях-переживаниях в связи с событиями 1801 г., когда ему самому пришлось побыть в роли заговорщика. Александра беспокоили смутные образы отца и деда, погибших от рук заговорщиков. Казалось, учитывая масштабы заговора, его тревога была обоснована, положение стало еще опаснее. Его беспокоили не только мнимые притязания братьев, но теперь и вполне конкретные заговорщики из тайных союзов.