2. Вопрос об истине. Скептицизм. Догматизм. Знание

Породив ситуацию религиозного раскола, протестантизм при нуждает определиться со всей решительностью, на чьей ты сто роне. Никакая уклончивость и двусмысленность тут не допуски ется.

Чтобы представить, в какой напряженной борьбе с сомнении ми вырабатывалась у Лютера непреклонность его позиции, пи сколько адогматичным был сам процесс формирования его дш матизма, обратим внимание па его исповедь в письме август пи цам в Виттенберг (ноябрь 1521 г.): «Как часто трепетало мог сердце, как часто я мучился и делал себе единственное весьмп сильное возражение моих противников: ты один что ли мудр, и все другие заблуждались столь долгое время? А что если ты за блуждаешься и вводишь в заблуждение стольких людей, которые все будут осуждены в муку вечную? И это продолжалось до тех пор, пока И. Христос не укрепил меня некиим словом Своим и утвердил меня настолько, что сердце мое не трепещет уже, по презирает эти возражения папистов, подобно тому как прибрежная скала отражает волны и не обращает внимания на их рев и бушеванье» 52.

Отчаянность выбора, к которому страстно побуждает протестантизм, состоит в том, что человек вынужден на свой страх и риск решаться принять нечто за истинное без знания, что оно таково, и непоколебимо верить в правоту принятого решения. Вера должна пересиливать интеллектуальные колебания и служить основанием всяческих действий и поступков, она должна послужить жизненным принципом, держаться которого надлежит не от случая к случаю, а всегда и безусловно, сознавая при этом, что обретенная верой истина является для разума безнадежно-недостижимой, т. е. такой, в которой он никогда не сможет удостовериться.

Ибо иного рода истины, конечно же, достигались мыслью Возрождения и их знали достоверно и помимо веры. Даже в ренессансной скептицизме фактически имелись в распоряжении Нро- писпые истины, в которых столь же мало сомневались, как и в факте собственного сомнения, но не о них речь. Они были не таковы, чтобы служить прочной руководящей нитью всей деятельности и последним основанием всех поступков. Речь идет об истине, .которую нельзя не выбирать, и нельзя быть равнодушным в выборе, как буриданову ослу, находящемуся перед равноценными возможностями. Дело касается не безразличного выбора, как между двумя одинаковыми яйцами, а такого, которым либо достигают истицы и с нею обретают все, либо же впадают в заблуждение и теряют все.

Для протестанта это насущнейший вопрос о «спасении» или «вечном осуждении». Требование достичь истины во что бы то ни стало выдвигается как властный императив. Альтернатива «знать пли погибнуть» выставляется, конечно, на специфический сектант- ско-религиозный лад — на вечную погибель обречены маловеры, сомневающиеся в «пашей» истине. Каждая секта выражает недо- .і пні, чи» другие держатся лишь воображаемой истины, и сама,.

і ти іередь, подвергается с их стороны таким же нареканиям.

Iо •щи ишміл н протестантизме постоянно наталкивают на необ- ?| Минн и, добиться, наконец, знания истины, удостовериться

к lll'll

Кринице реформационных распрей лишь убеждает гуманистов, ни примата пе заключена ни на одной из сражающихся сторон, ип ні истину, знание которой является уделом одного бога, по ну выдаются человеческие домыслы — самые разноречивые

II И»1», «гипотезы», «догмы», в конце концов «заблуждения».

Ни нтіком же основании предпочитать одно заблуждение другим? • Не лучше ли,— размышляет Монтень,— вовсе воздержаться от подсини, чем выбирать среди множества заблуждений, порож- н'ин м х человеческим воображением? Ме лучше ли воздержаться ні суждения, чем ввязываться в нескончаемые распри н споры? 'Im мне выбрать? Что угодно, лишь бы был сделан выбор. Вот і іупі.ііі ответ, к которому, однако, приводит всякий догматизм, не рн.ірс'іпающий нам не знать того, чего мы в самом деле не

IIIIICM » 53.

1'епессансный разум направлен на поиск истины, но не на \т шповление ее, не на то, чтобы что-то'решать и производить вы- Гшр. Истина недоступна познанию, вторит древним скептикам- Монтень, мы способны лишь устремляться к ней, но не обладаем способностью точно определять ее. В своих «Опытах» он почти дословно воспроизводит Эразма: «Я предлагаю вниманию читате- III мысли неясные и не вполне законченные, подобно тем, кто ставит' на обсуждение в ученых собраниях сомнительные вопросы: не для того, чтобы найти истину, по чтобы ее искать» и т. д.54

Скептики, воздерживающиеся от окончательного суждения, проявляют интеллектуальную честность: мы не знаем, искренне заявляют они, как отделить истину от лжи, не располагаем критерием их различения и не выдаем незнаемое за постигнутое. Монтень признается: «Иногда у нас бывают некоторые проблески истинного познания, но это бывает только случайно, и так как паша душа тем же путем воспринимает заблуждения, то она не в состоянии отличить их и отделить истину от лжи» 55.

Монтень достаточно ясно показывает, что разум в том виде, как он существует до сих пор, пе пригоден быть падежным средством такого различения.

Ситуация такого разума изобличена скептицизмом позднего Возрождения, подвергнута критической (порой даже негативной) оценке, но не превзойдена. Преобразование и обновление рациональной познавательной способности стало делом философии нового времени, она же преодолела и скептическое умонастроение, создававшее преграду на пути достижения истины, тогда как Монтень и другие скептики Возрождения в самых крайних слу- чаях старались только смягчить и умерить скепсис, чтобы уберечь наличный разум от всеразъедающих, против него же обращаю щпхся сомнений; а протестантизм только отбрасывал предстан лившуюся весьма ненадежной познавательную способность — этот неуверенный в себе, сомневающийся разум заодно с его сомнг ннями, пе разрешая, а отстраняя их и делая обретение истины вопросом веры, обязывая решать, что есть истина, противоречи вым образом требуя «знать» не познавая.

Той уверенности, с которой личное мнение утверждается протестантизмом в качестве общеобязательной, непреложной истины, противоположны в одном отношении неуверенность гипотетичного, колеблющегося и сомневающегося познания, для которою истина всегда представляется проблематичной, предметом бесконечного поиска, а в другом отношении — убежденность, которая основывается не на уверениях, а на доказательствах необходимости, дающих достоверность и объективное знание.

Взятому в качестве непреклонной веры или субъективного мнения, признаваемого и выдаваемого за истину, протестантизму противоположны как ренессансный скептицизм, поскольку в последнем всякое утверждение означает не более как мнение, так и новоевропейская научно-философская мысль, которая требует исходить из достоверных истин, исключающих веру.

Ренессансу, протестантизму и философии нового времени, рассматриваемым здесь в нх типологических отношениях к вопросу об истине, соответствуют три модуса признания истинности — мнение, вера и знание, или, выражаясь логически, три вида суждений — проблематическое, ассерторическое и аподиктическое 57.

Протестантизм отвечает потребности в истине, по иллюзорным образом. Разоблачая видимость знания, мнимую истину, заключенную в вере, скептицизм тоже откликается на ту же потребность, но негативно, т. е. выдвигая сомнения, которыми подрывает всякое встречаемое на пути верование, вскрывая в нем недостоверность знания. Однако, сводя всякое утверждение, всякое ассерторическое суждение к проблематическому, скептицизм приходит к отрицанию положительного знания вообще, поскольку обессмысливает все интеллектуальные усилия к достижению истины. А это снова подталкивает на путь веры. Потревоженная сомнениями, она не разрушается. Лютер опять и опять готов отодвигать сомнения, рассеивать их верой: «Святой Дух — не скептик, и начертал он в наших сердцах не сомнения да размышления, а определенные утверждения, которые крепче и самой жизни, и всяческого слова» 58.

Совершенно иной предел скептицизму обозначился потом в философии, у Декарта, который руководствовался не религиозными, а научными устремлениями. Его задача — не только поиск истины, но и установление ее. «Я не подражал...— говорит он,— скептикам, которые сомневаются ради самого сомнения и предпочитают пребывать всегда в нерешительности; наоборот, мое стремление было целиком направлено к тому, чтобы достичь уверенно- і ui, IIIMI'TIUI зыбкую почву и песок, чтобы найти гранит или твер- і\ мі почну» г'9.

Г,омпопие преодолевается у Декарта не религиозным рвением, її но.ишмием, прочная истина достигается не верой, а разумом. II поисках «хоть одной достоверной и несомненной вещи» он прите і к архимедовой «твердой и неподвижной точке» — это само ММШ.П'ИИе. В наличии собственного мышления мы уже не можем і им метіться. Эта истина «столь прочна и столь достоверна, что мімме причудливые предположения скептиков не способны ее поколебать» 60.

Императив к обретению истины и уверенность в ее ДОСТИЖИМОСТИ Декарт усваивает не от скептиков. Разделяя взгляд на і пібость и несовершенство имеющейся в распоряжении рациональной познавательной способности, он не отвергает ее в пользу меры, а ищет и открывает путь совершенствования и преобра- іііиііпия этой способности. Сомнение превращается у него из умонастроения в метод, позволяющий не только избежать заблуждений, но и напасть на след истины. Протестанты обретают в вере иоображаемую истину — не ту и не там. А скептики именно отрицанием способности человека к достижению любой истины и отказом от суждения сами лишают себя истины. Напряженностью между догматизмом протестантской веры и скептицизмом Ренессанса создаются условия для новой постановки вопроса о познании истины.

Столкновение обоих направлений предстало перед Декартом проблемой: с одной стороны, в вопросе об истине не должно быть индифферентизма, с другой — в принятии и утверждении ее не должно быть ошибки.

? Воздержание от решительного выбора содержит в себе искренность (признание в неведении), но не истину и свидетельствует, может быть, о широте взгляда, но не о глубине познания. Истина одна, и, чтобы принять именно ее и притом наверняка, а не наугад, надо освободиться от «шор» скептической теории незнания и отважиться постигать. Если истина постигнута, то для стремившегося к ней отпадают затруднения в выборе (она предстает ясной и отчетливой61, и ее остается только'ирипять). Ситуация выбора означает смутность познания. Даже утверждая истинное положение, мы продолжаем пребывать в заблуждении, если выносим суждение вслепую, наудачу. Ложность состоит в недостатке познания62, и человеку приходится расплачиваться за это. Человек признан разумным, и ему подобает соответствовать этой своей сущности. Высоко поднято его достоинство, высока и ответственность. Неведение и непонимание истины вменяется ему в вину: не знаешь? — обязан знать! Невежество — не аргумент. На этом стоят Декарт и Спиноза.